Роддс знает, на что давит, поскольку был со мной в морге, когда искалеченное и посиневшее тело Шай достали из железного ящика. И я знаю, что он прав, а он в свою очередь опасается, что, если я раньше времени нажму на курок, это станет помехой для всех. Смогу ли я вообще? Выпускать настоящие пули в человеческие тела – не то же самое, что тренироваться на бездушных мишенях.

Дункан уже бесшумно движется вперед, размахивая топором, что ж, согласен, неудачное время для споров. Забавно, всего каких-то пять минут назад я уверял себя, что научился обдумывать действия наперед и что-то там думал про холодную голову.

– Есть! – отрывисто киваю, уходя с линии огня и огибая грузовые контейнеры, чтобы подобраться ближе к тому, в который загрузили детей. Сталь не настолько прочна, чтобы случайная пуля, задевшая корпус, не пробила его насквозь, поэтому я должен вытащить их всех до единого до того, как ситуация обострится.

Подбираюсь как можно ближе, сквозь крики и стрельбу невозможно понять, в какой части контейнера находятся дети, но раз торцевые двери в месте, где я стою, закрыты, придется идти в обход. Сейчас очень пригодилась бы циркулярная пила. Вспыхивает искра, это одна из пуль попадает в металл в нескольких дюймах от моей головы. Ускоряю бег, видя, как с пришвартованного грузового судна на подмогу отморозкам спрыгивают еще четыре человека. Скорее всего, это члены экипажа, но у них тоже есть оружие, и я не собираюсь проверять, насколько наши навыки в стрельбе схожи.

– Пригнись, парень! – кричат у меня за спиной, успеваю присесть на корточки, когда прикрывающий открывает огонь. – Давай! – командует Роддс, и я вскакиваю и бью ногой по железным затворам, выламывая замок, молясь, чтобы команда как можно скорее расправилась с ублюдками. Увести восьмерых перепуганных детей в одиночку может быть нелегко, особенно когда ты сам одет в боевую форму и обвешан оружием.

Достаю фонарик, открывая одну дверь, оставляя ее под углом наподобие щита.

– Я пришел помочь, – как можно спокойнее и тверже говорю, пробегая лучом фонарика от одного ребенка к другому.

Огромные синие как калифорнийский океан глаза смотрят на меня в упор, почему-то из всей плачущей, перепачканной толпы я отчетливо вижу только их. Там есть крупные росинки слез, но нет и тени страха, хотя подбородок девочки дрожит, когда она откидывает черные волосы с лица, еще больше размазывая грязь по щекам. А потом, еще до того, как мне удается взять себя в руки и открыть рот, ее зрачки расширяются, несмотря на свет фонарика, и маленькие губы сипло произносят:

– Берегись!

Это единственный раз, когда я вижу на ее лице настоящий испуг. Осознание оседает в голове вместе с ударом по затылку, фонарь падает на землю, погружая все в темноту. Я едва успеваю заслонить собой проход, когда меня отшвыривают в сторону. Массивная фигура продвигается в заднюю часть контейнера, хватая малышку и перекидывая через плечо. Звон в ушах не дает расслышать, что шипит похититель, выбегая наружу.

Нет, нет, нет, нет, нет, только не в этот раз…

Раздается взрыв, контейнер раскачивается и наклоняется, прямо на моих глазах, поначалу я почти уверен, что это видение вызвано сильным ударом по голове, но потом скрип деревянных опор подтверждает худшие опасения. Едва успеваю вытащить двоих испуганных мальчиков и откатиться назад, прежде чем вся конструкция падает в воду. Сопровождаемые вспышками пламени, мимо меня проносятся Дункан и Роддс, с ними рядом двое бойцов, стрельба уже стихла. Чувствую себя гребаным неудачником, провалившим свою первую миссию и ничтожно простое поручение.

– Пусти! – визжит кто-то, и я вижу, как девочка извернулась и вцепилась в лицо мужчины, что тащит ее к припаркованному у дороги фургону. Огонь пожирает часть судна, и обломки все еще падают на нас сверху, но она настолько свирепа и отважна, не обращая внимания на происходящее, что это пронзает до глубины души, заставляя меня подняться на ноги.

Вынув нож из набедренной кобуры, бросаю его в ногу похитителя, попадая чуть ниже колена, он воет и останавливается, чего вполне достаточно, чтобы догнать и вонзить другой нож в спину сукиного сына. Его хватка разжимается, девочка падает на землю, ошарашенно отползая назад.

– Закрой глаза! – кричу, проворачивая идеально острое лезвие внутри податливой плоти. Толкаю тело подонка ногой, и оно валится на землю с хрипящим звуком. Адреналин захлестывает, не давая даже на мгновение усомниться в верности принятого решения, прежде чем хватаю его за волосы и одним быстрым движением перерезаю горло.

Булькание прерывается коротким визгом, но девочка вовремя успевает прикрыть рот маленькими ладошками.

– Я же велел закрыть глаза! – рявкаю, улавливая, как в страхе дергается ее тело. – Черт… Я не причиню тебе вреда, – переворачиваю ублюдка лицом вниз, задираю его куртку так, чтобы прикрыть голову, девочке незачем видеть рану, из которой все еще фонтаном хлещет кровь. – Идем, скоро прибудут медики, чтобы осмотреть тебя, а потом мы отвезем вас в безопасное место.

Встаю и делаю шаг вперед, но она не двигается, глядя туда, где команда «Стикса» вытаскивает на берег детей. Вижу, как подергиваются ее губы, словно она хочет спросить что-то, но не решается.

– С ними все будет в порядке, я обещаю. – Это ложь, поскольку я лишь надеюсь, что остальные выжили. Но почему-то тот факт, что она сидит здесь целая и невредимая, важнее всего остального. На этот раз я успел.

Не говоря ни слова, девочка поднимается, и я удивленно наблюдаю, как ее крошечная рука без споров и противоречий ныряет в мою, все еще покрытую грязью и разводами крови человека, чью жизнь я только что отнял.

Мое первое убийство.

Не хочу, чтобы она видела другие тела людей, причастных к ее похищению или, не дай бог, детей, поэтому вынимаю рацию, коротко сообщая Роддсу, что со мной одна выжившая и мы направляемся к внедорожнику. Уже слышны звуки подъезжающих машин медиков организации, но все продлится недолго, нам нужно убраться отсюда, пока не нагрянули копы и пожарные. Несмотря на благие намерения, мы всегда будем вне закона.

Открываю заднюю дверь, помогая малышке забраться внутрь, что-то глубоко внутри радуется и скорбит одновременно, когда она устраивается на сиденье, оглядываясь по сторонам. Все еще настороженная, все еще начеку, одному только богу известно, через что она прошла, прежде чем оказаться здесь.

– Мальчики не носят такие резинки, – нарушая тишину, тихо произносит она, взгляд синих глаз устремлен на мое запястье.

– Ты права. – Что-то в ее словах заставляет меня улыбнуться. – Это напоминает мне о другой девочке, которую я не смог спасти.

Малышка задумчиво хмыкает, поднимая взгляд и изучая мое лицо с невероятным для сложившейся ситуации спокойствием.

– Это неправильно, ты должен помнить о тех, кого спас.

– Для такой крохи ты слишком умная, не так ли? – Я криво улыбаюсь, пытаясь скрыть горечь обстоятельств за маской веселья. Обычно люди ведутся на этот трюк, но девочка кажется куда более проницательной, чем любой взрослый, с которым я имел дело. – Знаешь что? Думаю, ты права.

Поражает, с какой легкостью мои пальцы нащупывают резинку, стягивая ее с запястья. На коже остается след, который исчезнет, но вдруг это именно то, что должно случиться, может быть, это знак, что я искупил свою вину перед Шай. Не оставляя себе времени на раздумья, беру хрупкую руку девочки, отмечая, насколько она маленькая и тощая, надевая резинку на ее запястье. Аксессуар кажется огромным, свободно болтаясь на бледной коже.

Примерно с минуту внимательный взгляд оценивает мой подарок, а потом крошечный проблеск улыбки дергает уголки ее губ.

– Спасибо. Но у меня ничего нет взамен, – она проводит рукой по спутанным волосам, прикусывая щеку изнутри.

– Ничего страшного. Ты спасена, это лучший подарок для меня.

