Удивительно, как быстро мелькают мысли. Все это проносится у меня в голове, пока я иду по лондонской Хеймаркет. К этому времени я оказываюсь рядом с Королевским театром. Спектакль только что закончился, и зрители расползаются. Я притормаживаю, поскольку на другой стороне улицы в машину садится ну очень шикарная дамочка, а если я сказал, что дамочка шикарная, то так оно и есть. И машина у нее шикарная. И когда она забирается внутрь, до меня допирает, что она меня заметила и посмотрела – вроде как глазками позвала. Дескать, идем со мной.

Пока я ломаю голову над тем, показалось ли мне, или дамочка меня оценивала, машина трогается. Она разворачивается и ползет вровень с тротуаром, в нескольких ярдах от меня. В заднее окошко машины вижу, как дамочка смотрит на меня и недвусмысленно улыбается. Потом машина останавливается.

Я не прочь обогатиться новыми впечатлениями. А что вы делали бы на моем месте? Я подхожу к машине и снимаю шляпу. Дамочка смотрит на меня из окошка. Говорю вам: она красивая как картинка. Одета подобающим образом и определенно умеет носить тряпки. Я в жизни перевидал кучу дамочек, но у этой есть все, что нужно.

– Лемми, ты никак собирался пройти мимо меня?

– Послушайте, леди, – улыбаюсь я. – По мне, так вы неотразимы. Но вы потеряете ко мне всякий интерес, когда я скажу, что вас не помню. А как я мог забыть такую, как вы?

Она улыбается. Зубки у нее маленькие и ровные, как жемчужинки.

– И ты послушай, Лемми, – говорит она. – Неужто ты не помнишь ночку в Нью-Йорке, когда ты перебрал дрянного пойла и тебя пришлось везти домой? Ту самую, когда Шоллер устроил попойку в «Рице»?

Мне остается только присвистнуть.

– Так это была ты… Ну не забавно ли устроена жизнь?

Я вспоминаю эту дамочку. И сборище то вспоминаю. Переусердствовал я тогда. Выпивка была отвратительная, а отвратительная выпивка, скажу я вам, сущий яд. И вот эта дамочка взялась отвезти меня домой. Во всяком случае, она так говорит. Должно быть, она, иначе откуда бы ей знать?

– И как мы продолжим знакомство? – спрашиваю я.

– Лемми, садись в машину. Хочу с тобой поговорить.

Говорю вам, я не против новых впечатлений и потому отзываюсь на ее просьбу. Мы едем по Хеймаркет, потом поворачиваем на Пэлл-Мэлл. Убеждаюсь, что дамочка меня хорошо знает. Она называет имена знакомых мне людей и места, где я бывал. От нее я узнаю, что еще одна знакомая мне особа – Лилла Шульц – вместе с ней приехала в Англию. Словом, нашу встречу надо отметить. К этому времени мы уже катим по Найтсбриджу. Там мы сворачиваем на какую-то улицу, потом на другую и останавливаемся перед богатеньким многоквартирным домом.

Мы выходим из машины и поднимаемся на лифте. У двери квартиры она поворачивается и смотрит на меня:

– Знаешь, Лемми, мне до чертиков приятно тебя видеть. Здорово, когда в этом городишке встречаешь старого друга.

В голове проносится множество разных мыслей. Я думаю о том, что сейчас мне не до флирта с дамочками. Я же сюда приехал из-за Миранды. Одновременно я говорю себе, что мужчина должен делать себе поблажки, что дамочка очень даже в моем вкусе, а потом пытаюсь угадать, какие у нее мысли на мой счет.

Она открывает дверь. Мы входим в прихожую. Она зажигает свет.

– Снимай шляпу, Лемми, и проходи.

Сама она идет по коридору и открывает левую дверь. Из комнаты доносится позвякивание колотого льда, который насыпают в бокалы. Очень я люблю этот звук. Я вешаю свою шляпу и иду следом за хозяйкой. А на пороге застываю как вкопанный, потому что в глубине комнаты на диване сидит Сигелла и дуло его автоматического пистолета направлено мне в живот.

– Не стой на пороге, сосунок, – говорит он. – Входи.

Глава 2
Денежки с родины

Был ли я удивлен? Скажу вам так: секунд десять я у себя допытывался: стою ли я на правом ухе или на локте. Ну никак не ожидал увидеть в Лондоне Сигеллу и всю его шайку. Сигелла, рассевшийся на диване, был похож на разодетый манекен в витрине магазина «Сквайр» на Толидском бульваре. Вокруг него, ухмыляясь мне и попивая виски с содовой и со льдом, расположились Йонни Малас, Лефти Скаттерби по кличке Кидала – английский чувак, сбежавший из тюрьмы в Оберне при помощи муляжа пистолета, который он сварганил из картона; затем Герман Шульц, Вилли Карнацци и его братец Джинто. Все – мастера и любители пулять из автоматов.

