– Арик! – обрадовалась она. – Какими судьбами? Сколько лет мы не виделись? Ну-ка иди сюда, – она протянула руки.

Арик наклонился, обнимая ее.

– Ой, много, Никусь, много. Здесь еще Юрка Кузнецов, – заговорщицким тоном сообщил Арик.

Она обвела взглядом группу мужчин.

– В жуткой фиолетовой рубашке оттенка уписавшейся каракатицы. И даже сильно наглаженной, – подсказал Арик.

– Арик, как же мне тебя не хватало! – расхохоталась она. – Только ты можешь такое придумать.

– Чё ты смеешься, Никусь? У каракатицы такого почти цвета чернила в специальном мешке. Она ими писает на врагов для устрашения. Вот не знаю насчет врагов Юрки, но я при виде этого шмота сразу почувствовал серебристое ощущение в мочевом пузыре.

Ника посмотрела на Юру. Он встал и подошел к ней. Сердце очень некстати забилось, из груди вырвался тяжелый вздох.

– Трудно быть богом, – шепнул он.

Она улыбнулась. Эту книгу Стругацких они оба очень любили. Поэтому не мучились, придумывая личный код.

– Здравствуй, Юра, – Ника погладила его по руке, но обниматься не стала.

Да и он бы не решился. Зато не надулась. Не напряглась, как во время того последнего их разговора. И тогда, когда он приехал к ней в больницу. И на том спасибо. У нее явно всё устаканилось, отболело, кануло в бездну прошлого.

Сердце кольнуло горечью. Он теперь прошлое. Ее прошлое. Ника перевернула эту страницу и закрыла книгу навсегда. Поздравляю! Ты прочитанная книга. Добро пожаловать на пыльную полку.

Ника

Забавно, но за столько лет Юра не сменил одеколон. Меня окутала свежесть «Голубой воды Давидофф», когда он наклонился, чтобы прошептать код.

В голове немедленно зазвучала мелодия Баха «Воздух». Я сразу же успокоилась. Юра всегда гипнотизировал меня своим спокойствием, как факир кобру. От него исходили флюиды теплоты, безмятежности и абсолютного вселенского равновесия. Неизменно на своей волне, в своем особом ритме, он – медленно парящая в космосе планета. Вокруг суетливо шустрят кометы. Проносятся на немыслимой скорости астероиды. А он медленно и верно перемещается по своей орбите.

Зато Арик, его верный друг – полная противоположность Юры. Его развинченную, подпрыгивающую походку и громоподобный голос я бы узнала из тысячи других. Такие редкие индивидуальности просто подарок для таких, как я. Классикой Арик звучать никак не может. При первом же знакомстве у меня в ушах взорвался ритмом Билли Джоэлл. Его знаменитая композиция «Не мы раздули этот пожар». «We Didn't Start the Fire».

Весь текст этой композиции – перечисление самых ярких и сумасшедших событий двадцатого века. Всё в кучу. Афганистан, Гарри Поттер, секс-скандалы в британском парламенте. Выборы в Америке, теории заговора, вирусы. Хрущев, Маленков, мафия, вымирающие белые носороги и Обама. Всё, что сводит людей с ума. Потому что не мы раздули это пламя, но нам с ним жить. Нам в нем гореть.

И в этом был весь Арик. Он метался с одного конца света на другой. Искал снежного человека в Гималаях и утерянные рукописи Евангелия на Мертвом море. Плавал в район Бермудского треугольника и пешком, прячась, ходил по Чернобылю.

Его голова была набита энциклопедическими знаниями. Он всегда горел идеями, фонтанировал энергией и заряжал всех окружающих. Во ВГИКе его так и прозвали: Арик Долбанутая Батарейка. Компания «Зетфликс» очень мудро поступила, пригласив его на проект. С его помощью моя книга заиграет новыми красками. Мне в жизни не придумать того, что может измыслить Арик. Причем с ходу, два раза не думая. Буквально по щелчку пальцев.

– Когда ты успел сделать обрезание фамилии, Арик? – улыбнулась я. – Ведь всегда был Гольдманом. Не жестоко ли так резать по живому? Таки ж ничего не останется от генофонда.

