Официантка поспешно кивнула, ее брови озабоченно нахмурились. Она суетливо придвинула стул, еще раз подобострастно кивнула и ринулась к барной стойке.

Мария опустилась на сиденье и грациозно переплела ноги.

– Лёля, ты не забыла, что я жду тебя завтра на маникюр? И пора уже подумать о шугаринге ^[4], сколько тебя можно уговаривать? – Ее взгляд зацепился за книжечку на столе. – Это что за хрень?

Ира хотела перехватить брошюру, но Мария ловко зацепила бумагу за край ногтем и придвинула к себе. Брезгливо скривилась, коснувшись тонких страниц, и тут же захлопнула.

– Лучше бы нормальные книги читали, а не этот мусор.

Волна румянца залила щеки Лёли. Она попыталась сгладить неловкий момент, внезапно вспомнив, что на календаре еще утром обозначился дивный русский праздник: старый Новый год.

– Давайте сегодня погадаем на суженого-ряженого?

Ира сначала нетерпеливо подпрыгнула, но сама же потушила свой энтузиазм.

– Бесовщина какая-то. С этим лучше не играть.

Мария слегка сощурилась, покосившись на Лёлю.

– Как в шестом классе, помнишь?

– Помню, – протянула Лёля, ныряя в воспоминания. – Ты тогда сказала, что видела в отражении Германа.

– Я его и видела, – сказала Маша почти обиженно. – Причем взрослого, а не школьника. Узнала по глазам и улыбке.

Лёля заерзала на стуле, не зная, как реагировать на слова подруги. С Марией она не обсуждала необычную дружбу с Германом. Обеим от этого становилось неловко.

Мария резко обернулась, едва не смахнув со стола тарелку Лёли.

– Где этот чертов латте?

Словно почувствовав ее гневный напор, к столику торопливо подошла официантка. Она осторожно поставила на стол высокую чашку с белой пенкой и улыбнулась.

Маша отклонилась назад и холодно поинтересовалась:

– Почему так долго? За кофе пришлось в Бразилию ехать? Принесите стакан воды и книгу жалоб и предложений.

Официантка не сразу сообразила, что это не совсем заказ. Улыбка медленно сползла с ее лица.

– Да, конечно.

– Надеюсь, я дождусь ее в этом веке?

Девочка в форменном фартуке растерялась, не зная, как реагировать на неожиданную агрессию. Попятилась, споткнулась и только потом развернулась и торопливо пошла к барной стойке.

Лёля залилась краской, но не озвучила заготовленную реплику. Слова никак не складывались в нравоучительный сдержанный совет, казались легковесными и неубедительными. Пока она проговаривала потрясающе поучительный монолог в голове, Ирина расплатилась по счету, добавив приличные чаевые, и встала из-за стола.

– Нам пора.

Лёля поспешно вскочила и сделала пару шагов по направлению к выходу, но потом развернулась и тихо, неуверенно сказала:

– Маш, нельзя же так.

Мария растерялась всего на мгновенье, затем спокойно и немного грустно улыбнулась.

– Эх, можно. Только так и можно. Homo homini lupus est ^[5].

Лёля не ответила на это пессимистичное утверждение и догнала Иру.

Пересекая широкий холл, подруга раздраженно пыхтела, но молчала. Только оказавшись в салоне, круто развернулась к Лёле и недоуменно спросила:

– Не могу понять, почему вы дружите? У вас же нет ничего общего. Вы такие разные.

Лёля задумчиво усмехнулась.

– Есть. Нас объединяют чувства к Герману. Маша когда-то его любила.

* * *

Не просто любила, в шестом классе она первая с ним познакомилась, сошла с ума от необузданной влюбленности и замусорила эфир беспорядочными мыслями и хвалебными словами только о нем одном.

Герман был новичком и потому привлек внимание общественности уже одним своим появлением. Выглядел старше ровесников, выше, внушительнее и красивее. Очень скоро в школе у девочек появилось новое увлечение – безответно влюбляться в новенького и расписывать парты признаниями.

