Дневник Анны Франк (страница 6)
Снова начался семестр, я усердно работаю над своим французским и успеваю учить по пять неправильных глаголов в день, Петер вздыхает и стонет над своим английским. Мы только что достали некоторые школьные учебники, у нас хороший запас тетрадей, карандашей, резинок и наклеек, так как я взяла их с собой. Иногда я слушаю голландские новости из Лондона, недавно слушала принца Бернхарда, он сказал, что они ожидают ребенка примерно в январе следующего года [8]. Я думаю, что это прекрасно; другие не понимают, почему я так увлечена королевской семьей.
Меня обсуждали и решили, что я все еще довольно глупенькая, и это заставило меня на следующий день работать очень усердно, я, конечно, не хочу сидеть в первом классе, когда мне будет четырнадцать или пятнадцать.
Также упоминался тот факт, что мне почти не разрешают что-либо читать; мама читает «Джентльмены, слуги и женщины» (Heren, knechten en vrouwen), а мне нельзя (Марго разрешено!). Сначала мне нужно стать более развитой, как моя талантливая сестра. Потом мы говорили о моем невежестве в философии, психологии и физиологии, о которых я, по общему признанию, ничего не знаю, может быть, к следующему году я буду мудрее! (Я быстро отыскала эти трудные слова в «Коэнене» [9]!) Я только что проснулась от беспокойства о том, что у меня есть одно платье с длинными рукавами и 3 кардигана на зиму; папа разрешил мне связать джемпер из белой овечьей шерсти, она не очень хорошая, но хотя бы дает тепло, вот и все. У нас есть кое-какая одежда, сданная на хранение друзьям (в том числе Броксам), но, к сожалению, мы увидим их только после войны, если они еще там будут.
Я как раз писала кое-что о госпоже В. П., когда она вошла, хлопок, я закрыла дневник.
– Привет, Анна, можно мне просто посмотреть?
– Боюсь, что нет.
– Ну, только последнюю страницу?
– Нет, извините меня.
Естественно, это вызвало у меня ужасный шок, потому что именно на этой странице содержится нелестное описание ее самой.
Твоя Анна
Пятница, 25 сентября 1942 года
Дорогая Китти!
У папы есть старый знакомый, господин Дреер, мужчина лет семидесяти, очень слабослышащий, больной, бедный, и к тому же у него проблемное приложение – женщина на 27 лет моложе его, тоже бедная, у нее все руки и ноги обвешаны настоящими и искусственными браслетами и кольцами, оставшимися со старых добрых времен. Этот господин Дреер доставлял папе немало хлопот, и я всегда восхищалась папой за ангельское терпение, с которым он разговаривал с этим жалким стариком по телефону. Когда мы еще жили дома, мама велела папе поставить рядом с телефоном патефон, который будет говорить каждые 3 минуты: «Да, господин Дреер… нет, господин Дреер», так как старик в любом случае не понимал длинных папиных ответов. Сегодня господин Дреер позвонил в офис и спросил господина Кюглера, не хочет ли тот приехать и повидаться с ним, господин Кюглер не хотел и сказал, что пришлет Мип. Мип не брала телефон. Затем госпожа Дреер звонила три раза, но, поскольку Мип как бы отсутствовала, ей весь день приходилось говорить голосом Беп по телефону. Внизу (в офисе), как и наверху, все ужасно веселились, и теперь каждый раз, когда звонит телефон, Беп говорит: «Госпожа Дреер!» Мип снова разражается хохотом и очень невежливо хихикает, когда она должна отвечать людям. Знаешь, таких шуток, как у нас, не услышишь больше нигде во всем мире, директора и девушки из офиса получают огромное удовольствие!
