Пустая комната №10 (страница 10)
Он не очень разговорчив, и я тоже не знаю, что сказать. Недолгую тишину прерывает въезжающий на парковку фургон с мороженым, из него доносится London Bridge Is Falling Down, версия на органе, отчего песня звучит еще более жутко. Мы с Каллумом стоим рядом и смотрим на площадку у бассейна, там дети умоляюще протягивают руки к мамам и босиком выбегают за железные ворота на парковку.
– Фургон для диабетиков, – говорит Каллум, и я чуть не выплевываю на него холодный чай.
– Что-что? – удивляюсь я.
– Так называли его мои родители, – улыбается он. – Наверное, чтобы отвратить меня.
– А ты до сих пор злишься, – улыбаюсь я в ответ.
Он встает и ставит напиток.
– Избавлюсь от этой штуковины, – говорит Каллум и идет к сломанному кондиционеру.
– Погоди, так ты никогда не пробовал шоколадное тако?
– Никогда.
– Ладно, тогда я просто обязана тебя угостить за тяжелый труд.
Он не возражает, только ухмыляется, поднимая кондиционер, а я открываю ему дверь и выхожу следом.
Мы сидим на подгнившем столике для пикника у границы территории комплекса и смотрим на кутерьму вокруг мороженого. Две порции уже шлепнулись на раскаленный асфальт, и рев малышни перекрывает звуки органа, несущиеся из фургона. Одна мамаша копается в поисках мелочи и спорит с водителем, потому что ей не хватает пары центов, мальчишка постарше в одних плавках ходит туда-сюда, шлепая людей по ногам мокрым полотенцем, которое держит в руке, и уплетает глаза фруктовой розовой пантеры.
– И как тебе? – спрашиваю я Каллума, когда он откусывает мороженое.
Он только мычит, вытирая салфеткой потекшие капли.
– Слишком пресное? – спрашиваю я, и он смеется.
– Немного.
– Оно всегда такое. Я и забыла. Наверное, ностальгия по детству затуманила разум.
Я кидаю свое мороженое в металлическую урну для мусора, и Каллум следует моему примеру.
– Но все равно спасибо, это было здорово, – говорит он и встает. – Мне пора.
– Кстати, – успеваю сказать я, пока он не ушел. – Поблизости, случайно, нет камеры хранения?
– Что-то вроде того. В подвале. – Он кивает в сторону бетонных ступеней рядом с офисом администрации. – Некоторые жильцы хранят на складе барахло, но на твоем месте я не стал бы им пользоваться.
– Почему?
– Ну там сыро и полно мышей, насколько я слышал. Я туда не хожу, но так говорят.
Я не рассказываю ему, что ищу место, которым пользовался Генри, – хочу узнать, не подходит ли к нему ключ, или это просто какая-то странная обманка, потому что теперь я вообще не знаю, что он мог скрывать. Надо получше расспросить Каллума. Вдруг он что-то знает, но с тех пор как я стала получать угрозы, у меня нет желания с кем-либо откровенничать, пока сама не разберусь, что происходит.
– Понятно, спасибо. И спасибо еще раз за помощь.
– Да нет проблем, – отвечает он и с застенчивой улыбкой касается пальцами кепки, а потом уходит.
Я решаю дождаться сумерек, когда все в основном разойдутся по квартирам, и тогда спуститься в подвал. Не хочу, чтобы кто-то задавал вопросы или сплетничал обо мне, потому что, судя по тому, что я подслушиваю с балкона, здесь любят полоскать чужое грязное белье. И занимаются этим не только дамочки у бассейна.
Вчера семь или восемь соседей сидели в шезлонгах, пили «Кольт 45» и обсуждали, почему у Мэри живет внук. Вначале речь шла о том, что мать уехала с каким-то парнем, к середине разговора уже о том, что она отбывает пожизненное в тюрьме строгого режима, без права на досрочное освобождение – за убийство отца мальчика. А под конец они пришли к выводу, что она точно пару десятков раз пырнула его ножом в душевой, но он это заслужил. Невероятно. Не могу понять, посмеяться над этим или перешептывания у бассейна могут нанести реальный ущерб?
Чем меньше я буду болтать, тем лучше, это уже ясно.
Вечером я еду в полицейский участок, чтобы встретиться с детективом Харрисоном. Меня раздражает, что по телефону подробности говорить не хотят. Нашли ли они что-то новое? Они знают, что Генри говорил про убийство? Ничего подобного, потому что, конечно, он никого не убивал. Да, это слышала только я, но все же… Когда я приближаюсь к уже знакомому зданию, сердце колотится и шестое чувство подсказывает, что на сей раз что-то изменилось. Что-то не так.