Лёля избежала этой участи. Несмотря на то, что его имя все время было на слуху, ей не приходилось сталкиваться с Германом, он все время оставался недосягаемым, как актер или певец из телевизора. А когда их знаменательная встреча состоялась, ее не поразила стрела Купидона; она даже подумала, что не так уж парень и хорош собой, как расписывают фанатки.

Маша жила по соседству, и каждое утро Лёли начиналось с оды прекрасному лучезарному Герману. По дороге в школу его внешние характеристики подвергались тщательному анализу, выдвигались предположения о его смелости и благородстве, и в конце Маша делала логичное заключение, что он, должно быть, ангел. Постепенно и Лёля стала обращать внимание на его потрясающую фигуру, но пока еще не поддавалась модному веянию. К новогодним праздникам за Германом закрепился статус красавчика, и даже девятиклассницы заигрывали с ним, раздувая его самооценку до размеров дирижабля.

Мария обожала его на расстоянии, караулила на переменах, нарочно занимая стратегические места в соответствии с расписанием уроков Германа. Шестиклассница Маша сильно отличалась от себя сегодняшней, еще не обросла стервозным панцирем и потому хрупкую симпатию охраняла и скрывала за семью печатями.

Погадать на суженого предложила именно она. К двенадцати годам Лёля уже успела не единожды столкнуться с «сандаликами» и зеркала недолюбливала. Никогда не раздевалась перед ними и не крутилась, примеряя наряды. Использовала исключительно по назначению: кратковременно, без любования собой.

Подруга слезно просила поддержать ее, ибо столкнуться с предназначенной судьбой один на один трусила. Лёля довольно быстро поддалась на уговоры, а вскоре и сама ощутила трепет от предстоящего прикосновения к потустороннему и загадочному. Сеанс гадания решили провести в квартире Маши. Заранее купили свечи и притащили в комнату с напольным зеркалом еще два – меньшего размера.

Дождавшись прихода сумерек, Лёля отпросилась в гости к соседке, якобы сделать вместе домашнее задание. Она нарочно бездельничала днем, чтобы не пришлось придумывать причину, иначе мама легко раскусила бы ложь. Нина Валерьевна присмотрелась к дочке, заметила небольшое волнение и суетливость, но решила поверить и отпустила к однокласснице. Соседи Смирновы – уважаемые инженеры – вызывали у нее доверие, и дружбу Лёли с их дочерью она поощряла.

Родители Маши ожидались через час. Девочки сноровисто организовали обстановку для предстоящего таинства: задернули шторы, установили зеркала и зажгли свечи. Маша накинула на голову плотный платок, убрав под него волосы, села напротив большого напольного зеркала и сложила руки на коленях. Лёля поймала ее встревоженный взгляд в отражении и замерла у дверей.

– Может, мне не уходить?

Маша порывисто обернулась, пламя на фитильках взметнулось вслед за потоком воздуха.

– По правилам нужно быть одной.

– Страшно? – участливо поинтересовалась Лёля, сделав шаг обратно.

– Жутко, – призналась Маша и через секунду добавила: – Но ты всё равно уходи. Иначе не получится. Если что, я тебя позову.

– Я буду за дверью, – пообещала Лёля и вышла из комнаты.

Прошла минута, но из темного помещения не раздавалось ни звука; Лёля приникла ухом к деревянной перегородке и затаила дыхание. Сначала услышала сбивчивый шепот, затем легкий смех, а сразу после этого Маша радостно воскликнула:

– Он приходил!

Лёля вбежала в комнату, нашла взглядом зеркало и посмотрела в глаза Маши в отражении.

– Кто приходил?

Подруга не торопилась отвечать, стянула платок, распушила волосы и только потом сказала:

– Я уверена, что это был Лев.

– Герман?

– Естественно. Не зверюга же из зоопарка. Только он был какой-то другой, взрослый такой, красивенный. Показался за моей спиной, около стены. – Маша встала и коснулась шершавых обоев в том самом месте, где появился ее суженый. Мечтательно вздохнув, резко развернулась и всучила платок в руки Лёле. – Твоя очередь.

