За пять минут до рокового часа, успокаивая его разгулявшиеся нервы, в кабинет дружной толпой хлынули подчиненные. За пару минут все сняли верхнюю одежду, повесили в шкафы и устроились на рабочих местах. Кофе на рабочем месте не пил никто, значит, успели заскочить в маленькую кофейню у входа. Заправлял там настоящий итальянец, поэтому кофе был вкусным и крепким, а выбор большим – от традиционного эспрессо до кофе по-ирландски.

Максим даже пожалел, что не заглянул в кофейню сам, уже очень после общения со Светланой хотелось чего-то освежающего и бодрящего. Повезло, что работали они с ней в разных отделах, хотя она и умудрялась заскакивать к нему по каждому мало-мальски удобному поводу.

В отделе царила тишина, только легкий гул компьютеров и щелканье клавиш клавиатуры показывал, что работа спорится. Максим тоже углубился в расчеты, когда раздался звонок. Он кинул недовольный взгляд на дисплей и с досадой стукнул себя по лбу – звонил генеральный, лично.

– Добрый день, Илья Иванович, – покаянно проговорил в трубку Макс, – я совсем забыл о совещании. Сейчас буду.

– Давай приходи уже, – прогудел низкий музыкальный бас. – Ждем только тебя.

Подорвавшись, Максим выскочил из кабинета и, бросив на ходу:

– Я на совещание к генеральному, – умчался, на ходу пеняя себе на девичью память.

Хотя особо упрекать себя было не за что – после одуряющих встреч со Светланой у него напрочь отключались мозги, усиливая инстинкт самосохранения.

Кристина, личная секретарша генерального, укоризненно посмотрела на опоздавшего, но он ее деморализующий взгляд не заметил, опрометью влетая в длинную комнату для совещаний.

– А вот и наш долгожданный Максим Антонович! – иронично приветствовал его генеральный. – Очень вам рады, проходите, будьте так любезны, не стесняйтесь.

– Простите, опоздал, – по-военному кратко произнес Максим и поздоровался с сидящими вокруг огромного стола начальниками.

Те миролюбиво покивали ему в ответ.

– Ну что, докладывай! – приказал генеральный. – И потом не забудь отчетец оформить. А то не любишь ты это дело, плавали-знаем.

Макс виновато склонил буйну голову и принялся рассказывать про совещание. И хотя говорил исключительно по существу, но все равно закончил только через полчаса. Илья Иванович хмурился, нервно подергивая седеющие волосы.

– Вот так я и думал! – констатировал он, угрожающе уставившись на начальника исследовательского отдела. – Опаздываем, по всем фронтам опаздываем!

Фрол Никитыч нервно вскинулся.

– Сами знаете, какой у нас провал с кадрами! Только придут – тут же уходят. Не справляются, уж очень сложные у нас перед ними стоят задачи.

– А не надо говорить молодежи, что они круглые дурни, – неожиданно сам для себя вступил в полемику Максим, – кому это вообще может понравиться? Учить надо, если не тянут, а не ругать. Ко мне ушла пара ваших «дурней» – вполне нормальные ребята, я ими доволен.

– Дурни, значит? – Илья Иванович потемнел как грозовая туча, и теперь уже всем в кабинете стало неуютно и даже страшновато. – Останьтесь после совещания, Фрол Никитыч, мы с вами миленько так побеседуем.

Начальник исследовательского отдела испуганно сжался и обвинительно уставился на Макса. Но тот молча сел на свое место, ничуть не впечатлившись страшными взглядами старшего коллеги. Фрол Никитыч давно позволял себе вольности в общении с подчиненными, и словцо «дурни» употреблял походя, для него оно было вовсе не ругательством, а своего рода стимулом. В напряженные моменты он использовал куда более вольные выражения.

По мнению Максима, его давно следовало с административной работы убрать, но как можно? – заслуженный человек, профессор, в анналах отечественной науки его имя вписано прочно. А то, что он давно уже не справляется с возложенными на него и его отдел задачами, это же дело десятое, понять и простить – святое дело! И сколько таких заслуженных в их НИИ? Да десятки! А по стране? Тысячи?

