Жене если и было за что обижаться на сестру, так это за молчание. Из-за него их жизни вдруг пошли врозь. Появились недопонимание и домыслы. Женя винила себя, сестру, маму. Думала, что проявляла слишком много любви к Кире, что та устала от нее… и еще много чего думала.

Иногда Женя размышляла о том, что недопонимание и резкая тишина в общении сравнимы с оружием. Они могут разорвать отношения точно так же, как мина – человека.

– М-да, ситуация, – выдохнула Кристина, с нетерпением переминавшаяся с ноги на ногу и ожидавшая продолжения истории.

Женя вновь поправила волосы.

– Кстати, до сих пор помню, как она сидела перед мольбертом, а ты стояла, показывая свои локоны… Она любила их рисовать. Хотя нет, скорее, обожала.

Пока кузина говорила, Женя в правой руке сжимала грубую лямку рюкзака. Неприятная матерчатая ткань больно впивалась в нежную кожу, покрасневшую после того, как Женя какое-то время в одиночку тащила тяжелые вещи. Картину тоже хотелось поскорее куда-нибудь пристроить: держать такой негабарит было, мягко говоря, неудобно.

Женины волосы были еще одним признаком любви к сестре. Кира редко стриглась, она отращивала локоны. Чтобы быть ближе к человеку, которым дышит, Женя делала так же.

Пусть сейчас она уже не питала такой болезненной привязанности к сестре, как в детстве, внутри все еще горел огонь. Его, казалось, не потушить. И волосы Жени были тому доказательством.

Даже повзрослев, она неосознанно продолжала копировать сестру – пристрастиями, внешностью, привычками. Женя, как и Кира, любила осень больше, чем весну, выковыривала из еды лук, терпеть не могла пенку в киселе, цокала языком, когда работала над картиной, трогала волосы, когда волновалась. Порой казалось, что Женя – отражение Киры.

Вообще, Женя не была похожа ни на отца, ни на мать, а Кира пошла как раз в них. Родственники говорили, что в Жене прочно засели гены прадедушки – рыжеволосого широкоплечего мужчины с голубыми глазами. И пусть он был единственным рыжеволосым в семье, именно от него ей достались светло-каштановые волосы, которые на солнце отдавали золотом, и глаза цвета неба. Женя не переставала благодарить за это своего родственника, поскольку рыжий цвет волос, пусть и появлявшийся только в ясный день, приближал ее к любимому художнику – Винсенту Ван Гогу.

– Никогда не забуду, какой счастливой ты выглядела, когда позировала ей, – осторожно продолжала Кристина так, будто каждое ее слово – новый шаг по минному полю. – Ради этого ты даже отказывалась от прогулок со мной и со своими друзьями по художке. Как их звали?.. А! Марсель и Арсений. Да? – Дождавшись, когда Женя кивнет, Кристина опять заговорила: – Хотя в то время Марсель нравился тебе до безумия. Ты готова была целовать все кисточки, которых он касался. Но ради Киры забывала даже о нем… Я говорю это сейчас только потому, что всегда по-белому завидовала тебе. У меня ведь нет ни брата, ни сестры. А мне так хотелось, чтобы рядом был родной человек. Не мама с папой, а именно тот, кто говорил бы со мной на одном языке или защищал в школе.

– Может, выпьем чай или кофе? – предложила Женя, ничего не ответив кузине. – И где я могу оставить свои вещи? В гостевой?

– Пусть пока будут тут, – сконфуженно сказала Кристина. – Сегодня мы будем спать в моей комнате. Там не очень много места, поэтому…

– Без проблем, – ответила Женя.

Три года назад, когда Женя приезжала в гости к родственникам, тетя Лариса постелила ей в гостевой, заметив, что комната ее дочери совсем не предназначена для совместных ночевок. Поэтому ни в подростковом возрасте, ни в юном к Кристине никогда не приходили подруги. Но на самом деле Женя слышала о том, что тетя Лариса не одобряла пижамные вечеринки. Она считала их ребячеством и бесполезной тратой драгоценного времени. Женя догадывалась обо всем, поэтому решила избавить Кристину от объяснений.

