«Ну она же не знала, как все на самом деле», – попыталась успокоить себя Женя, хотя прекрасно помнила, как говорила той о своей ненависти к архитектуре. Проглотив обиду и несправедливость, Женя сконцентрировалась на кофе. Говорить с Кристиной отчего-то больше не хотелось.

– Ой, – удивленно воскликнула Кристина, включив свет в комнате.

– Что такое? – спросила Женя. Она стояла за спиной кузины, держа в одной руке рюкзак, а в другой – телефон.

– Родители меня не совсем поняли.

Женя следом за Кристиной зашла в комнату. Помещение без обоев и мебели казалось трущобами или тюремной камерой, а одинокий односпальный матрац у окна только усугублял внешний вид.

– Они принесли односпалку, а не двухспалку, как я просила!

– Хорошо, что есть подушка, одеяло и постельное белье, – улыбнулась Женя. – Крис, не переживай. Я посплю одна. Тебе не обязательно меня охранять.

– Нет, подожди, тут такие условия…

– Здесь тепло, нет крыс и пахнет… пахнет ремонтом, а не свалкой. Все хорошо.

– Женёк, я хотела переночевать с тобой.

– Брось.

Кристина пару минут молчала, не зная, что сказать. Такой подлянки от мамы она не ожидала, хотя надо было бы. Мать всеми действиями показала, что Евгения Кац не имеет права жить в хороших условиях. Такое отношение к беззащитной девушке походило на маразм. Но Кристина ничего не могла сделать с этим.

– В принципе, мы можем лечь боком. Поместимся.

Она произнесла это не из желания провести как можно больше времени с Женей, а только для того, чтобы утром вывести мать из себя. Кристине уже из принципа не хотелось возвращаться в гостевую комнату и пробираться через родительскую кровать к своему дивану. Но Женя отговорила ее от этой затеи, объяснив, что завтра ей предстоит тяжелый день и лучше выспаться, чем всю ночь лежать в позе замерзшего солдата.

Ночь для Жени все равно прошла неспокойно. Она никак не могла уснуть.

Сперва она наблюдала за представлением театра теней: луна на небе светила так ярко, что освещала половину комнаты и создавала с помощью веток деревьев узоры на стенах. А потом пыталась понять, как ей поступить утром, куда пойти и у кого попросить помощи, ведь единственным для нее родным человеком в Питере была Кира. А с ней Женя почти не общалась…

«Сначала нужно обратиться в полицию и заявить о мошенничестве», – решила она.

Но ехать одной в полицию было жутко страшно. Женя понимала, что без поддержки не сможет отстоять свои права.

«Попрошу Кристину пойти со мной и помочь», – нашла выход она.

Женя уже несколько лет говорила на каждом шагу, что стала самостоятельной и больше не нуждается в заботе и поддержке. Она доказывала миру, что ей не нужна Кира; что ей плевать на мать, которая постоянно занята работой. Но на деле Женя себя обманывала: она не прекращала тянуться к другим людям, как к спасательным жилетам. И часто перекладывала на плечи помощников всю ответственность.

Питер пугал Женю. Завораживал, но пугал. Она не понимала город и его обитателей. Казалось, что те, кто живет в Северной столице, на голову, а то и на несколько выше всех остальных. Петербуржцы выглядели иначе. Женя не могла отличить коренного от приезжего, но тем не менее умудрялась принизить себя на их фоне. Еще в автобусе и на улице она заметила, что те говорят не так, как жители Камска. Их речь была культурной, порой витиеватой и безумно красивой. Пока Женя добиралась с вокзала, она находилась в толпе петербуржцев и прислушивалась к их разговорам, не переставая поражаться звучанию голосов и тому, как точно они выражали мысли. В отличие от них, Женя часто замечала за собой, что теряется в разговоре, говорит невпопад, запинается, не может закончить предложение так, как ей бы того хотелось. А тут, казалось, даже младенцы умели изящно вести беседы.

Встав с матраца, Женя прильнула к окну, вглядываясь в ночную мглу.

«Как хорошо, что комната Кристины смотрит на проезжую часть, а не на двор-колодец», – мелькнуло в голове.

