– Так, – я внимательно посмотрела на них. – Вы верите, что Кнарки действительно существуют, ладно. Не стану переубеждать. Но почему вы решили, что я одна из них?

– Что ты помнишь о них из преданий? – вопросом ответил Вейж, поднялся и, хромая, направился к потайному погребу.

Я покачала головой:

– Немного. Кнарки – слуги Бадзун-Гра, владыки мрака. Тени следуют за ними по пятам. – перечисляла я, напрягая память. – Они уродливые, с мраморной кожей, вздувшимися венами и глазами, такими же черными, как и их души.

Пока я вспоминала, Вейж пошарил рукой под полом, достал погнутую тарелку и протянул ее мне.

Взяв тарелку, я покрутила ее над столом и вопросительно посмотрела на Вейжа.

– Это все выдумки. – сказал он. – Кроме глаз. – мужчина кивнул на тарелку. – Она из чистого серебра.

Тарелка из чистого серебра… До меня не сразу дошло, но дошло, и я поднесла тарелку к лицу.

Мурашки сковали все тело. Холод пронзил внутренности, а ведь я по природе не могла замерзнуть.

Серебряная тарелка служила хорошим зеркалом. Пусть мутным и с царапинами, но себя я видела отлично.

Черные глаза. От внутреннего уголка до внешнего. Никакого белка. Большие черные лепестки без намека на зрачок. И этот цвет был чернее, чем уголь, и глубже, чем самое необъятное море.

Ни вздувшихся вен, ни мертвенно-бледной кожи, ни уродств. Лишь бесконечно черные пустоты вместо глазных яблок.

Невольно сглотнув, я аккуратно поставила тарелку и посмотрела на Вейжа.

– А теперь давай по порядку. – медленно произнесла я, и собственный голос оказался хриплым. – Рассказывай.

Вейж взъерошил волосы:

– С какого момента?

– С падения династии Дагганов.

И как только Ясналия брякнула тарелку о таз, но прежде, чем она успела открыть рот, я пнула ногой дверь и указала на женщину.

– Советую тебе впредь следить за каждым словом, Ясналия. – сказала я тем тоном, от которого глаза Вейжа наполнились ужасом, а его жена побелела, как мерзлый труп. – Если не можешь находиться со мной в одной комнате, то вон дверь. Иди занимайся делами. Либо оставайся тут, но с закрытым ртом. – я пристально посмотрела на нее. – С плотно закрытым ртом, Ясналия. Не надо проверять, насколько гибкое у меня терпение. Поверь, я еще сама этого не знаю.

Они напугались до смерти. Думаю, у Ясналии даже крутилась мысль извиниться, но извинения – это сродни их вонючей мази на мертвеце. Бесполезно, и пустая трата времени. Лучшее лекарство от смерти – это следить за тем, что говоришь и кому.

В любом случае, люди, трясущиеся от страха, мало чем полезны, поэтому, достав кожаный мешочек, я выудила две золотые монеты.

– Это, – одну монету я положила перед Вейжом. – За твое милосердие и доброту. А это, – второй золотой я подтолкнула к женщине. – Чтобы ты молчала.

Зрачки супругов одновременно расширились. Видимо, они прежде никогда не видели золото так близко.

Женщина тут же сгребла сверкающие монетки, пугливо посмотрела в окно и быстро запрятала новое богатство в подпол. И вместо таза и тарелок, на столе оказались два стакана и пыльная бутылка бренди. Я всего лишь хотела смягчить обстановку и заставить Вейжа говорить, а оказалось, надо было сразу с золота начинать.

Через мгновенье входная дверь хлопнула, и мы с Вейжом и бренди остались один на один.

– Знала бы, сразу дала ей монетку. – удивленно сказала я, наблюдая, как Вейж откупоривает бутылку.

Аромат сброженных фруктов и фиалок тут же ударил в нос.

– Не злись на Ясналию, она просто волнуется. – тепло попросил Вейж, от страха в котором не осталось и следа. Золото творило чудные вещи.

– Твоя жена невыносима, ты же в курсе.