– И везде немного грязно… Мама не так давно затеяла ремонт почти во всей квартире. Кухня, коридор, спальня родителей, моя комната, кладовка. Только с гостевой ничего не будут делать. Папа и мама сейчас обосновались там, я вместе с ними. Но раз такое дело, я попросила папу найти матрац. Буду с тобой. Ляжем на полу.

Кристина говорила так же осторожно, но уже более свободно. При этом Женя заметила, что кузина ковыряла указательным пальцем левой руки фалангу большого.

– Тогда по чашечке кофе? – спросила Кристина и улыбнулась.

– Да, было бы замечательно.

Кристина развернулась в сторону кухни. Женя следовала за ней и не могла видеть, с какой болью та закусила губу. У Кристины не переставал крутиться в голове приказ матери, когда она узнала о нелегком положении «отпрыска этой бессовестной Динки».

– Она, как всегда, вовремя, – нарезая капусту для закваски, резко сказала мать. Она работала ножом, как станком. Щелк-щелк-щелк. Удары лезвия заглушали звук стиральной машинки, которая грохотала так, будто вообразила себя ракетой-носителем и готовилась вот-вот отправиться в космос. – Вся в свою мать! Здравствуйте, мы приперлися. Никакого уважения к другим. Почему она не позвонила Кире, а?! Чего сразу тебе? Нашла безотказную дурочку. Моя квартира – это не ночлежка для бездомных. Мы с отцом вкалываем днями и ночами, переживаем за свой бизнес, покупаем квартиру в центре Питера, а она просто приехала, и давайте, расстилайте ей кровать. Тьфу, некультурщина!

– Мама, она наша родственница! – возмутилась Кристина.

Как и всегда, ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать поток нескончаемого недовольства, но в этом случае была безвыходная ситуация: кузина попросила о помощи, и отказать ей было нельзя. Не по-человечески это как-то.

– Она не наша родственница, она дочь этой вертихвостки! Я вообще не уверена, что брат – ее отец. От Дины можно ожидать чего угодно. Запомни, Кристина, ты никогда не создашь хорошую семью, если будешь сутками напролет пропадать на работе и к тому же заглядываться на каждого проходящего мимо мужчину. Я хороший пример для подражания. И семью не забываю, и на работе все прекрасно. Потому что соблюдаю баланс. А Динка… не буду говорить, что она делает с этим балансом. Некультурное слово, в общем. Нет его у нее.

Все в семье знали, что мама Кристины люто ненавидела бывшую жену брата, поэтому распространяла злость не только на нее, но и на ее дочь.

Теперь же она винила Дину и ее детей в смерти Алексея.

– Если бы Динка не развалила семью, брат никогда бы не ввязался в работу на территории военного конфликта. Если бы не эта девка, Алексей был бы жив! – считала мама Кристины.

– М-м, замечательный запах, – сидя на жестком табурете за крохотным кухонным столом, протянула Женя. На конфорке в турке варился кофе. – Обожаю пить кофе перед сном.

Из приоткрытого окна доносились редкие сигналы машин. Все вокруг напоминало о теплом лете: сладкий аромат распустившихся на подоконнике цветов, ласковый воздух, который, как любимый человек, оставлял поцелуи на открытых плечах.

Прикрыв глаза, Женя наслаждалась моментом, пытаясь не думать, что ей делать дальше. Этим вечером она решила забыть о тревогах и расслабиться в компании кузины.

– Прости, что сидим в тесноте. Мы пока не снимали обои с кухни, но уже унесли наш стол и хорошие стулья. Осталась только эта фанерная доска на ножках и табуреты.

– Все в порядке. Я не привередливая, – улыбнулась Женя, чувствуя, что сильно стесняет родственников. – Но кофе пахнет просто восхитительно.

Она сказала это только для того, чтобы Кристина немного расслабилась. Жене казалось, что хрупкая и застенчивая кузина, так не похожая на свою мать, сжималась каждый раз, когда не получалось угодить другим. Жене было некомфортно в ее обществе. Кристина готова была извиняться по любому поводу. Еще в детстве она была тише воды, ниже травы. А повзрослев, и вовсе пыталась слиться с серым питерским небом.

– Тебя он тоже успокаивает? – засмеялась Кристина, разливая напиток из турки по маленьким чашечкам.

