Кажется, мои трясущиеся руки вместе с телом сейчас сгорят в прямом смысле этого слова. На меня смотрят шестнадцать пар глаз продавцов-консультантов, а мое тело выдает очередную порцию жара, способного согреть целый квартал. В голове красной строкой проносится: «Надо бежать!» Сейчас вспыхнут не только мои щеки, шея, грудь, спина и ягодицы, но и вся аудитория сгорит к чертям. Интересно, а человек в двадцать шесть лет вообще способен без вреда для здоровья и жизни проживать такие состояния? Впрочем, я уже знаю, что и в тринадцать лет способен…

…Прозвенел звонок. Из коридора в класс хлынула шумная волна подростковой болтовни, разбавленная хохотом и взаимными колкими фразочками. Штиль наступил через пару минут с приходом учительницы литературы:

– Здравствуйте. Садитесь.

Для каждого ученика 9 «А» класса гимназии, в которой я училась уже целых полгода, такие уроки, как этот, были подарком. Сегодня каждый должен был выучить четверостишие и рассказать его с места. Что может быть проще? Но только не для меня. Хотя проблем с запоминанием я не испытывала – мозг работал прекрасно, особенно на гуманитарных предметах, – но вот тело… предательски не слушалось.

Собственное состояние никак не поддавалось контролю. Голос начинал дрожать с первых секунд моего ответа, за ним начинали дрожать руки, колени и… голова, словно крышка кипящей кастрюли. Такому «шимми» головой позавидовала бы самая искусная исполнительница арабских танцев. Но для меня эта тряска была самой страшной. Зато очень забавной для одноклассников. Представьте: вы смотрите на тринадцатилетнюю школьницу, которая отвечает у доски или с места, а ее голова выдает тремор, как у старушки, страдающей болезнью Паркинсона. Поверьте, если бы вы были подростком и двадцать пять таких же подростков смеялись рядом, вы бы тоже наверняка смеялись. Этот неприкрытый хохот одноклассников только усугублял неуверенность и волнение, усиливая тремор во всем теле.

Очередь читать четверостишие дошла до меня. Вздох – и… мое тело в очередной раз будто вспыхнуло огнем. Жар от кожи перекинулся на одежду. В этот момент тело стало холодным. И каждый раз, когда «раскаленная» одежда дотрагивалась до кожи, обжигала ее. А я продолжала трястись, гореть, остывать, обжигаться и читать четверостишие. В такие моменты время замедлялось – я успевала проживать телом буквально каждую произнесенную букву.

Екатеринбург был третьим по счету из семи мест моего проживания. Родилась я в столице Таджикистана, в городе Душанбе, где с шести лет пошла в школу. Когда мне исполнилось восемь, из-за политических событий^[1] в 1992 году моей семье пришлось переехать в небольшую деревню в Алтайском крае – Николаевку Петропавловского района. Там мы прожили пять лет. С третьего по восьмой класс^[2] я училась в сельской школе, а в музыкальную школу ездила в районный центр.

В августе 1997 года мы перебрались в Екатеринбург. Мама, будучи учителем истории высшей категории, устроилась в престижную гимназию, где в 9-м классе продолжила учиться и я. Параллельно мне предстояло окончить музыкальную школу по классу аккордеона – шел пятый, финальный, год обучения. Психологическая нагрузка была значительной: смена школы, другая учебная программа, новые одноклассники, выпускной класс музыкальной школы… И все это в подростковом возрасте. Нужно сказать, что в сельской Николаевской школе были очень сильные учителя. Благодаря им я хорошо знала русский, литературу, биологию. Этот уровень подготовки позволил мне достойно влиться в учебный процесс в новой гимназии.

Первым предметом, на котором я осмелилась поднять руку для ответа, была биология. Почему-то всем в классе казалось, что это сложный предмет, и мой ответ с последующей похвалой учительницы вызвал у одноклассников бурную реакцию то ли восхищения, то ли удивления. В любом случае я не была готова к такому яркому проявлению интереса к своей персоне и закрылась. Неменьший интерес вызывал у местных и мой говор: я не сокращала безударные гласные, как это делали жители Урала. Вместо привычного моим одноклассникам «кнешна, пыйдем, псмотрим» я говорила: «Ка-а-нешно, па-а-йдем, па-а-смотрим». В общем, я со своим «московским акцентом» и стеснением явно не вписывалась в ту городскую подростковую тусовку. Будь у меня больше внутренней силы, знания и принятия себя, мой вполне нормальный говор можно было бы превратить в уникальность и достоинство. Но мне было тринадцать, и хотелось быть как все.