На улице было тихо и спокойно: сигнализации машин мигали в пустых салонах, фонари теплым светом окутывали дорогу, луна на небе безмятежно наблюдала за всем сверху.

Женя медленно повернула ручку окна, отворила створку и вдохнула влажный воздух туманного города.

«И ни одного высокого забора», – подумала она и легко улыбнулась.

Умиротворенный Питер вселил в душу надежду. Жене стало казаться, что все не так уж плохо: и сорванные планы, и возмутительный обман с квартирой скоро канут в Лету. Но как только она успокоилась насчет жилья, тут же вспомнила о разговоре с кузиной, и новые мысли, как рой пчел, снова осадили ее уставшую голову. Так всегда бывает: перед сном мозг начинает подкидывать непрошеные мысли, хотя так хочется насладиться внутренней тишиной.

«Давно ли тут живет Марсель?»

Женя познакомилась с ним, когда ей было девять, а ему – одиннадцать. Они ходили в одну художественную школу, и Абдулов был одной из причин, почему Женя не бросила рисовать после того, как поняла, что преподаватель живописи не позволит ей самовыразиться.

Он был ее первой любовью, и Женя всегда вспоминала Марселя с неописуемой скорбью. Ей казалось, что она упустила что-то очень важное, когда тот сообщил, что уезжает учиться в Париж. Она тогда испугалась и не призналась ему в чувствах.

После этого Женя так никого и не полюбила, наивно полагая, что друг по художке был ее первой и последней сильной привязанностью.

У девочек так бывает: если в детстве какой-то мальчик оказывает им знаки внимания, то они запоминают его на всю жизнь. Марсель всегда по-доброму относился к ней, всегда интересовался ее делами, планами в творчестве. Женя тогда была маленькой и наивной и верила, что он показывает свою симпатию. Что он тоже влюбился. И пусть вскоре Женя поняла, что заблуждается, необычный мальчик все равно занимал ее мысли.

Когда Жене было пятнадцать и Марсель уехал на учебу в парижскую школу искусств, она продолжала о нем вспоминать. Он ей по-прежнему нравился. И нравился сильно. Так, как в фильмах и книгах, – до слез и ночных истерик. Вот так и получилось, что из девочки выросла девушка, а эмоции внутри, раздирающие сердце, так и не стихли. Женю начали интересовать другие вещи. На других парней она внимания не обращала, но раз в несколько месяцев перед ней возникал образ мальчишки с большими глазами и не менее большим холстом под мышкой.

Сейчас же, когда Кристина заговорила о Марселе и сообщила, что тот ближе, чем когда бы то ни было, в душе Жени промелькнула странная, почти безумная и малореалистичная надежда. Одиночка по жизни, она вдруг представила, что не могла никого полюбить все эти годы только по одной причине – ее судьба жила на одной из парижских улиц и пила кофе, глядя на Сену. А теперь эта самая судьба прилетела в Питер, и все могло сложиться самым фантастическим и невероятным образом.

До разговора с Кристиной Женя и не думала, что еще испытывает что-то к другу детства. Лишь спустя время она поняла, что была влюблена не в человека, который вернулся из Парижа, а в мальчика из художественной школы, который интересовался ее планами на будущее и настроением.

Но, помимо Марселя, в жизни Жени был еще кое-кто. Арсений Сафонов. Вторая причина, почему она не покинула художественную школу.

Арсений был лучшим другом Марселя. Русский по матери и итальянец по отцу. Смешной коротко стриженный мальчишка, который обожал рисовать собак. Те, кстати, никогда не отказывали ему во взаимности и послушно сидели, позируя, стоило Арсению их об этом попросить.

В отличие от Марселя, его друг был пухлым, нелепым и даже смешным. Женя часто подшучивала над формой его тела, называя Арсения арбузом, на что тот отшучивался:

– Вырасту – превращусь в дыню. Вот ты удивишься.

Он никогда не обижался на Женю и ее подколы, ведь знал: эта девочка шутит не потому, что хочет обидеть, а просто так, ради общего веселья. Между ними была необыкновенная родственная связь, которая сглаживала все острые углы. Этой связи не мог противостоять даже Марсель. Казалось, дружба Арсения и Жени крепче стали, но один случай все изменил. И сталь превратилась в тонкое стекло.