По вечерам я иногда захожу к В. П. поболтать. И тогда мы достаем печенье для моли с сиропом (коробка для печенья хранится в шкафу, полном нафталина) и получаем удовольствие. Только что речь шла о Петере. Я сказала им, что Петер часто гладит меня по щеке и что мне это не нравится. Как все обычные родители, они спросили, не могу ли я полюбить Петера, потому что я ему, конечно, очень нравлюсь, я подумала: «О боже», – и сказала: «О нет», – представляешь! Пим (это прозвище папы) хочет брать уроки голландского, и я думаю, что это очень хороший способ отплатить ему за помощь с французским и другими предметами. Но ошибки, которые он делает, просто невероятны, вот одна из них: de kikker klotst met zijn ogen [лягушка плещет глазами] вместо de golven klotsten tegen de pier [волны плескались о мол], то есть чистейшее германство.
Должна сказать, что комитет по убежищу «Секретная пристройка» (его мужская часть) очень изобретателен. Я тебе сейчас скажу, что они сделали, чтобы сообщать о нас господину Броксу, представителю «Опекты» и другу, который тайком спрятал для нас кое-что из наших вещей! Они печатают письмо владельцу магазина в Южной Зеландии, который косвенно ведет дела с «Опектой» таким образом, что ему приходится заполнять прилагаемый ответ и отправлять его обратно в прилагаемом конверте. Папа адресует конверт в офис. Когда этот конверт прибывает из Зеландии, вложенное письмо вынимается и заменяется посланием, написанным папиным почерком – это знак, что он жив. Так Брокс не вызывает подозрений, когда читает записку. Они специально выбрали Зеландию, потому что она очень близко к Бельгии и [письмо] можно легко провезти контрабандой через границу и, кроме того, в Зеландию никого не пускают без специального разрешения. Рядовому представителю вроде Брокса такого разрешения точно не достать.
Твоя Анна
Воскресенье, 27 сентября 1942 года
Дорогая Китти!
Только что поругались с мамой в сотый раз, сейчас мы совершенно не ладим друг с другом, и с Марго мы тоже не очень хорошо ладим. Как правило, серьезных ссор у нас в семье не бывает. Тем не менее все далеко не всегда приятно для меня. Характеры Марго и мамы мне совершенно чужды. Я друзей лучше понимаю, чем свою собственную мать – правда, правда!
Мы часто обсуждаем послевоенные проблемы, например, что не следует говорить пренебрежительно о слугах, но я не нахожу это столь же плохим, как проводить различие между мефрау (mevrouw) и юффрау (juffrouw) у замужних женщин.
Госпожа В. П. в сотый раз закатила очередную истерику, она правда ужасно капризная. Она продолжает прятать свои личные вещи. Маме приходится на каждое «исчезновение» чего-то у В. П. отвечать «исчезновением» вещей у Франков. Как же некоторые люди обожают воспитывать чужих детей, вдобавок к своим собственным, к примеру, В. П. С Марго этого не требуется, она такая паинька, само совершенство, но, кажется, во мне достаточно озорства на нас двоих, вместе взятых. Слышала бы ты нас во время еды – выговоры и дерзкие ответы, летящие туда-сюда. Мама и папа всегда очень сильно меня защищают. Мне пришлось бы сдаться, если бы не они. Хотя они все равно говорят мне, что я не должна так много разговаривать, что надо побольше молчать и не совать свой нос во все, но я, похоже, обречена на провал, и если бы папа не был таким терпеливым, то, боюсь, я стала бы потрясающим разочарованием для родителей, а они довольно снисходительны ко мне.
Если я возьму небольшую порцию какого-нибудь овоща, который ненавижу, и восполню его картошкой, В. П. и его мефрау (mevrouw) [10], в частности, не может смириться с тем, что какой-то ребенок такой избалованный.
– А ну-ка, Анна, возьми еще овощей, – тут же говорит она.
– Нет, спасибо, госпожа В. П., – отвечаю я. – У меня много картошки.
– Овощи полезны, так говорит и твоя мама. Возьми еще, – говорит она, все нажимая и нажимая на меня, пока папа не приходит на помощь.
Затем мы получаем от госпожи В. П.: «Тебе следовало жить у нас дома, мы бы тебя воспитали должным образом. Абсурд какой-то, что Анна так ужасно избалована. Я бы не стала мириться с этим, если бы Анна была моей дочерью».
