Книга дождя (страница 12)
– Встретился с ней? – спросил Мойо.
– С кем?
Мойо кивнул и похлопал Алекса по плечу.
– А, встретился.
Позже, когда нервы Алекса поистрепались от неизбежного общения со слишком многими гостями на вечеринке, он подумывал о том, чтобы снова надеть шлем и сбежать на безлюдную планету Сикандара, но вместо этого опять оказался перед стеной, на которую проецировались сцены из фильмов.
Женщина подошла и встала рядом; животные беззвучно мелькали на импровизированном экране. Алекс заметил, что она примерно его возраста и что ее волосы острижены совсем коротко.
– Я всех угадал, кроме одного, – сказал он, показывая на короткий размытый кадр с крупной собакой, нападавшей на толстяка в маске.
– Его никто не узнал, – ответила она. – Неудивительно. Это очень странный фильм.
Они представились друг другу. Ее звали Хосефа Ластрес. Художница из Мехико, составившая этот киноколлаж для Сикандара. Позже, когда Алекс поискал ее в сети, он обнаружил, что она недолго встречалась с Сикандаром.
– В детстве, – сказала Хосефа Алексу, когда он спросил ее про коллаж, – я любила ходить в кино с тетушкой Розой. Младшей сестрой моей мамы. Она была всего на несколько лет старше меня и присматривала за мной, когда я приходила из школы. Родители были вечно заняты. Мать работала костюмершей в театре, а отец – хирургом. Мне было бы очень одиноко, если бы не тетушка Роза. Мы бродили по городу, заходили в парк, в цирк, в кино. Чаще всего в кино. Тетушка Роза втайне мечтала стать кинозвездой. Для нее кинотеатр был храмом. Она сидела в зале, охваченная благоговейным трепетом, и молилась. Я переняла у нее этот настрой. Фильмы стали моей настоящей жизнью, а все остальное – нереальным, вымышленным. Должно быть, мы пересмотрели сотни фильмов вместе. Включая этот, – она кивнула в сторону экрана, как раз когда собака в очередной раз бросилась на толстяка в маске. – «Санто против женщин-оборотней». Идиотский второсортный ужастик, просто кошмар. Но, думаю, вы знаете, как такие истории становятся частью нас, хотим мы этого или нет. В этом фильме женщина – главная злодейка. Санто постоянно сталкивают с демоническими женщинами.
– А Санто – это…
– Да, конечно. Вы же не знаете Санто. Это легендарный борец, который всегда носил маску. Никто не видел его лица, пока он не снял ее с себя на ТВ после ухода из спорта. Спустя несколько дней он погиб. В моей стране его почти боготворили. Год за годом он снимался в этих нелепых фильмах, сражался с чудовищами, вампирами, тварями из космоса, а в промежутках боролся на ринге. Как бы то ни было, в этом фильме злодейка – королева оборотней. Ее зовут Тундра.
– Тундра? Чудесно.
– Да. Все начинается с бестелесного голоса, он зовет молодую женщину ночью на улицах. «Venga [1], – звучит голос. – Сюда… сюда…» Это голос Тундры, которая впервые возникает в образе косматой старухи. Она завладевает телом девушки, и та закалывает старую Тундру. Видите ли, королева оборотней должна переродиться ради предстоящей битвы, в которой ее род уничтожит человечество и будет править на земле. После этого все становится очень запутанным. Санто борется, сражается с оборотнями, снова борется на ринге, а потом следует этот мудреный сюжет с семьей охотников на оборотней: некоторые в этой семье – сами оборотни.
– Мне запомнились трансформации – они даже преследовали меня. Тот момент, когда кто-то выходит из одной роли и переходит в другую: превращается в свирепое, раскованное «Я», а потом убегает прочь из кадра в какую-то невообразимую жизнь. Все эти люди с меняющимися идентичностями, а в центре всего этого – как ходячий кусок мяса – человек без лица и без идентичности. Тело в маске. Так странно. Сцены перехода сняты, конечно, очень просто, но то, как люди-волки появлялись из ниоткуда, нападали, а потом вновь исчезали, – в этом было что-то ужасное и одновременно очень притягательное. Как смена кожи. Возможность иной жизни. Я была художницей, прежде чем обратилась к видеоискусству, и начинала с портретов знаменитых людей в образе оборотней. Фрида Кало, Ганди, Элвис. После я стала рисовать тех, кого знала лично, а потом незнакомцев, которых встречала в городе. Детей на улицах, полицейских, проституток. Я одевала их в шкуры, добавляла им клыки, рисовала глаза, которые светились во тьме. Какое-то время я была одержима этим.