Не выдержав внимания к себе как к новенькой в классе и намека на критику, я стала комплексовать. Через пару месяцев я ощущала себя белой вороной с трясущейся головой и подбитыми крыльями. Знала бы я тогда, что гадкий утенок обязательно превратится в лебедя, что девочка с трясущимися от страха руками, ногами и головой во время ответа у доски через каких-то тринадцать лет будет проводить свой первый тренинг и станет бизнес-тренером, в том числе по публичным выступлениям…

Каждый день в гимназии был для меня настоящим испытанием. Учиться становилось сложно психологически. Я поняла, что начинаю отставать. Помню, как сидела до трех ночи и делала домашние задания по химии, чтобы не скатиться в троечницы. Я всегда была «хорошей девочкой», совсем не хотелось расстраивать маму с папой новостью о том, что их дочь не приняли в классе. Поэтому я долго не посвящала их в свои проблемы. Еще немного – и нервный срыв был бы мне обеспечен. Состояние, и без того шаткое, осложнялось отсутствием нормального сна и поддержки.

Ближе к Новому году я поняла, что одна не справлюсь. Интуитивно стала искать опору снаружи и внутри.

Первым шагом на пути выхода из тупика стала вербализация текущего состояния.

Я написала свою историю старшей сестре, которая жила в другом городе. Тогда еще не было сотовых телефонов и эсэмэсок, а на бумажные письма ждали ответа две-три недели. Ее письма были для меня большой поддержкой, я уже не чувствовала себя наедине с проблемами.

Легче мне стало как только я доверила мысли бумаге, описала ситуацию, свои чувства и переживания. По сути, я без профессиональной психологической помощи дала названия собственным эмоциям и состоянию, посмотрела на себя со стороны.

Однажды вечером родители разговаривали на маленькой кухне, и я, набравшись смелости, рассказала, что надо мной смеются в классе и мне очень трудно. Несмотря на то, что фактически ничего не изменилось – меня не перевели в другую школу и не отправили к психологам, ведь тогда это было не принято, – все-таки стало легче. Меня выслушали, поняли и приняли. С этого момента я чувствовала поддержку и любовь родителей. И это мне давало огромную силу и опору.

Где-то во второй половине учебного года, благодаря то ли гриппу, то ли ОРВИ, я почти месяц просидела дома. Не помню, как нагоняла программу, но именно эта пауза дала возможность восстановить энергию. Я разрешила себе ничего не делать по уважительной причине.

После возвращения в учебный процесс нагрузка оказалась мощной: нужно было нагнать упущенную за месяц программу, вернулись домашние задания до трех ночи, музыкальная школа, многочасовые занятия дома на аккордеоне, подготовка к экзаменам как в 9-м классе, так и в музыкальной школе. Передо мной стояла цель: без троек окончить обе школы и любыми путями избежать перехода в 10-й класс. Это означало, что нужно хорошо учиться, чтобы поступить в музыкальное училище.

Я не хотела играть на аккордеоне – просто не смогла сказать об этом родителям, когда меня привели в музыкальную школу. Это сейчас я понимаю, какую важную роль музыкальное образование сыграло в моей жизни и как оно мне помогает до сих пор, но тогда я думала: раз отдали – значит так надо. Могла ли я бросить занятия музыкой? Нет. Они стали для меня отдушиной. Поэтому перспектива поступления в музыкальное училище для меня была неплохой альтернативой учебе в 10-м классе.

Я представляла себя свободной, раскованной, уверенной в дружеском окружении понимающих людей, дышащей полной грудью. У меня появилось желаемое состояние.

