Дубль Два. Часть вторая (страница 12)
– Да я милицию сейчас вызову! – взъелась та, переходя на октаву выше и тем ещё сильнее тревожа Павлика на руках у взрывоопасной матери. – Вовсе там в своей Ма-а-аскве из ума выжили! За деньги можно правила проживания нарушать, думаете?!
По нам было видно, что мы не думаем, мы прямо-таки знаем, что правила можно нарушать. И за деньги, и даром. Но даме за стойкой явно это претило. Она поднялась во весь рост, став почти одного со мной, набрала побольше воздуху в богатую грудь… и сдулась.
Потому что из-за наших спин вышел Мастер. И поступил в своей манере:
– Лизавета, – произнёс он. Но в тоне можно было с равным успехом прочесть укор, угрозу, просьбу, приказ – или ничего из перечисленного. Голос его был каким-то мёртвым.
– Коля, с тобой товарищи? Что ж молчали-то, что ж тень-то на плетень наводили, сейчас, минутку, секундочку, – и сдувшаяся портье съёжилась обратно за стойку. Оттуда торчала только макушка с пучком волос на затылке, и иногда поднимались постреливающие на Мастера глазки.
Он поднял правую руку, сжатую в кулак. Выпустил два пальца, указательный и средний, показав значок «Виктория». Посмотрел на нас с Линой, потом на замершую за стойкой тётку – и свёл пальцы.
– Да-да-да, я поняла, поняла! Этих – вместе, два номера рядом, люкс, конечно. И люлечку для лялечки мы найдём, да, маленький? – засюсюкала она, подняв нос над стойкой.
– А-а-а-ать… – протянул вслух Павлик, устало прикрыв глаза.
– Ага, – поддержали его хором и мы с дедом Сергием.
Вечером ужинали в ресторане при отеле старой компанией: дед, я и Ося в банке. Ну – как ужинали? Сергий запросил коньяку. Ося воздержался, узнав, что из сухих итальянских вин тут была только полусладкая исповедь плодово-ягодной грешницы. Память о ком могла прийти к нему после этой амброзии, мне и думать не хотелось. Ему, видимо, тоже. Девчата спустились по очереди, набрали тарелок и ушли с ними в номер, где спал без задних ног чистая душа-племянник. С нами за столом сидел Мастер Николай, предпочитавший водку. В связи с одуряюще пахнущими огурчиками, квашеной капустой и каким-то поразительно душистым ржаным хлебом, я отодвинул бокал с коньяком и потянулся за рюмкой. Когда официанточка принесла тончайше нарезанное сало с нарядными прослойками мяса, заворачивающееся в трубочки, вопрос выбора напитка отпал с грохотом. Коньяк проиграл вчистую.
– Давно так не сиживали, Никола, ох и давно, – дед посмотрел на Мастера поверх бокала. Тот предсказуемо кивнул молча, хрустя капусточкой с самым невозмутимым видом.
– Крайний-то раз в Новограде, поди, а? – не оставлял надежды Хранитель. Проще, пожалуй, было камень разговорить. Про дерево – вообще молчу.
Николай неопределенно повёл манипулятором, заменявшим ему левую руку, а правой разлил по второй. Мне почудилось некоторое пренебрежение на его лице, пока наполнялась моя рюмка. Мастер же пил из стакана, гранёного, вечного и лаконичного, как и он сам. Они прямо-таки шли друг другу.
– Никола в своё время здорово пошалил чуть западнее, да, Коль? – дед был настойчив, как бронепоезд. Я бы точно давно плюнул.
Мастер осушил тару и потянулся за огурцом. То, что он слышал и слушал Сергия, было незаметно невооруженным глазом. По крайней мере моим.
– Под Старой Руссой Дуб рос. Хранителем его хромой Волод-кузнец был. Про него те, кто на закат дальше двинулись, каких только сказок не насочиняли! Он-то Николу и притянул к себе, увёл от вольницы военно-морской. С железом работать научил, с огнём. Да с Дубом познакомил. Давненько было дело, давненько. Ося про то лучше моего помнит, ему Сашка-то Пересвет от того Древа весточку передавал. Ещё до Поля, лет за полста, если не путаю.