Дальше начались отчеты начальников отделов о проделанной работе за прошедшую неделю. В этот раз генеральный был на редкость придирчив, беднягам досталось за все их прегрешения, и действительные, и мнимые. Максиму попало тоже, но все-таки поменьше остальных. Главная высказанная к его людям претензия была одна: – крайне низкая дисциплина. Понимая, что генеральному просто надо стравить пар, он промолчал, хотя ему очень хотелось заметить, что главное – это результат, а способствует этому творческий подход, а не солдатская муштра.

Поговорив еще с пару часов и выслушав сердитое напутствие Ильи Ивановича, все разошлись. Фрол Никитыч попытался было высказать свое «фи» Максу за фискальство, но тот не стал его слушать, заявив:

– Вам что, делать нечего? Так мне работать надо, а вас Илья Иванович просил остаться.

Сказав это с угрожающими интонациями Броневого-Мюллера, он быстро удрал, оставив начальника исследовательского отдела раздраженно смотреть ему вслед. Никакой вины Максим за собой не чувствовал, но все равно было неприятно. Есть же такие люди – у них всегда виноваты другие, но только не они, нежно собой любимые.

Задача перед ним была другой – как бы донести до коллектива необходимость соблюдать хотя бы видимость порядка? Конечно, наука – это творчество, но работа в государственном учреждении подразумевала определенную дисциплину. Как объяснить это людям, так не считающим?

Собрав подчиненных в комнате для оперативок, окинул всех орлиным взором.

– Уверен, вы уже догадались, о чем пойдет речь? – хмуро спросил, не понимая, отчего улыбаются две сотрудницы, сидевшие напротив.

Его зам Иван Васильевич, немолодой спокойный дядька, ухмыльнувшись, ответил:

– Наверняка речь шла о дисциплине, о чем же еще?

– Ага, – Ольга Марковна для чего-то сложила губки бантиком, будто собралась целоваться, – мы сегодня с генеральным все вместе кофе пили у нашего итальянца. И сразу поняли, что он будет нами недоволен.

Анатолий, пришедший в отдел от Фрол Никитыча и до сих пор испытывающий по этому поводу некоторую эйфорию, быстро откликнулся:

– А что вы хотели? Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Илья Иванович сам себе выговоры делать не станет.

– Да кто бы сомневался! – Ольга Марковна энергично подергала себя за мочку уха, словно собираясь его оторвать. – Наш генеральный неплох, но порой ведет себя несколько странновато. Особенно если учесть, что мы ушли, а он остался.

Ее намек был понятен без излишних пояснений: самый большой начальник на рабочее место пришел позже всех.

С легким вздохом Максим попытался восстановить пошатнувшийся авторитет генерального директора:

– Скорее всего, он там поджидал тех, кто пьет кофе после начала рабочего дня. Так сказать, проверял коллектив на предмет нарушения дисциплины.

– Сам-то в это веришь? – скептически уточнил Иван Васильевич, вдруг понявший, что тоже отчаянно хочет испить хороший кофе, он-то в утреннем кофепитии не участвовал.

Макс неодобрительно пожал плечами.

– Верю-не-верю, какая разница? Нам стоит сделать правильные выводы из замечания Ильи Ивановича и дисциплину больше не нарушать. Сами знаете, квартальная премия на носу, а срезать ее генеральный может из-за любого пустяка.

Этот аргумент был очень весом, и народ дружно пообещал больше с коварным директором нигде не пересекаться, тем более в таком сомнительном месте, как кофейня. А если где его кто заметит, тут же смоется, во избежание, так сказать.

Максим этим пылким обещаниям не слишком-то поверил, но решил ситуацию не обострять и перешел к профессиональным проблемам.

Глава третья

Все было замечательно – и волшебная музыка Моцарта, и восторженные зрители в зале, и первый ряд амфитеатра, откуда видна была вся сцена, но Оливия чувствовала себя очень необычно. Будто находилась не здесь, в Мариинке, а в том уютном ресторанчике, где рядом сидел потрясающий мужчина.

Да, он красив, обаятелен, у него широкие плечи и спортивная фигура, вот только таких, как он, она за свою жизнь повидала немало. Игорь, в принципе, тоже вполне достойная мужская особь, раздобрел, правда, в последние годы сильно. Но вот только в душу ей никто так глубоко не западал, как этот, по сути, случайный знакомец.

Она в тысячный раз повторяла себе со всей возможной строгостью: да бабник он, от таких надо держаться подальше! – и не верила этим мудрым словам. Хотелось снова сидеть с ним рядом, смотреть в ироничные серые глаза и смеяться над его забавными рассказами.

Это было настолько не похоже на ее обычную сдержанность и здравый смысл, что она всерьез подумала, что он ее чем-то опоил. Но как? Она ни на что не отвлекалась, так что это даже теоретически было невозможно. Да и глупости все это из разряда бабьих сказок, лезут же в голову такие странные мысли!

Неужто она влюбилась? Опыта подобных отношений у нее никогда не было. Даже когда выходила замуж за страстно влюбленного в нее Игоря, ясно понимала, что относится к нему хорошо, но чисто по-дружески, и была уверена, что этого вполне достаточно для удачного брака.

И вот теперь ее догнала влюбленность, возможно, даже первая. Во всяком случае, она не помнила, чтобы мысли о ком-то заслоняли для нее происходящее. На работе она с трудом сосредотачивалась, чтобы выполнить свои должностные обязанности, дома неохотно, без присущей ей тщательности правила написанное мужем, да и вообще стала отличаться несвойственной ей рассеянностью.

Если б мама не напомнила ей о сегодняшнем спектакле, она бы запросто его пропустила. Хотя можно было бы и не ходить – она все равно не слышала ничего, музыка обволакивала ее нежной волной, но до сознания не доходила. И когда раздались бурные аплодисменты и крики «браво» она нервно вздрогнула, очнувшись.

Представление окончилось, а она даже и не заметила, погрузившись в подростковые мечтания! О, как же стыдно!

Изольда Андроновна восторженно приложила руку к груди.

– О, это было волшебно, правда, Олли?

Оливия лишь молча кивнула в ответ. Зная, что в минуты волнения дочь не любит говорить, мать обратилась к мужу:

– Как ты считаешь, сегодня оркестр звучал по-особенному хорошо? И певцы пели просто божественно?

Не будучи столь восторженным почитателем оперы, как жена, Леопольд Аристархович пробурчал нечто неопределенное. Овации затихли, публика потянулась к выходу. Семья Даньшиных неспешно переждала нетерпеливых и лишь после этого спустилась вниз, в гардероб. Леопольд Аристархович галантно помог своим дамам облачиться в пальто и повел их к входным дверям.

Возле оставленного на стоянке неподалеку от театра «мерседеса» они внезапно наткнулись на о чем-то ожесточенно споривших Наталью с Виталием. Оливия вовсе не горела желанием с ними разговаривать, но было поздно – Наталья их уже заметила.

– Оля? Привет! – она кинулась к ней, будто спасаясь от домогательств. – Ты какими судьбами здесь? Где Игорь? – она озиралась, выискивая спрятавшегося от нее деверя.

– Я из Мариинки, – Оливия неодобрительно прикрыла глаза, она не терпела громких воплей. – Игоря со мной нет, он остался дома. Я с родителями.

Наталья только теперь заметила стоявших рядом Леопольда Аристарховича с Изольдой Андроновной, заинтересованно рассматривавших ее как какую-то заморскую зверушку. Ее ярко-красное пальто-разлетайка, отчего-то почитаемое ею за последний писк изменчивой моды, ей абсолютно не шло, делая похожей на ищущую клиентов девицу с панели. К тому же непомерно яркий макияж выдавал ее слишком уж непритязательный, на грани вульгарного, вкус.

Она неловко с ними поздоровалась и укорила Оливию:

– Игорь один наверняка с ума сходит. Он же без тебя никуда. У него болезненная женозависимость.

Если эти слова были призваны ее устыдить, то своей цели не достигли, Оливия лишь насмешливо прищурилась и ответила:

– Он уже большой мальчик, переживет.

Брат Игоря довольно хохотнул и подтвердил: