– До чего огорчатся братья… Впрочем, из города они и так всегда возвращаются расстроенными – там только и разговоров, что об отъездах, и это бередит в них сомнения. Боюсь, в душе они сердятся на меня, потому что я и слышать не желаю об отъезде, хотя порой сама чувствую, что устала защищать эту землю.

– Если хочешь, я могу им пока не говорить.

– Я расскажу им, когда вернутся. Все равно приедут раздраженные, а секреты до добра не доводят. Братьям тяжелее, чем мне. Лу хочет жениться, да не может, бедный, пока дела не наладятся… Ох, уже вечереет. Мне пора, Карл. Мама заждалась картофеля, да и холодает быстро.

Александра встала и огляделась. На западе еще догорало золото заката, а со всех сторон уже подступали печальные сумерки. На гребне холма шевелилось темное пятно – пастушок миссис Ли вел стадо с другой половины участка, и Эмиль бежал ему навстречу от ветряной мельницы, чтобы открыть загон. Мычали коровы. На склоне по другую сторону низины курился дымок над трубой бергсоновского дома. В темнеющем небе понемногу проступал бледно-серебристый полумесяц.

– Придется то и дело напоминать себе, – негромко проговорила Александра, шагая бок о бок с Карлом посреди картофельных грядок. – С тех пор как десять лет назад здесь появился ты, я никогда не чувствовала себя одинокой и все же помню, каково было раньше. А теперь у меня останется только Эмиль, мой ласковый мальчик…

Тем вечером старшие братья Бергсоны вернулись к ужину мрачными и сели за стол, не раздеваясь, только сняли пиджаки и остались в полосатых рубашках да брюках на помочах. Оба сильно повзрослели и, как говорила Александра, с каждым годом все больше становились собой. Лу был стройнее, подвижнее и сообразительнее Оскара, но очень вспыльчив. Его отличали живые голубые глаза, нежная светлая кожа (летом вечно обгоравшая докрасна), жесткие соломенно-желтые волосы и колючие усики, которыми он очень гордился.

У Оскара усы не росли – невыразительное бледное лицо со светлыми бровями было голым, как яйцо. Он отличался необыкновенной силой и выносливостью – хоть подсоединяй к станку для очистки кукурузы вместо мотора: будет вращать рукоятку весь день напролет, не сбавляя темпа. Насколько упорно он трудился, настолько же ленив был его ум. Любовь Оскара к рутине граничила с пороком. Он работал, как муравей, не отступая от раз усвоенной последовательности действий, будь они полезны или нет. Физический труд считал высшей добродетелью – чем тяжелее, тем лучше. Если на поле раньше росла кукуруза, он наотрез отказывался сеять там пшеницу. Сажать кукурузу предпочитал в одно и то же время, независимо от погоды, словно безупречная регулярность переносила ответственность с него на капризную природу. Если не родилась пшеница, Оскар все равно затевал бессмысленную молотьбу, чтобы показать, как мало выходит зерна, и тем самым упрекнуть Провидение.

Лу, напротив, был суетлив и переменчив, всегда стремился управиться поскорее и зачастую расходовал весь свой пыл на самые незначительные задачи. Любил поддерживать ферму в порядке, но откладывал мелкий ремонт до тех пор, пока не приходилось ради этого отодвинуть более срочные дела. Бросался в разгар жатвы, когда каждая пара рук на вес золота, чинить изгороди или упряжь, а потом работал в поле до потери сознания и неделю лежал пластом. Такие разные, братья уравновешивали друг друга и хорошо работали вместе. Они крепко дружили с самого детства и почти никогда не разлучались.

За ужином Оскар то и дело поглядывал на Лу, словно ожидая, когда тот заговорит, а Лу моргал и хмурился, не отрывая глаз от тарелки. В конце концов разговор завела Александра.

– Линструмы возвращаются в Сент-Луис, – буднично сообщила она, ставя на стол тарелку свежеиспеченного хлеба. – Старик намерен вновь устроиться на фабрику сигар.

Лу тут же взорвался:

– Видишь, Александра, отсюда бегут все, кто только может! Незачем упираться из вредности, надо уметь вовремя отступить.

– Куда же ты хочешь переехать, Лу?

– Куда угодно, лишь бы там что-нибудь росло, – мрачно заявил Оскар.