Это всегда ее первые и последние слова: «Если бы Анна была моей дочерью», слава богу, что нет! Но вернемся к «воспитанию», после того как госпожа В. П. закончила так красноречиво говорить вчера. Тогда папа сказал: «Я думаю, что Анна очень хорошо воспитана; она все же усвоила одну вещь: не отвечать на ваши длинные проповеди. Что касается овощей, то посмотрите на свою тарелку». Итак, госпожу В. П. разбили, ну, по-настоящему разбили, она сама-то взяла крошечную порцию овощей. Но она не испорчена! О нет, слишком много овощей вечером плохо для ее кишечника. С какой стати она не держит рот на замке обо мне, тогда не нужно было бы придумывать эти жалкие оправдания. Великолепно, что госпожа В. П. краснеет, а я нет, и это как раз то, что она ненавидит.
Твоя Анна
Понедельник, 28 сентября 1942 года
Дорогая Китти!
Письмо, которое я написала вчера, было далеко не закончено, когда мне пришлось прерваться, потому я продолжаю и сразу же расскажу еще об одной ссоре.
Понедельник, 28 сентября 1942 года
Дорогая Китти!
Вчера мне пришлось прерваться задолго до конца. Я просто обязана рассказать тебе об очередной ссоре, но прежде чем я начну, вот еще кое-что. Почему взрослые ссорятся так легко, так много и из-за самых идиотских вещей? До сих пор я думала, что ссорятся только дети, и это проходит по мере взросления. Конечно, иногда для ссоры есть реальная причина, но здесь обычная перебранка. Думаю, мне надо привыкнуть к этому. Но я не могу и не думаю, что смогу, пока я являюсь предметом почти каждой дискуссии (вместо ссоры употребляют слово «дискуссия», конечно, совершенно неправильно, но эти немцы лучше не могут!). Ничего из того, что я делаю, ничего не верно; моя внешность, мой характер, мои манеры обсуждаются от А до Я. От меня ожидают (по приказу) просто проглотить все резкие слова и крики молча, а я к такому не привыкла. Я на самом деле не могу! Я не собираюсь молча принимать все эти оскорбления, я покажу им, что Анна Франк не вчера родилась. Вот тогда они удивятся и, возможно, будут держать рот на замке, если я покажу им, что я сама начну их обучение. Как мне принять такое отношение? Обыкновенное варварство! Я просто снова в шоке и снова потрясена их ужасными манерами и особенно… глупостью (госпожа В. П.!), но как только я привыкну к этому и это будет ненадолго, тогда я верну им все обратно и никаких полумер. Тогда они изменят свой тон! Неужели я такая невоспитанная, тщеславная, упрямая, напористая, глупая, ленивая и т. д. и т. п., как все говорят? О, конечно нет. У меня есть недостатки, как и у всех, я знаю какие, но они так сильно все преувеличивают! Китти, если бы ты знала, как я иногда вскипаю от стольких шуточек и насмешек, и я не знаю, как долго я смогу сдерживать свою ярость. Однажды я просто взорвусь.
Впрочем, хватит об этом, я уже достаточно утомила тебя всеми этими ссорами. Но я просто обязана рассказать и еще об одной очень интересной дискуссии за столом: так или иначе мы подошли к теме экстремальной скромности поведения Пима. Даже самые глупые люди не могут не признать эту скромность в отношении папы. Внезапно госпожа В. П. говорит: «У меня тоже непритязательный характер, больше, чем у моего мужа!»
Да неужели! Сама по себе эта фраза ясно показывает, насколько она решительная и напористая! Господин В. П. решил, что должен дать объяснение относительно ссылки на себя: «Я не хочу быть скромнее – по моему опыту, это не окупается». Затем мне: «Послушайся моего совета, Анна, не будь слишком непритязательной, это никуда не приведет»; мама согласилась и с этим.
Но госпожа ван Пельс, как всегда, должна была добавить свои соображения по этому поводу. Ее следующее замечание было адресовано маме и папе: «У вас странный взгляд на жизнь. Странно говорить такое Анне; когда я была молодой, все было совсем по-другому, но и сейчас все должно быть таким, в том числе и в вашем современном доме!» Это был прямой удар по тому, как мама воспитывает своих дочерей.