За спиной Сигеллы я вижу Тони Рио, Фрэнка Капарацци, шведа Джимми Рицкина и еще нескольких незнакомых мне громил.

Не знай я, что нахожусь в Лондоне, подумал бы про клуб «Париж» в Толидо или другую гангстерскую «малину».

Я смотрю на дамочку. Она уселась на другой диван и ждет, пока Малас сделает ей порцию виски с содовой. Она смотрит на меня и улыбается – виновато, я бы сказал.

Я ей тоже улыбаюсь:

– Можешь посмеяться от души, сестричка. Надо признаться, ты хорошо сработала. И как легко у тебя получилось! Облапошила меня, словно молодого олуха из провинции. Смейся, ягодка, смейся. Заливайся, пока можешь, пока не настала светлая ночка и я мокрым полотенцем не согнал эту улыбочку с твоего личика.

Видя, как я злюсь на дамочку, вся эта шваль начинает хохотать, на что я и рассчитывал, поскольку мне надо спешно придумывать, как вывернуться. Такой расклад ни с какой стороны мне не нравится.

Сигелла кивает Маласу, Малас подходит ко мне и начинает обыскивать. Я не против, когда меня обыскивает коп, но чтобы какой-то Малас забирал у меня пушку, которой, кстати, при мне нет… И плевать, что Сигелла по-прежнему держит меня на мушке. Японским захватом я защемляю Йонни холку, и он опрокидывается на пол, как кегля.

Сигелла рычит, но я заговариваю первым:

– Слышь, Сигелла. Я не знаю, что за финт ты задумал, и мне, честно говоря, плевать. Но если ты считаешь, что твоим головорезам позволено меня лапать, то сильно ошибаешься. Еще одна подобная шуточка, и я подниму такой шум, что впору пожарную команду вызывать. Если хочешь поговорить о деле, я тебя слушаю, но чтобы больше никаких фокусов из арсенала гангстерских дешевок. Понял меня?

– Я тебя понял, Лемми, – кивает Сигелла и смотрит на Маласа. Тот поднимается на ноги, потирает шею и корчит гримасу. Его холке это явно не понравилось. – Но не слишком ли ты самонадеян?

– Вот что, Сигелла, – отвечаю я. – Ты мозги в кучку собери и вспомни, где находишься. Здесь тебе не Толидо, не Чикаго и даже не Нью-Йорк. Это Лондон, и если ты считаешь, что здесь тебе такие штучки сойдут с рук, то ты не настолько ушлый, каким мне казался.

Сигелла снова смотрит на Маласа:

– Пушка у него есть?

Малас качает головой.

– О’кей, Лемми, – лыбится Сигелла. – А теперь послушай меня внимательно. Ты будешь работать на меня. Понял? Работать на меня и не кочевряжиться. И усвой первое правило: если я велю Йонни тебя обыскать, значит он тебя обыщет. А чтобы ты не забыл, сейчас мои парни тебя хорошенько отделают, а потом поговорим… когда очухаешься.

Сигелла кивает Скаттерби и Шульцу. Оба направляются ко мне. Но в этот момент я выбрасываю руку и делаю Йонни Маласу шейный захват. Парня держу перед собой в качестве щита. Я заметил, что у Сигеллы на пистолете стоит глушитель. Так вот, если Сигелла вздумает стрелять, вначале ему придется застрелить Маласа. Малас это тоже понимает, а потому извивается ужом, норовит вывернуться из моего захвата.

– Послушай, Сигелла. Может, утихомиришь свою шайку, пока я не сломал твоему хмырю шею? А если кто-то еще полезет ко мне, я ее сломаю. И это такой же факт, как то, что ты – второсортный макаронник.

Сигелла стал бледный как смерть, но понимает, что сейчас преимущество на моей стороне. Он взмахивает руками, и его охламоны садятся. Настало время устроить то, что политики называют демонстрацией силы. Я резко толкаю Йонни Маласа на стену. Он сплющивается, шмякается на пол и вырубается.