– Ты даже не представляешь насколько. – с улыбкой сказал он и подвинул мой стакан. – Но укажи мне на безгрешного, и я…

– Первым преклоню пред ним колено. – закончила я старую поговорку. – Безгрешных нет, но следи, чтобы язык Ясналии не довел ее до гибели. И всех вас.

Мужчина понимающе кивнул и сделал глоток. Его лицо озарилось осязаемым наслаждением. Вейж даже глаза закрыл, чтобы ничто не мешало смаковать напиток.

Они не часто позволяли себе маленькие радости вроде бренди. Если я когда-то окажусь тут снова, то обязательно прихвачу для них медового вина.

Я не торопила мужчину. Пусть вдоволь насладится. Потом ему придется долго говорить. И еще я видела в его глазах летящие назад годы, десятилетия и целые эпохи, наполненные болью. Вейж мысленно выстраивал историю.

Я уже опустошила первый стакан, когда поседевший полуслепой мужчина заговорил.

Снег хрустел под ногами.

Еще раз поднявшись на утес, я спускалась по снежному склону к деревне с седлом от мертвой лошади в руке. Я очистила его и осмотрела: вполне годное, кожа и выделка хорошие. Грешно такое бросать где попало.

Когда я попрощалась, семья облегченно выдохнула. Не думаю, что Вейж еще в состоянии заниматься делами: он изрядно напился. Скорее всего уже спит и видит чудесные послеполуденные сны. А когда он проснется, я уже буду далеко. И Вейж никогда не узнает, что сам подсказал мне, куда направиться после деревни.

Мир изменился. И хоть я смутно помнила, как было раньше, слова Вейжа меня поразили.

Боясь, что фрагменты памяти начнут путаться, я вновь и вновь мысленно проговаривала услышанную историю, пока шла через зимний лес.

Все началось со смерти короля Гонника и его семьи, сказал Вейж. Хоть он тогда и был подростком, но хорошо помнил, как в Баате наступила пугающая «тишина». Гонник Дагган был достойнейшим правителем, и вся страна пребывала в трауре. Но это было лишь затишье перед бурей.

Не успели выбрать нового правителя, сказал Вейж, как в Восточной Тарте стали исчезать люди. День или ночь – не важно. Люди уходили за дровами, козами, молоком и не возвращались. Исчезновения стали настоящим кошмаром тартанцев, и вскоре уже весь Баат говорил об этом. Рыцари постоянно патрулировали деревни, города и окрестные леса, но тщетно. Никаких следов и тел.

В Тарте люди перестали пропадать так же внезапно, как начали. А потом разом пропало много людей в Северном Юшене. На этом моменте Вейж печально улыбнулся и надолго замолчал. А когда продолжил, то я узнала, что он родом из Западного Эбиса – самого тяжелого для жизни и самого драгоценного края Баата.

В Эбисе добывалось всё: платина, сапфиры, железо, золото, обсидианы, мрамор… Ни один край не приносил столько ресурсов, сколько Эбис, и он вполне мог быть главенствующим, но условия для жизни в нем никак нельзя было назвать приемлемыми. Весь Эбис был похож на бесконечную горизонтальную гору, состоящую из всех тех благородных металлов, которые в нем добывали. Солнце опаляло Эбис почти полные сутки и, отражаясь от драгоценной поверхности, ослепляло любого неподготовленного путника быстрее, чем плавилась свеча. Ночи там до смешного короткие, поэтому все жители Эбиса почти круглосуточно носили защитные устройства для глаз – два круглых стеклышка из темного берилла, которые соединялись платиновой перемычкой между собой и обрамлялись кожаными лентами, чтобы стеклышки не спадали с лица. Вейж назвал это очками.

И теперь одни очки, которые в молодости принадлежали Вейжу, висели у меня на шее. Он отдал их мне, чтобы я могла появляться в деревнях, скрывая черные глаза. Вейж верно заметил, что никто не сможет разговаривать с Кнарком, если будет убегать от ужаса. А если кто-то заинтересуется моими очками, то скажу, что я пришла из Эбиса. Мол привыкла носить их всегда.

Вейж сообщил, что первых Кнарков увидели именно в Эбисе. Солнце не влияло на их глаза, а несметные богатства местных кланов стали первой целью для загадочных слуг Бадзун-Гра.