Взяв кусок ткани, Лёля отступила на шаг назад.

– Я не хочу.

Маша обошла подругу и подтолкнула в спину.

– Иди. Не трусь.

Лёля нехотя, с опаской побрела к зеркалу. Опустившись на колени, оглянулась через плечо на подругу.

– Ты будешь за дверью?

– Нет, сбегу в другой город. – Маша вышла из комнаты, но дверь сразу не закрыла, постояла немного в проеме в качестве моральной поддержки. – Здесь я, здесь. Кричи, если что.

Лёля тяжело вздохнула; огоньки свечей тут же заколыхались, заставляя тени шевелиться и передвигаться по затемненной комнате. В углах мрак собрался черными сгустками и тянул щупальца к огню осторожно, будто боясь обжечься.

Лёля нехотя подняла взгляд на маленькое зеркало справа, скользнула к левому и остановилась на большом, расположенном прямо перед ней. Пальцы судорожно сжались на платке, дыхание стало прерывистым, а пульс зашелся, набатом отдаваясь в ушах. В горле пересохло, поэтому слова прозвучали едва слышно и прерывисто, будто Лёля выплевывала сухую гальку:

– Суженый мой, ряженый, приди ко мне отужинать.

От тепла живого огня зеркало запотело неровными овалами, одна из свечей принялась коптить и потрескивать, заставляя тени скакать по лицу, как негатив солнечного зайчика. За спиной в отражении никто не появился, хотя тьма обманчиво шевелилась. Лёля едва успела облегченно выдохнуть, убедившись, что суженый проигнорировал приглашение, как увидела, что ее лицо меняется, оплывает, превращаясь в лицо принца Патрика из сказки «Не покидай…» ^[6]. Юноша приветливо улыбался, но Лёле было не до веселья. От ужаса она не могла пошевелиться, только чувствовала, как по спине ползет холодок и в животе стягивается узел страха, мешающий глубоко дышать и двигаться.

Мальчик в отражении приподнялся и, кажется, хотел начать беседу, но Лёля наконец скинула оцепенение и, вскочив на ноги, выбежала из комнаты.

Маша едва успела отпрянуть в сторону, когда Лёля пронеслась мимо нее, утробно, как паровоз, гудя, выскочила в ярко освещенную кухню и кинулась к крану. Набрав в ладони холодную воду, плеснула в лицо, но вытирать не стала, замерла над раковиной, ощущая, как бодрящие капли скользят по коже и срываются с подбородка.

Присев на край стола, Маша подозрительно сощурилась:

– Кого ты там увидела? Дьявола, что ли?

Лёля отдышалась, растерла воду по лицу и, не поворачиваясь, впервые достоверно соврала:

– Никого, просто я жуткая трусиха.

Больше всего в тот момент Лёля боялась, что сходит с ума и подруга это поймет. Поймет и не захочет общаться с ненормальной соседкой.

После гадания любовь Маши к Герману распустилась пышным цветом, но всё так же оставалась тайной для самого виновника произошедшего, а Лёля в очередной раз удостоверилась, что в зеркало лучше не заглядывать.

* * *

После работы Лёля вновь пыталась дозвониться Герману, но телефон неприветливо отвечал прерывистыми гудками, обозначая занятость номера. В душе поселилось смутное беспокойство, а ощущение потерянности усилилось, едва Лёля вышла на улицу. В толпе она всегда чувствовала себя еще более одинокой.

Включив музыку, она вставила наушники и натянула пушистую шапку. Мыслями завладели воспоминания, обрывочные, бессюжетные, словно кто-то перемешивал в ее голове осколки прошлого, подсовывая самые яркие, но не самые приятные. Незаметно для себя Лёля вновь вышла к железнодорожным путям и какое-то время брела вдоль них, пока не почувствовала, что ноги вязнут в грязи, а ветер совсем не дружелюбно пробирается за воротник пальто.

Пришлось завершать прогулку, грозящую закончиться простудой, и топать по направлению к дому. В ушах звучал бодрый веселый голос одного из солистов корейской группы, контрастируя с мрачными мыслями и усугубляя печаль.