На рубеже веков (страница 5)
– Государь, может быть, и простит, но кое-кто из его окружения – вряд ли. К тому же ходят упорные слухи, что «белый генерал» настолько радикален, что ради осуществления своих планов не остановится даже перед арестом царской семьи.
– Не может быть!
– Может не может, а слухи ходят, да ты и сам мог это заметить в его мыслях. Поэтому заинтересованные силы будут действовать адекватно. Боюсь, Петя, что мы можем потерять нашего героя.
Я только вздохнул, но долго предаваться сожалениям не было времени: в Париже, как оказалось, нас ожидали не только праздники, но и работа. Мы целыми днями и ночами сидели в библиотеке парижской усыпальницы, выбирая те манускрипты, которые описывали хоть что-то соотносящееся с последними человеческими открытиями. Этим занимались не только мы, но материала было слишком много, а открытий – еще больше.
Но все когда-нибудь заканчивается, завершилась и наша часть работы. Теперь мы могли позволить себе слегка расслабиться и с чистой совестью решили отдохнуть. В конечном итоге, надрываться на работе нас никто не заставлял.
Только теперь, вглядевшись как следует, я понял, что изменилось в Париже. Вычурный, официальный город наполеоновской постройки отошел на второй план, и я открыл для себя Монмартр.
Этот гигантский холм, ставший средоточием культурной жизни французской столицы (а для некоторых лиц высшего общества – разврата) меня сразу очаровал. Здесь располагалось немыслимое количество кабачков, кабаре, ресторанчиков, крохотных театров, галерей и, конечно, борделей. Возле дверей некоторых кафе стояли огромные кастрюли с горячим супом, который совершенно бесплатно раздавали нищим художникам и артистам, проживающим здесь же.
– Интересно, откуда пошло это название? – спросил я у отца, поднимаясь по лестнице.
– Если верить господину Федорову, оно произошло от имени римского бога – Марса. Mons Martis – Марсов холм. И я думаю, что он прав, поскольку легенда о священномученике Дионисии, гуляющем с головой под мышкой, всегда казалась мне несколько надуманной. Прямо всадник без головы какой-то.
Я только от души посмеялся над сравнением.
– А куда мы идем?
– В самое знаменитое кабаре Парижа, слушать величайшего шансонье Европы, – улыбнулся отец.
Хваленый «Черный кот» на деле оказался весьма небольшим заведением. В одной комнате располагался художественный салон, где шумели за столами художники, а по стенам висели картины, во второй же находилось крохотное варьете. В углу за скромной ширмой пряталось запрещенное фортепьяно[6]. Я удивленно смотрел по сторонам и так увлекся, что не заметил, как рядом с нами появился высокий импозантный вампир в черном бархатном костюме, брюки были заправлены в высокие сапоги, а завершал его облик ярко-красный свитер и длинный алый шарф. Черный берет, лихо сдвинутый набок, выгодно оттенял бледное лицо.
Он улыбнулся нам и спросил:
– Какими судьбами, Александр? Неужели русскому царю больше не нужны твои услуги?
– Годы тебя не меняют, Аристид! – вместо ответа сказал отец. – Ты все такой же хам.
– Кто бы говорил! – отпарировал вампир. – Но, судя по тому, что ты здесь – я прав.
– К сожалению, ты прав почти всегда, так что своей смертью точно не умрешь.
– А кто из нас может умереть своей смертью? – весело расхохотался Аристид. – А теперь скажи, ты ко мне по делу или развлечься?
– Пока развлечься, а там посмотрим.
– Ну, ну! Помнится, твои последние развлечения перед отъездом в Россию завершились грандиозным пожаром.
– Что поделаешь, молодость, – ухмыльнулся отец.
– Понятно, а это, как я понимаю, твой сын, так замечательно испортивший настроение нашей императрице? – Аристид цепким взглядом окинул меня с ног до головы.
– Он самый.
– Приятно познакомиться, молодой человек.
Я сдержанно поклонился, а наш собеседник продолжил:
– Кстати, если вам это интересно, Елена сейчас в Париже.
– И как у нее настроение? – поинтересовался полковник.
– До вашего приезда было хорошее.