Мы улыбаемся друг другу, подоспевшая команда медиков уже начала суетиться вокруг, невысокая женщина отталкивает меня в сторону, и я киваю, удаляясь туда, где Роддс руководит спасательной операцией, приказывая всем закругляться.

Девочку, чьего имени я так и не потрудился узнать, ведут к другой машине, чтобы доставить в медицинский центр, после чего примут решение о ее дальнейшей судьбе. Она робко шагает за женщиной-врачом, но не держит ее за руку, как держала меня. Несколько раз малышка оглядывается, а потом что-то быстро говорит и, срываясь на бег, спешит прямо ко мне.

– Вот! – Остановившись в паре шагов, она запускает руку в карман и вынимает распечатанную и мятую упаковку лакричных палочек. – Это все, что у меня есть, но я хочу, чтобы ты помнил.

А затем она так же быстро убегает, как только шуршащий пакетик оказывается у меня в руках. Я смотрю на липкое подношение, покрытое крошками от печенья и отвратительное на вид. Кажется, что это самое дорогое, что мне когда-либо дарили. Напоминание о том, что сегодня я спас чью-то жизнь.

Глава 5

Ремеди

10 лет

Ткань темно-серого платья врезается в плечи, но это и вполовину не так больно, как стоять коленями на голом камне, произнося слова молитвы. Как правило, католическая месса сама по себе не такая уж долгая, но вместе с приготовлениями и таинством может длиться не один час, и обычно подняться по ее завершении ужасно сложно.

День, когда я шагнула в ворота этого места ровно четыре года назад, должен был стать финальной точкой, спасением там, где уготован покой. Только вот план не сработал, а за свою сегодняшнюю вольность я получу наказание, в этом нет никаких сомнений. Заточение в мрачных, несмотря на святость, стенах – не то, что хотелось бы праздновать, именно поэтому ежегодно я отмечаю прибытие нарушением правил.

В прошлом году, например, пропустила два урока, солгав, что разболелся живот. Меня отправили к медсестре, но вместо этого я поднялась на крышу по пожарной лестнице, легла на горячий шифер, стянув платье, и обнажила себя солнцу. Отвыкшая от загара кожа уже через сорок минут покраснела и начала зудеть, чего не смогло скрыть слишком колючее форменное платье, и сестра Леони, узнав о моей лжи, а после бесцеремонно задрав рукав и подол, все поняла. Меня наказали, впервые за все время применив ремень в качестве орудия кары, и затяжная молитва, которую мои губы читали на повторе вслух до тех пор, пока голос не начал садиться, должна была закрепить наказание. Потом еще в течение целых трех недель я отрабатывала уборкой туалетов, спрашивая себя, стоило ли оно того.

Стоило. Определенно.

Большая часть варварских методов воспитания, используемых здесь, призвана, чтобы укрепить веру в Бога, только вот если бы он действительно существовал, мои дядя и тетя остались бы живы, а меня и других детей не похитили бы торговцы плотью. Если я и склонна верить в спасение, то не от божественного вмешательства, ибо не руки мнимого Господа сделали то, что казалось верным, пока незнакомый злой человек тащил меня, брыкающуюся и кричащую, в тот злополучный фургон. Парень, что спас меня, совершенно точно не был ни ангелом, ни Богом, он не пытался казаться опасным, просто был таковым. И почему-то кажется, что сейчас, как и прежде, он настолько же далек от всего возвышенного, насколько я не вписываюсь в навязанные устои.

Пребывание здесь, в монастыре святого Мартина, никогда не приблизит меня к пониманию, почему Господь, которому все здесь так беззаветно поклоняются, бездействует.

Не поймите меня неправильно, я не пытаюсь быть неблагодарной и не склонна очернять чужую веру, просто в голове не укладываются многие вещи. Например, то, как некоторые монахини позволяют себе тычки и едкие высказывания в адрес провинившихся послушниц. Они славят воображаемые силы, заставляя нас выполнять каждодневную работу, порой слишком тяжелую для некоторых детей. По словам матери-настоятельницы – все это приведет нас ко спасению и вечной жизни во Христе, но я думаю, адский труд и пробирающий до костей холод каменной часовни наверняка в скором времени подорвут здесь чье-нибудь здоровье, и тогда ни Бог, ни его чудеса уже не понадобятся.