– Я попрошу! Наш Гена-фонд мы бережем. Обрезал только то, шо неприлично выпирало. А там же было, шо кромсать. Спасибо маме с папой, дай им бог здоровья и внуков лучше, чем дети. Но важный корень остался. Золотой, можно сказать. Голд – это же золото. Таки зачем нам лишнее, шобы болталось? – вкрадчиво поинтересовался Арик.

Я рассмеялась. Вот как он это делает? Я в последнее время такая Царевна-Несмеяна. А в его присутствии мои губы сами собой растягиваются в улыбке.

– Предлагаю поприветствовать автора бестселлера, которая обеспечила нас всех работой, – сказал главный сценарист. – Давно хотел познакомиться с вами, Ника. Меня зовут Роберт Сингер, можно просто Бобби. А это наша замечательная команда.

Сценаристы начали по очереди представляться. Я запоминала имена и пыталась в каждом найти отличительные черты. Это было очень сложно. По спине поползли противные мурашки, ладони вспотели. Я почувствовала себя так, словно стою голая на площади, а вокруг меня толпа мужчин в масках. Я подождала, пока они закончили, и сказала:

– Меня зовут Ника. Это вы все знаете. Но не знаете главного: у меня прозопагнозия. Я не различаю лица. Поэтому предпочитаю предупредить об этом сразу, чтобы не возникало неловких ситуаций. Прежде чем заговорить со мной, пожалуйста, представьтесь. Потому что узнать вас я не могу. Также очень прошу не распространяться об этом.

– Кстати, это прописано у вас в контрактах, – напомнил Бобби. – С вами, наверняка, беседовали юристы, но всё же поясню еще раз. С прессой, поклонниками, а так же техническим персоналом на съемочной площадке об этом говорить нельзя. Просто Ника любезно поделилась с вами, коллеги, чтобы не было неловкостей в рабочих моментах.

Наверное, Юра сейчас смотрит на меня удивленно. Я всегда стеснялась своего недуга и скрывала его. Да и сейчас скрываю. Просто во время работы такие моменты нужно оговаривать заранее. Особенно, когда работаешь в такой компании, как «Зетфликс».

Юристы компании объяснили мне, что для них очень важен корпоративный дух, а также дружеская атмосфера. Тем более что рабочие отношения регулируются законодательно. И на меня могут запросто подать в суд за неуважение, если с кем-то не поздороваюсь. Или кому-то покажется, что я на него не так посмотрела. Пришлось согласиться. Команда международная. Для них это привычное дело. Было бы глупо портить отношения с людьми из-за моей болезни.

Но как же по-идиотски прозвучало мое признание! Что-то вроде:

– Здравствуйте, я Мария. И я нимфоманка, наркоманка и прочее.

Муть! Всегда терпеть не могла эти группы поддержки и проработку душевных травм. Коллективный садомазохизм какой-то.

Но смущение скоро прошло. Рабочая рутина полностью поглотила его. Мы до вечера обсуждали план сценария, характеры персонажей и прочее. Но я всё время чувствовала на себе взгляд Юры, хоть и не видела его лица. Просто я когда-то гладила это лицо, пальцами изучая каждую его черту. Поэтому могу более-менее представить себе, как оно выглядит. И рубашка у него редкого цвета. Чернильно-фиолетового. А ведь он такую специально надел.

Когда мы были вместе, Юра всегда выбирал одежду не просто ярких расцветок, а таких, которые мало кто наденет. Чтобы я всегда могла его узнать в толпе. Идея была бредовой, но безотказно срабатывала. Наши российские мужчины предпочитают спокойные тона одежды. Белый, черный, серый, коричневый. Максимум, синий или голубой. Мало кто носит ярко-желтое, фиолетовое, ярко-красное. Юра носил. Ради меня.

Когда рабочий день закончился, Арик предложил пообедать в ресторанчике неподалеку. Мне очень хотелось поболтать с ребятами, но и ехать в темноте по проселочной дороге не хотелось тоже. Поэтому я вежливо отказалась и поехала домой.

Все говорят, что мысль материальна. И если чего-то боишься, то это обязательно случится. Моя машина заглохла неподалеку от дома. В самом пустынном и темном месте проселочной дороги.

– Ну отлично! – прошептала я, в десятый раз пытаясь завести кашляющий мотор.

Вокруг ни души. Темно и тихо. Только шелестит высокая трава по обочинам дороги. Идеальная декорация для фильма ужасов. Сейчас из высокой травы появятся дети кукурузы. Словно насмехаясь над моим воображением, трава зашумела громче и слегка расступилась.