После того как Марсель перебрался в Париж, Арсений последовал его примеру – он уехал из Камска в столицу Франции буквально через несколько месяцев. Поступил туда же, куда и друг. Только, в отличие от состоятельного Абдулова, Сафонов неожиданно для себя выиграл грант и мог обучаться истории искусств совершенно бесплатно. При этом Марсель и его семья лично позаботились о том, чтобы Арсений благополучно переехал в Париж.

Женя не приняла решения Сафонова, и они сильно поссорились. Ссорились они без криков и выяснения отношений. Что намного хуже. Женя была уверена, что иногда лучше накричать на человека, чем безмолвно вычеркнуть его из своей жизни.

Вот так и получилось, что из двух друзей-художников у нее не осталось в Камске ни одного.

4

«Оставь меня. Я больше не хочу тебя видеть. Зачем ты приехала? Тебя здесь никто не ждал!»

Голос сестры заставил Женю распахнуть глаза. Сердце учащенно билось, лоб покрыл липкий пот, а ночная рубашка прилипла к спине, вызывая стаю мурашек. Часы показывали без пяти минут три. Повернув голову набок, Женя посмотрела в окно. На небе светила яркая луна, освещая голую комнату. Где-то вдалеке галдели черные во́роны, разбивая тишину на мелкие осколки. Их прерывал редкий шум проезжающих мимо дома машин.

– Опять этот сон, – вздохнула Женя и, поморщившись, перевернулась со спины на правый бок. Ее тело знатно затекло – оно не привыкло спать на жестком старом матраце.

И все же эта физическая боль не могла заглушить душевную. Слова фантомной Киры, прозвучавшие во сне, будто голодная гиена, вгрызлись в Женино сердце. Она слышала их почти каждую ночь и страшилась услышать днем уже от реального человека, а не от сгустка воспоминаний.

Женя вздохнула и снова легла на спину. Она взглянула на потолок, понимая, что сегодняшней ночью больше не заснет. Как и не могла в любую другую, когда к ней во снах приходила старшая сестра.

Перед отъездом в Питер Жене приснился такой же сон. Тогда она принялась изучать хаотичные узоры на потолке. Много лет назад она нарисовала на нем абстрактную картину дождевых темно-серых туч. И если раньше эти тучи ее радовали и даже успокаивали (ей всегда нравилась пасмурная погода), то в ночь перед путешествием придавили к кровати бетонными плитами, не давая дышать. Женя всерьез начала сомневаться в правильности решения: «А нужно ли мне ехать в Питер? Нужна ли мне эта выставка? Нужна ли мне вообще Академия?»

Сейчас же Женя смотрела на выбеленный до хруста потолок и поняла, что отдала бы все на свете, чтобы увидеть снова свое корявое потолочное произведение искусства.

Она вдруг тихо заплакала. Тело задрожало. Женя впервые подумала, как ей страшно быть одной в этом городе. Она не знала, чего от него ожидать, и не верила, что сестра протянет руку помощи.

Потому что, по правде говоря, Кира никогда ей не помогала.

5

На кухне пахло подпаленными тостами, какао и жареными яйцами. Кристина недовольно ковырялась в яичнице, всем своим видом показывая, как сильно она недовольна и раздражена. Рядом с ней на столе стояла нетронутая кружка с какао.

За окном монотонно постукивал дождь. Сильный ветер гнал облака на восток. Погода обещала быть переменчивой, как и настроение Кристины.

– И не обижайся на меня, – вновь появляясь на кухне в нежно-голубом фартуке, повязанном вокруг расплывшейся талии, сказала мать.

Кристина на мгновение подумала, что с туго собранными в пучок волосами на затылке и в сером халате та напоминала домоправительницу.

– Она наша семья, – сказала Кристина и с негодованием посмотрела на мать. – Как ты можешь выставить ее на улицу? А что, если Женя не найдет сегодня квартиру?

– У нее в Питере живет родная сестра. А у нас не бесплатная ночлежка. И еще: ты разве не видишь, в каких условиях мы живем? Вместо стола – фанера на ножках…