– Надеюсь, в настоящий момент она не намерена встать на тропу войны?
– Пока не собиралась, однако кто ее знает. Но уж выкуривать с тобой трубку мира она точно не будет, так что пока развлекайтесь. Могу порекомендовать ночную программу в нашем кабаре. Жду вас с заходом солнца.
– Будут только наши? – осведомился отец.
– Нет, конечно, люди тоже хорошо платят. А я совершенно не собираюсь отказываться от дохода.
На этом мы распрощались и отправились гулять дальше.
Поскольку величайшего шансонье Европы мы должны были услышать только ночью, отец предложил зайти в небольшой ресторанчик, который многозначительно назывался «Бистро».
Историю, связанную с этим словом, я знал, но все же удивился, что таким образом именуется не обычная уличная забегаловка, а именно ресторан, о чем и высказался вслух, не думая, что кто-то услышит.
– Вы абсолютно правы, господа, – отозвался появившийся перед нами хозяин (видимо, слух у него был превосходный), – мой дедушка рассказывал мне, что в четырнадцатом году, когда Париж был взят русскими войсками, его кабачок облюбовали казаки. А вы знаете, кто такие казаки? Это огромные, жутко бородатые мужики, которые все время торопили повара и официантов: бистро! бистро! Но нет худа без добра, благодаря им мы научились обслуживать посетителей очень быстро, а качество блюд от этого совершенно не пострадало. В этом вы можете убедиться лично.
Произнося эту тираду, он ненавязчиво увлек нас в зал, усадил за столик и выложил перед нами меню. Отец с легкой улыбкой сделал заказ. Надо сказать, обслуживали здесь действительно быстро, а еда была вкусной.
– Забавно наблюдать, Петя, как меняется мир, – задумчиво заметил отец, расправляясь с ароматным рагу, – ведь еще каких-то сто лет назад здесь добывали гипс, и все дома и площади вокруг были покрыты тончайшим белесым покрывалом, а те мельницы, которые мы видели у подножия, круглосуточно его перемалывали.
– Теперь их, наверное, снесут, – вздохнул я, – а жаль, уж очень они красивые.
– Судя по всему, их хозяева срочно переучиваются на поваров, – хмыкнул отец, – да ты не ломай зря голову, лет через двадцать увидим, что из всего этого получится.
Мы еще немного посидели, а потом до вечера гуляли по бульвару, то и дело заглядывая на маленькие восхитительные улочки, сохраняющие свое старинное очарование.
Монмартр был прекрасен. А толпы молодых людей с одухотворенными лицами, шествующих по дороге в свободных блузах и с мольбертами под мышкой, создавали какую-то нереальную завораживающую атмосферу. То и дело встречались и девушки с красками, кистями и длинными папиросами в нервных пальцах, на их лицах застыло выражение дерзкого восторга от попрания мещанской морали и легкого недоумения, что именно они рискнули на столь отважный поступок. Словно яркие бабочки, порхали танцовщицы из модных кабаре, в открытые окна выплескивались обрывки мелодий, их торжествующим хором поддерживали молодые голоса. Не все пели хорошо, но зато все от души, что полностью искупало отсутствие слуха и школы. Вокруг пахло абсентом и марихуаной.
Наконец солнце склонилось к закату, и мы вновь направились к «Черному коту». Аристид нас уже ждал. Попросив меня отойти в сторону, он что-то сказал на ухо отцу. Как я ни старался услышать, ничего не получилось – блок у него стоял просто неимоверной силы. Это меня расстроило: привычка читать любого, как открытую книгу, развращает. Отец коротко кивнул, и мы вошли внутрь вслед за гостеприимным хозяином. Усевшись за столик, я наконец как следует осмотрелся и с удивлением понял, что больше всего зал напоминает гигантскую винную бочку, стены были завешаны картинами и гравюрами фривольного содержания, а под потолком ярко горели газовые рожки.
Отец тоже обратил на них внимание.
– Аристид, сгоришь, – сказал он, указывая на потолок.
– Ничего страшного, чуть заработаю и приобрету электрические свечи вашего русского самородка – Яблочкова. Кстати, если вам интересно, его недавно приобщили, но не ваши.