– Да. Я пью кофе так много, что он меня перестал бодрить и теперь усыпляет.

– То же самое.

Она поставила на стол чашки и раскрытую упаковку сахарного печенья, пододвинула второй табурет и села напротив. Женя, подперев подбородок, наблюдала, как в кофе пропадают пузырьки и жидкость становится ровной и гладкой, как озеро поутру.

– А теперь рассказывай про свое приключение. Для чего приехала в Питер?

Голос Кристины вывел Женю из задумчивости. Она устало вздохнула и внимательно посмотрела на кузину.

– Если честно, сама не знаю.

– Ну ла-а-адно, быть такого не может. Цель все-таки есть, не скрывай.

– Только если две. Первая – попытаться возобновить отношения с сестрой. Вторая – отдохнуть. Хочу погулять по Академии художеств, заглянуть в Эрмитаж и посмотреть на картины Ван Гога.

Женя души не чаяла в этом художнике. Ее трогало в нем все: его мысли, которые она черпала из опубликованных писем, его внутренняя сила и, в конце концов, творчество. Яркое, эмоциональное, будоражащее сознание. Она вдохновлялась его борьбой: с самим собой и с обществом. В минуты отчаяния ей на помощь приходил именно нидерландский художник, живший в девятнадцатом веке, а не мама или сестра. Когда к горлу подкатывала истерика из-за того, что ее работы не популярны, Женя сразу начинала думать о жизни Ван Гога.

«Его тоже не понимали, однако позже все изменилось. Да и это ли важно? Рисуя, он получал удовольствие. Он наслаждался искусством. Вот и я делаю то же самое. Неважно, что меня не понимают. Главное – я живу так, как хочу, и рисую то, что хочу. Общество не в силах меня сломить», – считала Женя.

– А третья причина твоего приезда? Ну же, вижу – недоговариваешь. Ты не просто так тащила сюда картину из Камска. – Кристина кивнула в сторону коридора, где остался холст.

– Да, ты права, – смущенно ответила Женя. – Я получила место на выставке молодых художников. Ее как раз организовывает Академия. Прошла электронный отбор.

– Это очень круто! Поздравляю! А поступать ты сюда не планируешь? Просто странно все это – твоя душа здесь, в Академии, а физически ты за тысячи километров.

– М-м-м…

Женя склонила голову и начала рассматривать стол. Ей не хотелось говорить, что она уже пыталась поступить, но в тот раз не вышло. И что теперь ей выпал второй шанс – Академия готова была принять в вуз лучшего художника выставки по мнению преподавателей и посетителей. Будущее Жени – учеба на бюджете или очередной провал – зависело от голосования, поэтому она намеренно не раскрывала всех деталей.

«Если я расскажу, а мне откажут… Нет, я не вынесу еще одного позора», – думала она.

– У тебя хорошие картины, – прервав короткое молчание, заявила Кристина. Женя подняла на нее потерянный взгляд. – И я говорю это не для того, чтобы тебя успокоить. Я искренне. То же говорят и другие люди.

– Какие – другие?

– А разве не говорят? Мне казалось, что ты рассказывала о том, что тебя любят в Камске.

Женя замотала головой.

– Ты что-то путаешь. Где-где, а в Камске на меня никто не обращает внимания. Там ценят только тех, кто делает большие взносы в разваливающийся союз художников города.

– А социальные сети? Мы живем в один из самых прекрасных периодов истории – ты можешь рассказать о себе всей стране… или миру!

– Я пытаюсь, но это тоже не так-то просто. Социальные сети не волшебная таблетка. Там тоже нужно трудиться. – Женя почувствовала, как в уголках глаз начали скапливаться слезы. Кристина случайно задела за больное. – И я пытаюсь это делать, но есть свои сложности… Понимаешь, на учебу я ухожу в семь утра, возвращаюсь в лучшем случае в девять вечера. А когда прихожу домой, начинаю работать над рефератами, курсовыми. Мне некогда заниматься тем, чем я хочу, и это так сильно гложет!

Женя замолчала, тяжело дыша и ругая себя за то, что слишком разоткровенничалась. Она не была уверена в кузине настолько, чтобы распахнуть перед ней душу и рассказать обо всем, что ее тревожило, но все же сделала это.