– Спокойно! Это просто ветер. Здесь никого нет, – прошептала я, одновременно вытаскивая из сумки баллончик с лаком для волос.

Я им не пользуюсь для укладки прически. Но всегда ношу с собой для самозащиты. Если прыснуть им в глаза нападающего, то эффект будет как от слезоточивого газа.

– Ну же, давай! Пожалуйста! – я пыталась завести машину, постоянно косясь на траву.

А она всё расступалась, словно кто-то готовился из нее выйти.

– Это всё твое писательское воображение. Там никого нет. Тебе кажется. Ну же, Ника, не истери! – шептала я.

И вдруг машина завелась, одновременно громыхнув музыкой. Истошно завопило молчащее до того радио. Я подпрыгнула на сиденье, да так высоко, что ударилась головой о потолок. Счастье, что он мягкий.

Почему заработало радио? Оно ведь молчало. Никогда не слушаю музыку в машине. Не хочу отвлекаться. Музыка сразу уносит меня в мечты. Поэтому лучше ездить в тишине.

Раньше я была лунатиком,

В моей комнате так много монстров…

Чистым высоким голосом выводила британская певица Энни Леннокс любимую песню моего мужа «Никаких больше «Я люблю тебя». «No More "I Love You's".

– Эту песню написали о таких, как ты, Никусь, – шептал Родя, целуя меня. – Наверное, ты так же видишь людей, как в этом клипе. Там такие карикатурные лица! Такие гротескные! Где они их нашли вообще? Мне бы украсть их директора по кастингу. Я бы его приковал к батарее, чтобы не сбежал. Вот умеет человек искать типажи! Ну гений же!

– О каких таких? О фриках? – уточняла я.

– Ты не фрик, а особенная. За это я и люблю тебя. Таких, как ты, больше нет. Иди ко мне, мой любимый раритет!

Да, я лунатик. И знаю, что именно за это Род и полюбил меня. Противоположности притягиваются. Он с его рационализмом просто не мог влюбиться в кого-то похожего на него. Это были бы не отношения, а сведение дебета с кредитом двух сухарей. А меня с моим больным воображением и вечными фантазиями всегда притягивали спокойные, рациональные и твердо стоящие обеими ногами на земле.

Я тронула машину с места, но резко затормозила и замерла. Сердце ухнуло вниз. На часах приборной панели алым высветилось: 11:11.

Быть не может! Сейчас должно быть около девяти вечера. Я схватила телефон и включила экран. Четверть десятого. Что это всё значит? Думай, Ника, думай. «Раньше я была лунатиком. В моей комнате так много монстров». Мне пытаются сказать, что мой муж не тот, за кого себя выдает? Но причем здесь 11:11?

И в этот момент телефон зазвонил. «Род» – высветилось на экране.

– Милая, где ты? Я приехал домой, а тебя нет. И твоя машина во дворе. А в гараже нет нашей древней развалюхи.

– Мне пришлось ее взять. Моя не завелась. Нужно в автосервис звонить с утра, вызывать тягач. Пусть отгонят в гараж и проверят, что да как.

– Не хочу, чтобы ты ездила на старой машине. Почему не попросила Калвино отвезти тебя?

– Спешила сильно. Не волнуйся. Я в получасе езды от дома.

– Оставайся там. Сейчас приеду за тобой. Ты поведешь мою машину, я твою.

– Не нужно. Я уже почти дома. Полчаса от силы. Даже меньше.

– Чёрт Ника, ненавижу, когда ты ездишь в темноте! И еще по проселочной.

Его голос по телефону звучал как-то по-другому. И вроде тембр тот же. Но что-то было не так. Слова взволнованные, правильные слова. Но тембр холодный. Как будто он текст зачитывает по бумажке. У Рода теплый тембр. Его голос меня всегда успокаивал этим обволакивающим теплом. Словно в холодную промозглую погоду забираешься под теплое одеяло.

Не придумывай, Ника. Это твои фантазии. Авария, травма головы. А то, что он не знает про дядю Сёму – это… это… господи, кого ты обманываешь? Это значит только одно: он не твой муж. Прими, наконец, этот факт. Страшно, больно, невыносимо, но иначе нельзя.