Отец нахмурился – похоже, Ложа усиливала свои ряды самыми талантливыми людьми. Насколько я помнил, господин Пирогов тоже был инициирован нашими противниками. Ближе к старости он все-таки заинтересовался многообещающим предложением, каковое сделала ему Ложа. К тому же его весьма привлекала мысль о проведении долгосрочных опытов, не ограниченных сроком человеческой жизни.
А довольный произведенным эффектом Аристид отправился на сцену.
Когда он запел, я подумал, что отец жестоко пошутил надо мной, рассказав о его таланте. Голос шансонье оказался резок и громок, с некоторым дребезжаньем, в общем, заслушаться было тяжело. Тексты оказались просто неприличны, но публика ревела от восторга.
«Классикой здесь и не пахнет, – усмехнулся про себя отец, поняв мое недоумение, – но это то, чего требует сейчас народ. Всем надоел маскарад, и они хотят, чтобы жизнь изображали такой, какова она есть. К тому же это для разогрева посетителей».
И действительно, чуть позже Аристид запел в совершенно другой манере, которая привела меня в восторг и заставила забыть все, что было перед этим. Единственное, с чем я так до конца и не смирился, это непрекращающийся марш, который звучал с эстрады. И снова услышал мысль отца: «Не обращай внимания, это у французов такой стиль. По улицам они ходят нормально. Считай это просто национальной особенностью».
Я совершенно успокоился, оставил придирки и, увлекшись происходящим на сцене, даже не обратил внимания, что учитель исчез из-за стола. В какой-то момент я поднял глаза и успел заметить, как полковник выходит из зала в сопровождении дамы. Лица ее я не видел, уловил только блеск голубовато-серого шелка и обнаженные плечи, но главным было знакомое ощущение бездны.
Поняв, с кем ушел отец, я ошеломленно замер, а затем попытался вскочить, но рядом совершенно бесшумно и неожиданно возник Аристид. Он с молчаливой укоризной покачал головой и, сев на место Прокофьева, тихо сказал:
– Молодой человек, разве Александр просил его сопровождать?
– Но это…
– Я не хуже вас знаю, кто это, – невозмутимо отозвался он, – и смею заверить, он это тоже знает. Поэтому продолжайте наслаждаться музыкой. Ничего с ним не случится.
– Вы так спокойно об этом говорите?
– Я прекрасно знаю их и могу определенно утверждать, что в данном случае оба останутся живы. Дайте им выяснить отношения.
– А вы вообще из Лиги или из Ложи? – окрысился я. – Уж больно вы спокойны!
– Молодой человек, почему вы делите мир на своих и чужих? Ведь это просто манихейский бред. В настоящее время я из кабаре. И совершенно не собираюсь принимать чью-либо сторону. Моими кумирами сейчас являются деньги и музыка. Могу уточнить – моя музыка.
– То есть хотите сказать, что вы нейтральны? Но сие невозможно. В таком случае вас в итоге будут бить и те, и другие.
– Если найдут – это раз, и если им такое очень понадобится – это два. Не забывайте: противоборствующим сторонам всегда нужны независимые арбитры, – парировал Аристид, – а раз я живу и процветаю, значит, Великому Магистру, равно как и Главе Капитула, это на руку.
– Имеете в виду, что вы продажный? – уточнил я.
– Деньги тоже хороший стимул, – оскалился в усмешке собеседник, – но если ты, мальчишка, похамишь мне еще хоть минуту, я забуду, что нейтрален, и отдам тебя на съедение Ложе со всеми потрохами! Понял?
– Прошу прощения, – выдавил я.
В душе у меня бушевали противоречивые чувства, и вдруг Аристид примирительно произнес:
– Вы еще слишком юны и плохо оцениваете собственные поступки. Мой вам совет – поумерьте пыл и не делайте глупостей. То, что вы сейчас здесь с Александром, а не с Еленой, не ваша заслуга. Просто ваш учитель в тот момент оказался сильнее.
Мне ничего не оставалось, как промолчать, ведь это было чистой правдой.
Посмотрев на мой убитый вид, Аристид слегка подобрел и почти дружелюбно добавил: