* * *

За ее пределами меня сразу накрывает волна запахов и звуков. Все помещения Коммуналки соединяет бесконечный коридор, из-за которого мы наше жилище так и прозвали. Коридор бесконечен в буквальном смысле, еще никому не удавалось пройти его до конца. Звуки веселья уже доносятся отовсюду, как перекличка птиц в лесу, и все же главное их средоточие в большом зале. Я шагаю туда осторожно, как лань по снежному лесу, – всего каких-то десять лет, и на шпильках идти уже непривычно.

Зал сияет кем-то наколдованными призрачными огнями, повсюду колышутся легкие занавески, образуя тюлевый лабиринт. Тут легко заплутать, поскольку все время приходится отодвигать с пути ткань, в воздухе висит сладкий дым, и наталкиваешься на существ, которые валяются на мягких диванах, целуются, танцуют с бокалами в руках.

Сатир Паныч, управляющий нашей Коммуналкой, любит игры с пространством. Когда-то он заставлял смертных плутать в лесах Греции под оглушительный стрекот цикад, насылал странные видения в лесу, о которых те слагали истории, но теперь чаще всего применяет свои способности для развлечения гостей.

Его мысль ясна: попав сюда, сразу теряешь ощущение реальности. Не представляешь, куда идешь и есть ли выход. Воздух вибрирует от страстной музыки, источник которой определить невозможно. Иногда существа приводят на вечеринки смертных, чтобы развлечься с ними, и те, говорят, сходят потом с ума.

Я пробираюсь сквозь все это, точно зная, что, если смотреть только прямо, никуда не сворачивать, не оглядываться – а у смертных с выполнением столь простой инструкции вечно проблемы, – рано или поздно попадешь в центр вечеринки. Здесь чуть поспокойнее: расставлены лежанки, диваны и кресла, столики с выпивкой, обычной и магической, даже пианино стоит, хотя в последнее время они вышли из моды. Тут я впервые обращаю внимание на то, что все гости и правда в масках. У кого-то они простые, закрывают только верхнюю половину лица, у кого-то лицо целиком, а у кого-то даже голову. Например, сейчас мимо меня проходит косматая башка чудовища, ниже которой деловой костюм.

Впрочем, вид существ чаще всего понятен и в маске, поскольку мы отличаемся строением тела, движениями и запахом. Нимфы миниатюрные, небольшого роста. Вон в уголке одна уже сидит на коленях у пана и рукой перебирает его шерсть. Однако меня таким не удивишь. Удивляет лишь то, что кому-то не лень таким заниматься. Парочка при этом ухитряется еще и страстно, мокро целоваться. У других существ запрета на поцелуи нет – только у нас, амуров, высших среди любовных созданий.

Я ищу взглядом Аврору и нахожу там, где и думала: в уголке между двух высоких, уходящих во тьму стен, расписанных древними знаками. Она с давних пор предсказывает под этими стенами, чей вид не менялся, наверное, уже несколько тысячелетий. Каждый раз, когда у нее возникает желание погадать, они появляются вокруг Авроры, словно руины древнего оракула. Как обломок проклятия, которое преследует ее век за веком. Каждый из вопрошающих у Авроры знает, что она окажется права, но упорно отрицает происходящую после пророчества цепочку событий. Мне на мгновение становится жаль ее, и я подхожу ближе, желая показать, что пришла, что я верю ей, что мы друзья.

Аврора сидит в своем уголке за маленьким столиком и предсказывает огромному атланту, за широкой спиной которого я не сразу ее замечаю. В способе предсказаний она шагает в ногу со временем. Прямо как Лео, который следуя моде, меняет стрижки как перчатки. За время нашего знакомства Аврора на чем только не гадала, и в последние пару лет остановилась на картах Таро. Она этим и зарабатывает, и развлекается на сборищах вроде сегодняшнего, искренне стараясь помочь любым существам, которые обращаются к ней с вопросами. Но самые важные, истинные, судьбоносные видения приходят к Авроре сами, как к сивиллам, для этого не надо никаких предметов. Мне становится холодно при мысли, что одно из таких предсказаний было обо мне. Бр-р-р, это точно какая-то ошибка. А может, Аврора просто пошутила надо мной?

Я приветственно машу рукой. Она расплывается в улыбке и возвращается к раскладу на картах, которые матово поблескивают под призрачными огнями. Что бы она там ни разглядела, атлант ей не поверит, но Аврора та еще оптимистка, в отличие от меня.

