Я не поднимаю глаз, пока не слышу, как Рэнсом горько ругается – звук достаточно громкий, чтобы оторвать меня от мыслей.

– Что…

Но вопрос не слетает с губ, так как я оглядываюсь и вижу, где мы.

Я даже не заметил, как мы вернулись в город, на нашу старую территорию. Такое чувство, будто прошли месяцы с тех пор, как мы покинули его, хотя на деле это не так. От вида нашего склада – нашего дома, – который теперь напоминает лишь кучку пепла, у меня перехватывает дыхание.

Мэлис и Рэнсом наконец-то поменялись местами, и теперь пальцы моего близнеца крепко сжимают руль. Рэнсом, сидящий рядом с ним, сжимает челюсть, пока мы медленно проезжаем мимо здания, которое когда-то было нашим. Первоначальная постройка исчезла, сгорела до основания. С одной стороны сложены куски почерневшего дерева и камня, как будто кто-то пытался навести порядок, но на полпути бросил это занятие.

Скорее всего, кто-то из местных жителей позвонил в администрацию города и пожаловался, что здание выглядит как «бельмо на глазу», но оно все же оказалось в самом низу списка приоритетов.

В любом случае, дом, который мы выстроили для себя – место, где мы вели свой бизнес, место, где Уиллоу вошла в нашу жизнь, – исчез. Когда Оливия впервые прислала нам видео пожара, никого из нас это особо не взволновало. Гораздо важнее было то, что мы были все вместе и живы, и мы примирились с тем, что оставили старую жизнь позади.

Теперь это зрелище поражает меня, будто взрывной волной. Еще одно напоминание обо всем, что у нас отняли.

Отнял Трой.

И Оливия.

Мэлис прочищает горло и немного ускоряется, увеличивая расстояние между нами и разрушенным складом.

– Это не важно, – говорит он грубым, твердым голосом. – Мы уже попрощались с домом, теперь это ничего не меняет. Снимем номер в отеле или что-нибудь в этом роде и будем вести себя тихо. Нам просто нужно место, где можно обосноваться, пока не найдем Уиллоу.

– Верно, – соглашается Рэнсом, хотя его голос звучит менее уверенно.

– Угу, – бормочу я.

Мы направляемся в отель на проторенной дороге на окраине Детройта, в довольно дерьмовое местечко, честно сказать. Мы всегда скрываемся в таких местах, когда нам нужно остаться незамеченными. Если там есть кровати и интернет, этого обычно вполне достаточно для наших целей.

Снаружи мотельчика есть вывеска, рекламирующая бесплатный вай-фай и завтрак, который, как я знаю по опыту, скорее всего, будет состоять из тех крошечных упаковок хлопьев и стакана молока комнатной температуры. Может, еще пару кусочков фруктов дадут, те, что в лучшем случае вызывают сомнения.

– Я нас зарегистрирую, – говорит Рэнсом, вылезая из машины и направляясь внутрь, чтобы поговорить с менеджером за стойкой регистрации.

Мы с Мэлисом следуем за ним несколько минут спустя. Мой близнец перекидывает рюкзак с моим ноутбуком повыше на плечо.

– Значит, три ключа? – спрашивает мужчина, переводя взгляд с одного на другого. Он выглядит наполовину настороженным, наполовину безразличным, и мы с Мэлисом молчим, чтобы он ничего не заподозрил.

– Было бы здорово, спасибо, – отвечает Рэнсом, нацепляя свою фирменную очаровательную улыбку, которая обычно «располагает людей», но до глаз она не доходит.

– Ладно. Вы в двести седьмом, – говорит нам парень за стойкой, обращаясь в основном к Рэнсому. – Лестница прямо по коридору. Завтрак подается с семи и до тех пор, пока работники не начнут убираться.

Рэнсом слегка кивает ему и благодарит за помощь, и мы втроем направляемся по коридору к лестнице.

– Устраивайтесь, – тихо говорит нам Рэнсом. – Я пойду поищу нам какие-нибудь шмотки и чего-нибудь перекусить. Слишком долго не ели, уже с ума схожу.

Уверен, что он прав, но я почти не ощущаю голода, жажды или усталости. Если не считать ноющей боли в ране при ходьбе или поворотах тела, я не осознаю ни одной из этих потребностей. Лишь сосредоточен на предстоящих задачах.