Она стояла так близко, а ее взгляд был таким напряженным, что Алекс сделал шаг назад. Она заметила и улыбнулась.
– А Суреша вы тоже нарисовали в образе оборотня? – спросил он.
– Он бы мне не позволил. Но он согласился поместить меня в пробную версию своего виртуального ковчега. Не меня, конечно. Он назвал моим именем одну из прототипов-волчиц. И дал ей мой характер, как он утверждает.
Алекс вспомнил изящную фигуру в траве, пристальный взгляд.
– Кажется, я встретился с ней.
– Правда? Я пока нет. Боюсь разочароваться.
– Не думаю, что вы будете разочарованы. Итак, над чьим портретом вы работаете сейчас?
– Вообще-то я забросила рисование, по крайней мере, пока. Около года назад кто-то ворвался в мою студию и перевернул там все вверх дном. Порезал холсты, разлил краски. Я пыталась вообразить, что за человек мог такое сделать, кто этот разрушитель, и впервые за все годы вспомнила оборотней из того фильма. Внезапно я поняла, что они повсюду: город полон людей, меняющих облик, ускользающих от определенности; идентичности появляются и исчезают. Я поняла, что в каком-то смысле именно поэтому вернулась сюда: чтобы найти город, который давным-давно исследовала с тетушкой Розой. Город, который люди называют «чудовищем». Мы очень рано узнаем, где наше место.
Как бы то ни было, хозяйка дома воспользовалась видеокамерой, чтобы зафиксировать ущерб для страховой компании, и тут что-то щелкнуло во мне. Я попросила ее прислать мне копию видеозаписи. Прежде я не пользовалась камерой в своей работе, а теперь постепенно начала создавать коллажи вроде этого, используя съемки других людей. Взять то, что видели другие, на что они обратили внимание, что поместили в кадр, и сделать с этим что-то еще, – это меня привлекло. Теперь у меня есть своя камера, и я почти всегда ношу ее с собой.
– Ищете людей-оборотней?
– Пробую поймать их в процессе. В момент перехода.
– Будь мы сейчас в фильме ужасов, – сказал Алекс, – в этой части я бы высмеял эту идею, а у вас появились бы клыки, и вы бы разорвали меня на части.
Хосефа рассмеялась глубоко и щедро, обнажив острые резцы.
– Конечно, – признала она, – так и есть. Я пришла к мысли, что эти фильмы рассказывают правду, только выворачивают ее наизнанку. Или врут, случайно раскрывая истину. Мы согласились с мыслью, что в каждом из нас живет зверь, опасное, непредсказуемое животное, которого едва коснулась цивилизация. Этим предлогом правительства пользуются, чтобы контролировать нас, это их оправдание, что нас нужно контролировать из-за волка внутри нас, дикого существа. Но все совсем иначе. Как обычно, правда перевернута с ног на голову. Чудовище снаружи, бродит вокруг как сомнамбула, забыв, кто оно на самом деле.
И тогда он подумал о сестре. Наверно, сейчас она бредет по холодному, мокрому лесу, ищет следы животных. Прислушивается к крикам, к шорохам в кустах. Он вспомнил их последний день в Ривер-Мидоузе, когда она привела его в лес показать то, что обнаружила под поваленной сосной.
Там, – сказала она, указывая на сумрак под спутанными ветками. – Смотри туда.
Вернувшись домой в Канаду, Алекс вспомнил свою мечту об игре внутри игры, когда аватары игроков могут сесть и сыграть внутри пиксельного мира, где они обитают. Они не получат за это очков и не повысят уровень навыков. Это будет игра об их вселенной, метаигра, раскрывающая героям, что они, по сути, фишки и перемещаются в мире, созданном не ими, подвластны законам, которые не понимают.