Они появлялись перед часовыми, говорили сколько нужно собрать дани и к какому времени. Если дань выплачивалась в срок, то Кнарки уходили и возвращались лишь в следующее полнолуние. Если кланы бунтовали, то их вырезали с корнем: от глав семей до слуг и собак. Головы бунтарей расставляли на пиках у следующих деревень. Простые работяги, как Вейж и его семья, бежали из Эбиса в надежде, что на нем Кнарки остановятся, но надежды не сбылись.

Была война. Весь Баат, все четыре стороны: Тарта, Эбис, Юшен и Кейлин-Горда направили свои легионы уничтожить Кнарков и самого владыку мрака.

Война длилась два года и получила название «Беспросветной». В любой борьбе качели побед всегда переходят то к одной стороне, то к другой. Но Беспросветная война стала исключением. Хоть Кнарки и не нападали первыми, люди не выиграли ни одной схватки, ни единого боя, ни времени, чтобы восстановить силы.

Один Кнарк мог убить сотню солдат прежде, чем его повалят, а в это время другие три Кнарка убивали тысячу. Они не ранили и не оставляли без сознания. Ни один боец не уполз с поля битвы. Каждого нашли, догнали и уничтожили.

А потом следующие легионы, и следующие, и следующие, и так два года, пока последний обученный взрослый рыцарь не пал в сражении.

Больше некого отправлять на войну, сказал Вейж, молодые воины еще не готовы, а кроме них остались лишь женщины, дети, старики, никчёмные простолюдины и трусы, попрятавшиеся по самым хитрым местам. Когда я спросила, к кому из них относился Вейж, он пришел в ярость. «Я собирался идти на войну, вступить в ряды своих друзей и братьев, но из-за слепого от рождения глаза главнокомандующий не взял меня. Так меня призвали в кузницу в Кейлин-Горда. Все два года я ковал оружие для легионеров и рыцарей. И именно благодаря этому, остался жив».

Кнаркам было безразлично, была война, не было… На следующее же полнолуние после последней проигранной битвы, у ворот крайнего дома в Юшене уже стоял Кнарк.

Люди стали собирать дань.

Так сложился новый мир. Все, кто мог, платили. Кто не мог, уходили в леса и устраивали свою жизнь там. Даже если Кнарк проходил мимо, то по какой-то причине не трогал жителей одиночных домиков. Никто не верил, что это из-за жалости. Скорее всего, думали люди, это из-за того, что деревни и города давали им все, что нужно.

Тогда и выяснилось, что Кнарки по своей природе равнодушны. Вообще ко всему. Они исполняли приказы и только, больше никаких чувств и эмоций не испытывали. Если кто-то стоял на пути – его убивали. Если же этот кто-то отходил в сторону – черные глаза его даже не замечали.

Как же избрали нового короля, спросила я. Вейж ответил, что из всех более-менее благородных семей в живых остался лишь один представитель. Его не пустили на войну, как и Вейжа, из-за врожденного дефекта – одна нога была травмирована при рождении, и он не мог ни бегать, ни сидеть на лошади – всегда ходил с тростью. Его звали Руолан Тинг, и он был братом покойной королевы Юнсу. Оставшаяся знать и простолюдины избрали его своим новым правителем.

Руолан взошел на престол, женился на девушке из знатного дома, обзавелся парой сыновей и так же, как и все, каждый месяц выплачивал Кнаркам дань за мир и покой.

Достойный ли он король, спросила я. Да, Тинг – хороший король, сказал Вейж, хотя бы потому что в его правление не было ни войн, ни восстаний. Баат смог возродиться, а благородные лорды восстановить свои поместья, дела, торговлю, вырастить молодых рыцарей и создать новые легионы. Воевать с Кнарками они боле не намерены, но любому уважающему себя господину нужны свои защитники.

Сколько было Кнарков, никто не знал. Точно больше пятидесяти, но одновременно можно было столкнуться лишь с одним или двумя. Они не ходили толпами и всегда были налегке: никаких сумок, повозок… Никто даже не знал, как и куда они уносили мешки с данью.