НЕкнига. Непридуманные истории: как улучшить свою жизнь с помощью коммуникации (страница 5)
Провалила вступительные экзамены в институт, но поступила в училище. Первое, что мы увидели в режиссерском отделении, – надпись над сценой: «Со сцены миру можно сказать много добра…» Я сидела в зале и в свои 16 лет мечтала перевернуть мир. Так много мне хотелось сказать этому миру, и я была там, где это можно сделать. Осталось понять как.
И вот три года позади – настал день сдачи дипломных работ комиссии. Сдаем режиссуру и актерское мастерство. Непередаваемые ощущения: трепет, восторг. Позади почти полгода репетиций. В отрывке из Шекспира играю Геро. Режиссер – Димка, одногруппник. Сцена, софиты, платье. Море глаз смотрит из зала, комиссия… Никогда я так остро не ощущала свою никчемность и беспомощность, как в тот момент на дипломном спектакле: не могла даже повернуться. Тело застыло, его части окаменели и не подчинялись мне. Даже руки не гнулись – я была словно деревянная. Страх, зажим, волнение, непонимание, что я делаю на сцене, – это провал. Внутри больно и стыдно.
«Я недостойна стоять на сцене. Я ничему не научилась. Бежать из этой профессии… Куда ты полезла, медведь!» – и это лишь часть мыслей, которые сжигали меня изнутри. Они с каждой секундой на сцене множились голове. Нести добро со сцены людям у меня не получилось, несмотря на все мое обучение.
«Отлично» мне поставили, учитывая прежние работы, но эта оценка не весила ничего. Я так и не поняла, как донести до людей то, что кроется во мне.
Решила уехать в запредельную глушь – в деревню к бабушке – и провести там свою никчемную жизнь. Стояла у стенда и смотрела, куда есть распределение. Кто-то схватил за руку, оттащил в сторону и в спину мне так четко: «Не смей даже думать!» Это был мастер по сценическому движению, который долго говорил со мной. Он знал меня еще со школы, когда я занималась в актерской трюковой студии, и настаивал, чтобы я шла дальше. По моим щекам текли слезы.
– На актерское – никогда!
– Юля, там режиссура! Можешь не играть. Иди на режиссуру!
Я поступила.
* * *
– Петрушина, так играть нельзя! Режиссура – отлично, – это были слова мастера курса в универе на показе в конце первого года обучения.
Да, лучше на сцене я не стала. Но начала улавливать, что сцена не место показа. Там надо жить, как в реальности, – на разрыв, как проповедовал мастер курса. Искать нарыв персонажа, то, что болит у него, и оттуда раскрывать его уникальность, его боль и радость. Пьеса – сгусток, когда все в ней ходят по лезвию ножа, когда нет покоя душам актеров. Все в напряжении, на грани фола.
Годы учебы в институте – это дорога через барьеры.
Я не верила в себя, и каждый шаг – через не могу, но я шла. Превозмогая вечные установки в режиссерской среде: «Курица не птица, баба не режиссер», «Режиссуре нельзя научить, но можно научиться».
Здесь мне повезло: я была чуть старше ребят на курсе и четко понимала, зачем я тут. Внимание, концентрация – это я выработала в училище. Настойчивость и стремление прорваться, смочь держали меня на плаву, не давали сломаться и бросить все. Учеба была как в армии: дисциплина, и причем не только физическая. Требовалось по шесть часов предельной концентрации, вдобавок эмоциональное напряжение. Было непозволительно быть толстокожим, нужно становиться оголенным эмоционально. Это больно – раскрывать свое нутро, больно быть свидетелем того, как у кого-то не получается роль и как человека эмоционально пробивают с разных сторон, чтобы он был живым на сцене, достают из сокровенных уголков души ту самую жизнь. Адски больно…
Шел пятый час репетиции. На сцене два актера с курса: он и она. Мастер добивается от нее точного попадания в мысль.
Она маленькая девчонка с безумной актерской природой. В этот момент она не понимает, как еще можно и нужно сказать это опостылевшее «КАК»… Репетировали пьесу «Звезды на утреннем небе» – о проститутках, выселенных на 110 километров от Москвы во время Олимпиады. Она Лоран – такая «отлетевшая», он немного сумасшедший… Она добивается от него признания в любви – ей хочется быть любимой, при этом кокетничает, а слова, словно пули, четкие, резкие. Не получается пока у актрисы. Мастер на взводе. Весь курс наблюдает из зала…
И вдруг я понимаю, как надо, как это можно прожить и воплотить на сцене, как это нужно объяснить актерам…
Ситуацию надо понять и воплощать ее.
В режиссуре и актерском мастерстве в первые годы обучения дают упражнения, этюды, проводят массу тренингов на воспитание разных качеств актера. А работает это, когда понимаешь мысль – о чем ты играешь и в каких предлагаемых обстоятельствах. Суть в том, что нужно играть мысль. Не отдельные части – действия, оценки, а МЫСЛЬ!
Это был прорыв. За оставшееся время я поняла, как это работает, и у меня было время это опробовать в своих ролях и на актерах в режиссуре.
Я обрела в этом свою свободу – уметь реализовывать свои мысли через свои роли, через свои режиссерские отрывки. Я могла раскрывать свое видение мира и так говорить с ним. Это невероятное чувство – создавать свои миры и воплощать их через людей, через роли.
На разрыв.
* * *
В моей жизни было несколько театров. Я везде была актрисой. Актер не выбирает – его распределяют или не распределяют на роль. Политика театра – что ставить, с какими режиссерами и в каком формате – не зависит от актера. Играешь что дают. Порой натягиваешь сову на глобус, как в фильме «Тупой жирный заяц», пытаешься впихнуть в роль зайца Гамлета. Это очень похоже на те детские истории, когда ребенок шумный, радостный, делится с миром, а ему: «Не ори! Замолчи! Тихо!» Или когда в душе невыносимо больно, хочется орать, звенеть своей болью на весь мир, а на деле просто проглатываешь, сдерживаешь, подавляешь…