Лу потянулся за картофелиной.

– Крис Арнсон обменял свою половину на землю к югу, на реке.

– У кого обменял?

– У Чарли Фуллера, в городе.

– Тот Фуллер, что торгует недвижимостью? У него, знаешь ли, хорошая голова на плечах – покупает и выменивает каждый клочок земли в наших краях. Когда-нибудь это сделает его богачом.

– Он и так богач, оттого может рисковать.

– А мы почему не можем? Мы молодые и его переживем, а эта земля когда-нибудь станет дороже всех наших урожаев вместе взятых.

Лу рассмеялся:

– Да уж, с нашими-то урожаями! Александра, ты сама не понимаешь, о чем говоришь. Наша земля теперь не приносит даже того, что приносила шесть лет назад. Селиться здесь было ошибкой. Теперь люди начинают понимать, что высокогорье не создано для земледелия, и все, кто не зависит от пастбищ для скота, стремятся отсюда выбраться. Здесь слишком высоко для фермерства. Все коренные американцы удирают. Перси Аддамс, тот тип, что живет к северу от города, продает Фуллеру свою землю и хозяйство за сотню долларов и билет до Чикаго.

– Опять Фуллер! – воскликнула Александра. – Взял бы он меня в партнеры – отличное вьет себе гнездышко! Ах, поучиться бы бедным у богатых… Сбегают никудышные фермеры, такие же, как бедный мистер Линструм. У них и в хорошие годы дела не ладились. Пока наш отец выбирался из долгов, те лишь обрастали новыми. Я считаю, мы должны держаться – ради отца. Он так хотел сохранить эту землю! А ведь на его долю выпали куда более тяжелые времена, чем сейчас. Как здесь было в самом начале, мама?

Миссис Бергсон тихо плакала. Семейные споры ее всегда угнетали, напоминая об утраченной родине.

– И почему вы, мальчики, постоянно твердите об отъезде? – всхлипнув, проговорила она. – Я не хочу вновь переезжать в дикое место, где, может, будет еще хуже, чем здесь, и придется начинать сначала. Ни на милю не сдвинусь! А коли вы уедете, попрошу кого-нибудь из соседей меня приютить и вскоре лягу рядом с вашим отцом. Мыслимо ли бросать его одного в прерии! Чтобы по нему скот топтался?.. – И миссис Бергсон заплакала еще горше.

Братья нахмурились. Александра погладила мать по плечу.

– Об этом речи не идет, мама. Никуда не нужно уезжать, если ты не хочешь. По законам Америки треть земли принадлежит тебе, и мы не можем продать ее без твоего согласия. Мы лишь хотим твоего совета. Как было, когда вы с отцом только приехали? Так же тяжело?

– Ах, хуже! Гораздо хуже! – простонала миссис Бергсон. – Засуха, вредители, град – все разом! Грядки перерыты, виноград не растет – ничего не растет. Люди жили не лучше койотов.

Оскар с шумом встал и, сердито топая, вышел из кухни. Лу последовал за ним. Оба считали, что Александра поступила нечестно, направив на них материнские слезы. Наутро они держались замкнуто и молчаливо, не предложили подвезти женщин в церковь, ушли сразу после завтрака в амбар и провели там весь день. Когда после обеда пришел Карл, Александра, подмигнув, кивнула в ту сторону, и он, сразу догадавшись, в чем дело, отправился играть с Лу и Оскаром в карты. Такое нарушение святости воскресного дня приятно щекотало нервы и вскоре развеяло их досаду.

Александра осталась дома. Миссис Бергсон по воскресеньям любила днем вздремнуть, и, предоставленная сама себе, Александра читала. По будням ее интересовали исключительно газеты, но в воскресенье, а также долгими зимними вечерами она взахлеб читала и перечитывала книги. Знала наизусть большие отрывки из «Саги о Фритьофе» и, как большинство шведов, вообще удосуживающихся читать, любила поэзию Лонгфелло – баллады, «Золотую легенду» и «Испанского студента». Теперь Александра устроилась в кресле-качалке со шведской Библией на коленях, однако не читала, а задумчиво смотрела вдаль, где ползущая вверх по склону дорога исчезала на краю прерии. Она сидела расслабленно и неподвижно, как всегда, когда о чем-нибудь серьезно размышляла. Ее ум, пусть и не блестящий, работал медленно, но верно. Гостиная была полна света и тишины. Эмиль мастерил ловушки для кроликов в кухонном сарае. Наседки с кудахтаньем рыли ямки в цветочных клумбах, и ветер играл стеблями амаранта у двери.