– Будь осторожен, – отвечает Мэлис. Он на секунду сжимает плечо Рэнсома, обмениваясь с ним взглядом, а после мы вдвоем поднимаемся по лестнице на второй этаж.

В номере две полноразмерные кровати в центре, телевизор и небольшой письменный стол со стулом в углу. Я устраиваюсь там, достаю ноутбук и подключаю его ко всем остальным устройствам. Мэлис подходит к окну и задергивает шторы, затем обходит комнату по периметру, проверяет.

Прежде чем я успеваю опуститься на стул, он останавливает меня.

– Тебе надо бы душ принять или типа того, – говорит он, и его темно-серые глаза встречаются с моими.

– Если это твой способ сказать мне, что от меня воняет, то я пойду дальше и скажу, что вы с Рэнсомом тоже не благоухаете. Мы провели в машине больше суток, – бормочу я.

Мэлис тяжело вздыхает, не двигаясь с места.

– На тебе все еще засохшая кровь. У тебя даже времени не было привести себя в порядок после того, как в тебя стреляли.

Я внезапно осознаю, что он прав. Мне даже в голову не приходило беспокоиться по этому поводу, хотя это одна из первых вещей, которые я бы сделал, будь ситуация нормальной.

Когда я снимаю куртку, то замечаю, что рубашка все еще насквозь пропитана кровью, которая уже засохла и трескается. Я поднимаю ее и осматриваю рану впервые с тех пор, как Мэлис меня подлатал. Бок в основном чистый, но на швах запеклась кровь, и его, вероятно, лучше продезинфицировать.

Я морщусь, осознавая свое положение.

Словно теперь, когда мы наконец остановились не на пять минут, чтобы отлить или заправить машину, все мелкие недомогания вдруг дали о себе знать. У меня болит голова, вероятно, из-за нехватки еды и воды и потери крови вдобавок ко всему прочему.

За последний день или около того я довел свое тело и разум до предела. К тому же едва ли мы так уж хорошо отдохнули до того, как добрались до Мексики.

– Да, – наконец бормочу я. – Возможно, ты прав.

Мэлис тычет пальцем в сторону ванной, и я без возражений иду туда, закрывая за собой дверь и оказываясь под резким флуоресцентным освещением. Ванная небольшая, но относительно чистая, и я быстро раздеваюсь, оставляя свою грязную, пропитанную потом и кровью одежду кучей на полу. Сейчас нет смысла ее складывать.

Из душа с шипением льется вода, сначала ледяная, но затем постепенно нагревающаяся. Я слышу, как слегка лязгают трубы, после чего маленькую комнату начинает заполнять пар.

Я шиплю, когда горячая вода попадает на мою наспех зашитую рану, и опускаю взгляд, изучая ее более внимательно. Швы неровные, но достаточно хорошие. Определенно останется шрам, но вообще это было неизбежно.

Все, о чем я могу думать, когда провожу пальцами по неровностям швов, – это о том, как прошла та ночь. Как я попытался встать перед Уиллоу, защитить ее. Как я, руководствуясь чистым инстинктом, хотел уберечь ее от линии огня. Я бы принял на себя все пули мира, чтобы обезопасить ее, но это даже не имело никакого значения.

В меня стреляли, а ее все равно забрали.

Я вижу это, как будто в замедленной съемке, каждый раз, когда закрываю глаза. Ракурс искаженный и неправильный, поскольку я лежу на земле, голова кружится, зрение немного затуманено. Но в ту секунду я все еще мог видеть достаточно ясно, чтобы запечатлеть момент похищения Уиллоу.

Я помню каждую секунду.

Выражение шока и абсолютного ужаса на ее лице.

Ее крик разорвал ночной воздух и эхом отдавался даже после того, как ее увезли.

Я резко открываю глаза и понимаю, что тяжело дышу. Сердце бешено колотится в груди, с силой ударяясь о ребра. Я заставляю себя сделать глубокий вдох, затем еще один, пытаясь сосредоточиться на том, что могу контролировать здесь и сейчас.

Я беру мочалку с крючка рядом с душем и намыливаю ее гостиничным мылом. Затем начинаю отмываться сверху, двигаясь вниз. Вода становится мутной, пока грязь и кровь стекают в водосток. Я смотрю, не моргая.

