Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств (страница 7)
Поединок стал большим событием. По силам мы были примерно равны, каждый не хотел уступать ни на йоту. Закончилось все тем, что мы избили друг друга до полусмерти, а мне в третий раз сломали нос (первые два – в школьной футбольной команде).
Как бы то ни было, я закончил третьим из пятидесяти человек на рейсе. После базовой подготовки я прошел тесты, которые показали, что я хорошо подхожу для школы радиоперехвата. Но там не было свободных мест, а мне не хотелось ждать начала следующего курса, поэтому меня сделали секретарем-машинистом, хотя печатать я не умел. На военно-воздушной базе Кэннон открылась вакансия в отделе персонала, и я поехал за сотню миль в Кловис, штат Нью-Мексико.
Там я целыми днями печатал DD214s – приказы о демобилизации – двумя пальцами под командованием идиота-сержанта, постоянно говоря себе: пора отсюда выбираться.
И опять мне сильно повезло. Рядом с отделом персонала находилась спецслужба. Когда я это говорю, большинство думает о спецназе – каких-нибудь зеленых беретах. Но это была другая спецслужба – спортивная. С моим бэкграундом это была идеальная позиция, чтобы защищать страну в пору нужды.
Я начал вынюхивать, подслушивать под дверью и однажды услышал, как кто-то в кабинете возмущается:
– Вся программа летит к чертям! У нас нет подходящего человека.
«Вот оно!» – подумал я. Постучал в дверь, вошел и заявил:
– Привет, я Джон Дуглас, позвольте, я вам расскажу о моем бэкграунде.
Говоря, я посматривал на них, отслеживая реакции и мысленно составляя профиль человека, который был им нужен. И вдруг понял, что подхожу, потому что они переглянулись, словно восклицая: «О чудо! Он именно тот, кого мы ищем». Так что меня перевели из отдела персонала, и с этого дня я больше не должен был носить форму, а еще мне платили сверху как вольнонаемному за руководство спортивными программами, и я имел право подать заявление на 75-процентную компенсацию оплаты высшего образования, если буду учиться по вечерам и выходным, что я и сделал, поступив в Восточный университет Нью-Мексико в Порталесе, в двадцати пяти милях от базы. Поскольку мне надо было исправить среднюю оценку «два» из колледжа, я должен был получать одни пятерки, чтобы оставаться в программе. Но впервые в жизни я чувствовал, что мне есть к чему стремиться.
Я так хорошо представлял ВВС в столь требовательных видах спорта, как теннис, футбол и бадминтон, что меня сделали ответственным за поле для гольфа на базе и магазин спортинвентаря, хоть я не забил ни одного мяча в лунку. Зато я великолепно смотрелся, когда в свитерах «Арнольд Палмер» организовывал турниры.
Но однажды в магазин заглянул командующий базой, желавший знать, какое сжатие мяча лучше для турнира, который состоится у нас следующим. Я понятия не имел, о чем он говорит, и, как на пересказе книги в девятом классе, оказался разоблачен.
– Какого черта ты вообще управляешь полем для гольфа? – хотел знать командующий.
Меня немедленно сняли с гольфа и перевели в женский лапидарий, отчего я был в восторге, пока не узнал, что речь о гранильной мастерской. Также я должен был отвечать за мастерскую керамики и бассейн при офицерском клубе. Я частенько думал о том, что наши офицеры летают во Вьетнаме, рискуя быть сбитыми, а я, рядовой, расставляю стулья и подаю полотенца их кокетливым женушкам, учу их детишек плавать и получаю дополнительные деньги, пока мне оплачивают высшее образование!
Вторая моя обязанность возвращала меня во времена работы вышибалой. Бассейн находился рядом с офицерским баром, обычно полным молодых пилотов, которых присылало на обучение тактическое авиационное командование. Неоднократно мне приходилось разнимать разбушевавшихся пьяных драчунов, отрывая их друг от друга и от себя.
На втором году службы в ВВС, учась на бакалавра, я узнал о местной ассоциации, занимавшейся детьми с инвалидностью. Им нужна была помощь со спортивными программами, и я вызвался волонтером. Раз в неделю в сопровождении персонала ассоциации из гражданских я возил полтора десятка детишек кататься на роликах, играть в мини-гольф или боулинг – в общем, заниматься разными видами спорта, чтобы у них развивались физические навыки и способности.
У большинства из них были серьезные проблемы со здоровьем: слепота, синдром Дауна, тяжелые поражения моторных функций. Мне приходилось нелегко, когда я катался, к примеру держа под мышками по ребенку, на роликовых коньках, стараясь, чтобы они ничего себе не повредили, но это мне очень нравилось. Собственно, мало какая работа в жизни приносила мне такое удовольствие.
Когда я раз в неделю подъезжал на машине к их школе, они выбегали приветствовать меня, толпились вокруг и все мы дружно обнимались. В конце наших еженедельных выездов все они с грустными лицами меня провожали. Я чувствовал, что получаю такую отдачу, столько любви и дружбы, сколько никогда не получал из других источников, поэтому начал приезжать к ним по вечерам читать сказки.
Эти дети представляли разительный контраст со здоровыми, так называемыми нормальными детьми, с которыми я работал на базе и которые привыкли находиться в центре внимания и получать от родителей все, чего ни пожелают. Мои «особые» дети гораздо больше ценили то, что для них делалось, и, несмотря на инвалидность, всегда вели себя дружелюбно и стремились к приключениям.
Незаметно для меня за мной во время выездов с детьми постоянно следили – думаю, тот факт, что я об этом понятия не имел, многое говорит о моей наблюдательности. Мою «производительность» оценивали сотрудники кафедры психологии Восточного университета Нью-Мексико, которые затем предложили мне стипендию на четыре года для обучения специальной педагогике.