Вечером Карл пришел к ужину вместе с Лу и Оскаром. Когда все уселись за стол, Александра спросила:

– Эмиль, как ты смотришь на то, чтобы отправиться в путешествие? Я собираюсь в поездку и могу взять тебя с собой, если захочешь.

Лу и Оскар уставились на сестру с изумлением – планы Александры всегда их пугали. Карл глядел заинтересованно.

– Я поняла, мальчики, что слишком противлюсь переменам. Завтра запрягу Бригама в легкую повозку и поеду на несколько дней к реке – разведать, какая там земля. Если найду что-нибудь хорошее, поручу вам договориться об обмене.

– Там никто не станет меняться на нашу землю, – мрачно заметил Оскар.

– Вот это я и хочу выяснить. Может быть, там все недовольны так же, как мы здесь. Издалека часто кажется, что у других дела обстоят лучше. Помнишь, Карл, в твоей книжке Ганса Андерсена говорится, что шведы любят датский хлеб, а датчане – шведский, потому что воображают, будто иностранный хлеб лучше. Короче говоря, я столько наслушалась о фермах на реке, что не успокоюсь, пока не увижу их своими глазами.

– Будь осторожна! Ни на что не соглашайся. Не дай себя одурачить! – Лу беспокойно заерзал на стуле. Сам он часто оставался в дураках и до сих пор не научился держаться подальше от цирковых наперсточников.

После ужина Лу надел галстук и отправился ухаживать за Энни Ли, Карл и Оскар играли в шашки, а Александра читала вслух матери и Эмилю книгу «Швейцарская семья Робинзонов». Вскоре и остальные забросили игру, по-детски захваченные приключениями семейства в доме на дереве.

V

Александра и Эмиль провели в речной долине пять дней, обследуя ферму за фермой. Александра расспрашивала мужчин об урожае, а женщин – о птице. Один день провела в обществе молодого фермера со специальным образованием, экспериментировавшего с новым клеверным сеном, и многое узнала. В дороге они с Эмилем обсуждали впечатления и строили планы. Наконец на шестой день Александра развернула Бригама на север и двинулась прочь от реки.

– Здесь нам искать нечего, Эмиль. Хорошие фермы принадлежат городским богачам и не продаются. Земля в основном дикая и холмистая. Местные сводят концы с концами, но никогда не добьются большего. Верь в высокогорье, Эмиль. Теперь я окончательно убедилась, что за него стоит держаться, и ты, когда вырастешь, скажешь мне спасибо.

Когда дорога пошла в гору, Александра запела старый шведский гимн. Глядя на светящееся счастьем лицо сестры, Эмиль гадал, чему она так радуется, но не решался спросить. Возможно, впервые с тех времен, когда много тысячелетий назад этот край поднялся из волн, кто-то глядел на окрестные земли с такой любовью. Александра видела их красивыми и богатыми, все глядела и глядела, пытаясь обнять необъятную ширь взглядом, пока глаза не затуманились слезами. И тогда гений высокогорья, свободный и величественный дух, витающий над прериями, должно быть, поклонился ей так низко, как еще никогда не склонялся перед человеком. История любого края начинается в человеческом сердце.

Вернувшись домой, Александра тем же вечером созвала семейный совет, чтобы рассказать братьям обо всем, что узнала.

– Мальчики, я хочу, чтобы вы сами отправились туда. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Долину реки начали осваивать раньше, поэтому тамошние фермеры опережают нас на несколько лет и больше знают о земледелии. В тех краях земля стоит в три раза дороже, но через пять лет стоимость нашей земли превзойдет ее вдвое. Лучшими участками там владеют богачи, которые скупают все, до чего могут дотянуться. А нам нужно продать скот и скудные остатки кукурузы, чтобы купить ферму Линструмов. Потом взять два займа на две половины нашего участка и купить ферму Питера Кроу. Собрать все деньги, какие найдем, и купить все, на что хватит.