Я отхожу к ближайшему столику и беру бокал шампанского, а после начинаю покачиваться под музыку, биение которой отзывается во всем теле. Вокруг танцуют и смеются, целуются. На моих глазах один из сатиров проводит длинным языком по щеке девушки, вид которой я не различаю за дымом и грохотом. Смотрит он при этом мне в глаза, и я, залпом опрокинув в себя второй бокал шампанского, скрываюсь.

Но скрыться некуда, повсюду флюиды влечения. От них ведет голову, и я с непривычки чувствую себя не в своей тарелке. Мы, амуры, очень чутки к подобному. Как Аврора это выдерживает? Зачем я сюда пришла? Без маски я ощущаю себя голой. Ведь все остальные в них, и я жалею, что как следует не позаботилась о наряде.

Иногда дым и хаос прорезает бой часов. Все знают: когда они пробьют пять раз, пора будет расходиться. Жду не дождусь.

Внезапно меня за руку хватает Инесса – роскошный суккуб, при виде которой земные мужчины теряют дар речи. Один, собственно, здесь и уже потерял и дар речи, и часть разума. Я присматриваюсь и принюхиваюсь. Да, мужчина, которого она цепко держит второй рукой, определенно смертный.

– Лира, глазам не верю! Тебя слишком легко узнать. Ты плохо подготовилась к долгожданному выходу в свет! – восклицает Инесса. – Чудесно выглядишь, милая.

– Ты опять привела человека?

– Да, дорогая. – Она хищно приближает губы к моему уху. – Настоящее тирамису: такой кофейный, нежный, с горьковатыми нотками.

Лео как-то рассказывал, что в Риме Инесса сравнивала своих сладких, недолго живущих юношей с цидониумом и дульче доместика. Каждому времени свои десерты, и Инесса всегда готова пробовать новые.

– Не хочешь присоединиться? – спрашивает она, кажется, только чтобы полюбоваться на мое перекошенное лицо.

Потом смеется и исчезает из виду, увлекая за собой одуревшего юношу. Я со стоном падаю на ближайший диванчик. Не знаю, как забрела в этот закоулок среди тюлевых штор – пространство вечеринки бесконечно и хаотично, как всегда.

Что-то мешает мне сидеть. Я шарю под собой на диване и вытаскиваю мятый поясок, оставленный кем-то, сидевшим или лежавшим тут незадолго до меня. Сидеть по-прежнему некомфортно, я шарю снова, и… вытаскиваю из-под себя маску. Она причудливо соткана из плотного золотого шнура, который издали легко принять за кружево. Меня пробирает дрожь.

* * *

Наверное, у нас, амуров, чувство предопределенности в крови. Мы несем людям судьбу, соединяем узами с теми, кто им предназначен. Но когда дыхание рока касается тебя самой, такие мысли не очень-то утешают. Мое первое желание – сунуть маску под диван и забыть о ней. Но потом я надеваю ее покорно, как смертные принимают свою судьбу, а Аврора приняла проклятие Аполлона. Маска садится как влитая, закрывая верхнюю половину моего лица.

Я встаю и иду гулять по дымным закоулкам, освещенным потусторонними огнями. Время от времени свет вспыхивает ярче, выхватывая из полутьмы парочки. И отчего живых существ постоянно тянет соединяться друг с другом? Босоножек на каблуках я уже не замечаю, просто бреду, не разбирая дороги.

Наконец становится почти тихо. Я в каком-то дальнем углу созданного Сатиром Панычем лабиринта. Здесь прохладно, воздух влажный и пахнет морем. Как будто если бы волшебный дым рассеялся, я увидела бы побережье. Я прислоняюсь спиной к стене и смотрю на единственный предмет, который тут есть: хрустальную люстру, подвески которой слабо позвякивают от свежего ветра с ароматом моря. Куда на этот раз Сатир Паныч растянул свой лабиринт? Неужели до самого залива?

Люстра тускло светит, хотя потолка, на котором она могла бы висеть, из-за сладкого магического дыма не видно, так же как и стен.

– Не обращайте на меня внимания, – раздается негромкий мужской голос. – Просто вышел подышать.

Я устало смотрю на какого-то высокого брюнета в черной полумаске. Его силуэт проявляется из дыма, но ко мне не приближается. Незнакомец останавливается шагах в пяти, спиной ко мне. В такой позе встают полюбоваться видом из окна, только вот никаких окон тут нет. Что он видит сквозь дым? Я прищуриваюсь, но не вижу там, куда направлен его взгляд, ровным счетом ничего. Уходить из-за того, что мое уединение нарушили, не хочется. Я слишком устала, а тут хотя бы тихо. Этому типу на меня, к счастью, наплевать.

За свою жизнь – по человеческим меркам довольно долгую – я не так уж часто испытываю нечто хотя бы похожее на сдержанное удовольствие от пребывания в чьей-то компании. С Авророй – да, но с другими редко. Я, как сказали бы люди, интроверт. Но сейчас это… забавное чувство, похожее на облегчение. У нас все любят вечеринки, надо же как-то развлекаться в нашу многовековую жизнь. Встретить кого-то, кто тоже забрался в дальний угол, чтобы его оставили в покое, – это… ново. Незнакомец разделяет мое одиночество, не нарушая его.

– Люблю воду, – сообщает незнакомец, будто и правда способен что-то разглядеть, хотя по всем правилам человеческой архитектуры за дымом должна быть стена. Впрочем, измерение Коммуналки поддается не физическим, а магическим законам. – Людям пришла отличная идея построить город, который будет пропитан ею насквозь.

– Они от этого не всегда в восторге, – замечаю я, хотя мне и самой нравится вода. – Как и от долгих зимних ночей.

– Таков налог этого города на красоту.

Он разворачивается ко мне, и я понимаю, что это один из наших, из амуров, вот только незнакомый. Высокий брюнет в черной полумаске, сквозь которую он холодно, недружелюбно взирает на меня. Острые скулы, четкая линия челюсти, которую подчеркивает скупой свет. Мгновением позже я обнаруживаю в его волосах седую прядь. Интересно, она настоящая или тоже элемент маскарада? Я пытаюсь сличить все эти детали с амурами, которых знаю, но увы.

– Вряд ли мы знакомы, – говорит он. – Я недавно в городе.

Я собираюсь представиться, но он качает головой. Мы удивительно легко понимаем намерения друг друга. По всей видимости, он тоже интроверт.

– Давайте без имен? В этом суть маскарада, да и вряд ли мы встретимся еще.

Когда живешь долго, мысль «мы больше не встретимся» успокаивает, поскольку обычно приходится жить бок о бок со всеми знакомыми сотни лет подряд. Похоже, незнакомец завтра вернется в свой Будапешт, Прагу или Мадрид. Амуры редко отлучаются из дома, потому что работа может возникнуть в любой момент. А Петербург последние триста лет является их негласной столицей. Говорят, сама Афродита зачастую живет именно здесь, но где-то там, в странах, где я не бывала, есть и другие сообщества.

– О чем обычно беседуют на сборищах вроде этого? – интересуется гость. В нем и правда есть что-то экзотическое. – О поэзии? Погоде? О смерти?

Меня почему-то это смешит. Искренне, как давно уже ничего не смешило.

– Нет, о смерти – это вам не сюда.

Всех, кто здесь присутствует, убить достаточно сложно. У каждого вида собственные способы, все как один сложные и маловероятные. Разве что у нас простой поцелуй, но, зная такую особенность, каждый амур имеет в своем арсенале миллион способов его избежать.

– Мне сказали, что вечеринка в честь нимфы, которая провела полторы сотни лет в каменном обличии. Звучит вполне смертоносно. Каково это: все понимать и чувствовать, но быть неспособным изменить свое положение?

Да уж, своеобразное, конечно, у него чувство юмора, если это вообще можно назвать юмором. Обычно у амуров характер полегче. Лео, Брианна, Аврора и прочие живут себе в свое удовольствие, это я слыву разочаровавшимся в любви аскетом. Приятно знать, что есть второй такой, даже если он где-то в Будапеште.

– Вы уже поздравили виновницу торжества? – спрашивает он.

За все это время незнакомец не сделал ко мне ни шагу, разговаривает вполоборота. Не очень-то вежливо, но по сравнению с бойким вниманием моих собратьев, которые родились задолго до понятия «личные границы», это кажется освежающим.

Ох, а я ведь и правда забыла поискать бедную кариатиду…

– А вы? – в свою очередь интересуюсь, чтобы об этом не думать.

– Из нас обоих плохие гости.