Но не помогает.

Ничего не помогает.

Я просто продолжаю представлять лицо Уиллоу.

Продолжаю слышать ее крик.

Вижу, как ее увозят все дальше и дальше, пока она не исчезает из виду.

Эмоции подобны приливной волне, и когда они достигают своего пика, у меня нет никакой надежды преодолеть их. Они обрушиваются на меня, угрожая утопить под своим весом, и я хватаю ртом воздух.

Уиллоу всегда так на меня действовала. Ее эмоции смешались с моими, с тем, что я чувствую к ней. Это не похоже ни на что из того, что я испытывал раньше, поэтому защититься я от этого не могу. Защититься от гнева и леденящего душу страха, которые испытываю, задаваясь вопросом, все ли с ней в порядке.

Я крепко сжимаю челюсти, пытаясь сосредоточиться на вдохе через нос, а затем на выдохе через рот. Считаю каждый вдох на четыре секунды. Затем задерживаю дыхание еще на четыре и выдыхаю столько же. Но это не очень помогает.

Затем добавляю к этому постукивание пальцами по бедру, по кафельной стене, ухитряясь продлить это настолько, чтобы закончить мыться и выйти наконец из душа.

Слишком.

Все это просто слишком.

Никакой из опробованных способов не работает, как это обычно случается. Никаких привычных паттернов. Если уж на то пошло, я еще больше погружаюсь в эмоциональное неистовство. В голове словно ураган бушует, в груди жжет. Все происходит слишком быстро и хаотично, чтобы я мог ухватиться хоть за что-то, получить назад свое спокойствие.

Ванная внезапно становится слишком маленькой. Тускло-белые стены смыкаются, я разворачиваюсь и сильно бью по одной из них. Боль пронзает руку, и это немного рассеивает шум в голове, так что я делаю это снова.

Я начинаю считать, выравнивая дыхание с каждым ударом. Вдох, выдох – один. Вдох, выдох – два. Вдох, выдох – три.

Мир сужается до боли в моей руке и ощущения липкой от влаги после душа краски. Счет растет, и я начинаю оставлять на стене кровавые полосы от трескающейся на костяшках пальцев коже. Но не останавливаюсь.

Не останавливаюсь, пока дверь не распахивается и Мэлис не врывается в маленькое помещение, оттаскивая меня от стены.

– Проклятье, да прекрати ты. – Его голос звучит даже мягко.

– Мэл…

– Я знаю, – говорит он, обрывая меня. – Я сказал тебе пойти помыться, а не в крови снова измазаться. И надень уже гребаные штаны.

Я поднимаю руку, смотрю на нее. Он прав. Костяшки пальцев превратились в кровавое месиво. По крайней мере, если придется их латать, мне будет чем занять руки.

Я смываю кровь под струей воды из раковины, а затем натягиваю уже ношенные брюки, морщась от осознания того, что слишком долго не стирал их. Я пока отказываюсь от рубашки, не желая снова надевать на себя эту заскорузлую, запачканную кровью вещь. Двигаясь по маленькой комнате, я чувствую на себе пристальный взгляд Мэлиса.

– Знаешь, – бормочет он после долгой паузы. – Вообще-то это я обычно ломаю вещи кулаками. А вот ты у нас уравновешенный и весь такой собранный.

Я фыркаю на это, но брат не ошибается.

– Я чувствую, что… не знаю. Чувствую, что распадаюсь на части. Все не так. Так не должно было случиться.

– Да. Я всё думаю о ночи перед тем, как разразилась вся эта хрень, и о том, как мы были так…

– Счастливы? – добавляю я.

Мэлис пожимает плечами.

– Да, наверное. Думали, будто время выиграли. Что дальше будет легче.

– И успокоились.

– Мы ведь думали, что этот ублюдок мертв.

– Оливия хотела, чтобы мы так думали. Она намеренно скрывала от нас правду, – говорю я ему. Я много размышлял над этим в течение последних двадцати четырех часов. – Вероятно, для того чтобы использовать его именно так, как это случилось. Они оба охотились за нами, и ему удалось застать нас врасплох, потому что мы были полностью сосредоточены на ней.

Мэлис бормочет ругательства себе под нос, проводя пальцами по темным волосам.

– Мы все исправим. Найдем ее.