Чтобы выдержать учебную нагрузку, я начала искать информацию в книгах, ведь тогда не было Интернета. В какой-то из них я нашла примеры аутотренингов. Текст был примерно такой: «Лежа на спине, подложите под колени валик из подушки или одеяла. Закройте глаза, сделайте глубокий вдох и выдох. Медленно расслабьте стопы, голени, колени, бедра, ягодицы, поясницу, живот, грудную клетку, область вокруг ключиц, лопатки, мышцы шеи, лица и головы. Почувствуйте каждую клеточку своего тела. Дышите свободно животом…»

Сейчас я понимаю, что это был мой первый осознанный опыт налаживания контакта с телом. Днем я приходила из гимназии, обедала, затем ложилась, подкладывала валик под колени и слушала свое тело, разговаривала с ним, расслабляла его, давала ему внимание и энергию. И оно откликалось. Уже через 15–20 минут я садилась за аккордеон, повторяла программу, а затем шла в музыкальную школу. Вечером делала домашние задания и готовилась к следующему учебному дню.

Отвечая на уроках, слушала свой голос и голос тела – стук сердца, ощущала стопы, колени, ладони и голову, прислушивалась к реакциям тела – налаживала контакт с ним. К концу учебного года моя голова больше не тряслась во время ответов, и одноклассники уже не смеялись надо мной.

Музыкальную школу и 9-й класс я окончила без троек, как и намеревалась. На выпускной пришла в голубом платье, с какой-то незримой внутренней опорой и намерением больше ни одного дня не провести за партой. А дальше все сложилось само собой. Я будто вошла в нужный поток обстоятельств и… поступила в музыкальное училище в другом городе. Это было совсем нелогично – уехать из большого города от родителей в музыкальное училище, не испытывая большого желания заниматься музыкой.

Но на тот момент для меня это было лучшим вариантом развития событий.

Итак, вербализация текущего состояния – пауза и восстановление энергии – желаемое состояние – контакт с телом – состояние доверия потоку. Эта схема еще не раз сработает в моей жизни.

…

«Наш тренинг будет длиться шесть часов с двумя пятнадцатиминутными перерывами. Для начала давайте познакомимся…» Ух ты! Мой голос звучит уже не как из унитаза, хотя руки все еще трясутся и блузка мокрая. Я живой человек – потею и трясусь. Это хорошо. По крайней мере знакомо. Ощущения практически те же, что и в музыкальном училище во время выступления на сцене с аккордеоном: трясет, потеешь, но играешь свою программу…

– Ребята, сколько вам лет? – спросил наш преподаватель по специальности в музыкальном училище.

– Шестнадцать.

– Семнадцать.

– Пятнадцать.

– А тебе, Марина?

– А мне четырнадцать.

Сразу после окончания 9-го класса гимназии и 5-го класса музыкальной школы я поступила в Бийское музыкальное училище в Алтайском крае, где уже работала преподавателем моя сестра, та самая, с которой мы переписывались. Я была младшей на курсе. Теперь моя жизнь была связана с музыкой еще на девять лет: окончив училище с красным дипломом, я поступила на бюджетное место в консерваторию.

Студенческие годы – это всегда начало самостоятельной взрослой жизни, первая влюбленность и друзья на всю жизнь. А еще это регулярная практика публичных выступлений. Выходишь на сцену с двадцатикилограммовым аккордеоном на плечах и с мыслью: «Хоть бы не упасть на ступеньках», а на тебя в гробовой тишине смотрит полный зал студентов и педагогов. Садишься на стул в центре сцены, пытаясь абстрагироваться от давящей мозоли на пятой точке, появившейся после многочасовых ежедневных занятий. Делаешь вдох-выдох и входишь в особое медитативное состояние: просто позволяешь себе слиться с инструментом, а руки и корпус двигаются в потоке звуков так, как они были приучены за несколько месяцев занятий. Главное – не контролировать этот процесс, иначе все может рухнуть.

Представьте, что вы водитель с десятилетнем стажем. Наверняка легко можете выпить кофе, одновременно включив поворотник и нажав с нужной силой на педаль тормоза, а затем – газа, чтобы красиво повернуть налево, параллельно рассказывая по громкой связи другу о ярком событии вчерашнего вечера. И все это на автомате.