Сдается мне, после такой моей выходки может произойти что угодно. Герман Шульц уже лезет в задний карман. Вилли и Джинто Карнацци поднимаются с мест, готовые кинуться на меня. И тут дамочка держит перед ними речь:

– Послушайте, парни. Это что? Субботние бои без правил в клубе «Боуэри»? Вам не кажется, что многим из вас не мешает полежать в психиатрической клинике? Я согласилась вам помочь, привезла Лемми сюда для серьезного разговора. А вы что затеваете? Если так дальше пойдет, как бы вам не оказаться в местном морге. – Потом она обращается к Сигелле: – Вот что, Ферди. Может, хватит валять дурака? Не пора ли тебе убрать пушку? Тебе ли не знать, что Лемми не из тех, кого напугаешь, размахивая пистолетом. Йонни получил то, что заслужил. Самоуверенности – выше головы. А таких всегда кто-то ставит на место. Прекращай этот балаган. Выпейте и поговорите как приличные люди.

Мне ее слова нравятся, но виду не показываю. Подхожу к стенке, где Йонни Малас силится встать, поднимаю его за воротник, ставлю на ноги и улыбаюсь:

– Слышь, Йонни. Погорячился я, приятель. Ты меня того… извини. Сам знаешь, что бывает, если рассердить парня вроде меня.

Он выдавливает улыбку. Вид у него – как у парочки мокасиновых змей с приступом ушной боли.

– Все нормально, Лемми, – бормочет он. – Проехали. Для меня все о’кей.

Сигелла убирает пистолет:

– Думаю, Конни права. Незачем устраивать заварушку. Ребята, налейте кто-нибудь Лемми виски с содовой, и поговорим.

Я усаживаюсь в кресло. Выпивку мне готовит Конни. Когда она приносит бокал, я бросаю на нее взгляд и замечаю, что она как-то уж очень выразительно на меня смотрит. Мелькает мысль: будет чертовски забавно, если девчонка Сигеллы всерьез залипнет на меня. Случись такое, итальяшке это всерьез осложнит жизнь. Подавая мне бокал, она смотрит прямо в глаза. Хотите верьте, хотите нет, но кому ж такое не понравится… Шикарный был взгляд.

Я беру бокал и обращаюсь к Сигелле:

– Ну чего, давай говорить.

Он поднимает свой бокал к свету и рассматривает содержимое. Я слежу за его глазами. Сейчас он – вылитая змея. Я вам уже говорил, что этот парень Сигелла – та еще язва.

– Слушай, Лемми, как обстоят дела, – начинает он. – По моим раскладам, ты нам нужен. Думаю, ты будешь работать с нами, а если откажешься, тебе кирдык. Ты меня знаешь. Я не из тех, кто позволяет стоять у меня на дороге. Я в курсе, зачем ты здесь. Выходит, интерес у нас с тобой одинаковый. И я даже знаю, когда у тебя появилась эта идея. Ты ведь приперся в Лондон из-за Миранды ван Зельден. Угадал?

– Может, угадал, а может, нет, – отвечаю я.

– Ладно. Я давно подумывал похитить Миранду, но мне хватало мозгов, чтобы не делать это в Штатах. Там любой, кто вздумает похитить дочку старика ван Зельдена, не сумеет ее надежно спрятать. Мы набрались терпения и месяцами следили за этой девицей. Мы знали: рано или поздно она отправится в Европу. Я заранее подготовился, чтобы двинуть следом. У всех парней из моей шайки чистые паспорта. Никто не прискребется. Мы все здесь по тому или иному делу. Словом, деловые люди. Согласись, дельце весьма недурное. Мы похищаем Миранду в Англии, потом звоним ее папаше и вытрясываем из него денежки. Он даже не будет знать, в какой стране находится его доченька. Можем ему сообщить, что прячем ее во Франции. Или в Германии. Или в Италии. Иными словами, неизвестность его настолько перепугает, что он щедро раскошелится, только бы вернуть свою драгоценную малютку. Мы потребуем, чтобы он раскошелился через Голландский банк в Роттердаме. Там он откроет для нас счет и положит туда три миллиона долларов. Когда денежки будут у нас, может, мы и отпустим его драгоценную, а может, и нет.

Я слушаю и киваю:

– Знаешь, Сигелла, после того как ты загребешь баксы, отпускать девчонку очень опасно. Она ж молчать не будет. Да и нам когда-нибудь захочется двинуть обратно в Штаты.

– Не думаю, что мы отпустим ее домоиньки, – улыбается он и косо щурится. – Может, я найду этой Миранде другое, так сказать, применение. Ну а когда игрушка мне надоест… бывают же разные несчастные случаи. Правда, ребята?

Он обводит глазами свою шайку. Все лыбятся. Такой отпетой швали вы еще не видели.