Я жду в комнатке с раскладным столом и двумя пластиковыми стульями, похожей на помещение для допросов, как в сериале «Преступление в объективе». Когда наконец входит Харрисон, я машинально начинаю вставать, но он жестом приглашает меня сесть. Взгляд у него жесткий, губы сжаты в тонкую линию, на лбу пролегла складка. Он садится напротив.
– Спасибо, что пришли, миссис Хартли. Вам что-нибудь принести? – спрашивает он, теребя галстук.
– Что-то случилось? Вы нашли что-нибудь в его компьютере, какую-нибудь запись? Почему меня вызвали?
Когда мне сказали, что у них есть кое-какие вопросы, это прозвучало как рутина, но теперь, придя сюда, я начинаю беспокоиться.
– Просто хочу еще раз пройтись по базовым вопросам, не возражаете?
Его лицо подчеркнуто нейтрально, он откидывается на спинку стула и листает большим пальцем стопку бумаг.
– Еще раз? Мне кажется, я уже десяток раз все рассказала.
– Да, конечно. Вы очень помогли, но я хочу снова спросить о последнем телефонном звонке, – говорит он, и я не знаю, как это выдержу.
Гулкое пустое эхо голоса Генри, его последних слов и без того преследует меня каждый день и не дает спать по ночам. Только не заставляйте меня снова произносить их вслух! У меня щемит сердце. Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. «Я разрушил нашу жизнь, – сказал он, – и мне очень жаль, но я просто не могу… больше не могу». Сколько раз мне нужно повторять им одно и то же?
– Не нужно пересказывать нам тот разговор. Вы были очень тверды в своих показаниях.
Тверда? Почему он использовал это слово? Ну конечно, я была тверда. Ведь именно так все и было. На меня накатывает жар. Чего они от меня хотят?
– Но в конце, по вашим словам, вы услышали громкий стук, и разговор прервался, – продолжает он. – Можете вспомнить, на что был похож тот стук?
– Я уже говорила. Как будто он прыгнул, а телефон разбился о камни внизу или что-то в этом роде. Не выстрел, просто стук. Я уже говорила.
– Да, говорили, и спасибо вам за это. Но теперь это стало особенно важным – точное время. В свете кое-какой новой информации…
– Какой информации? – прерываю его я.
Он кладет бумаги на стол и руку сверху.
– Понимаю, для вас это будет потрясением, миссис Хартли, но пришел отчет о вскрытии, и… стало ясно, что на самом деле это было не самоубийство.
Он подталкивает отчет по столу в мою сторону, но я не могу его взять, а просто смотрю на бумаги. Мысли беспорядочно скачут. Я опускаю взгляд на титульный лист отчета, и буквы расплываются перед глазами. У меня кружится голова, накатывает волна тошноты.
– Это… Нет, такого не может быть. Я же с ним разговаривала. Он сказал, что больше не может, а потом, потом… Вы же сказали, он спрыгнул. Так наверняка и было, потому что у него была депрессия, и он сказал, что больше не может… Я ничего не понимаю.
Я встаю и оттягиваю футболку от груди, чтобы немного охладиться и не упасть в обморок.
– Конечно, все указывало именно на это из-за ваших показаний о том разговоре и депрессии.
– Я не понимаю.
– Он носил фитнес-браслет, – говорит детектив Харрисон, явно пытаясь разглядеть что-то во мне, какую-то реакцию, и я не понимаю, чего он хочет добиться.
– Да, я подарила ему браслет в прошлом году, – произношу я так тихо, что не знаю, слышит ли меня детектив.
Мой разум затуманен воспоминаниями о том дне – по какой-то блажи Генри решил заняться бегом и интервальным голоданием – видимо, прочитал где-то статью, и я подарила ему браслет. Конечно, через две недели он потерял интерес ко всему этому, но браслет ему все равно нравился, потому что тот следил за сном. Почти каждое утро Генри рассказывал, сколько раз просыпался за ночь, по данным браслета. Говорил, насколько это круто, прямо как ребенок.
– Какое это имеет отношение к делу? – спрашиваю я.
– Такие гаджеты отслеживают много всего… Например, частоту сердечных сокращений. Они также сообщают, когда сердце останавливается. Согласно браслету, смерть наступила через несколько часов после телефонного звонка. Предполагается, что стук, который вы слышали, был ударом телефона о камень или…
Он умолкает – видимо, не хочет говорить, что это Генри мог удариться о камень.
– Если бы он прыгнул и ударился головой о камень, то, скорее всего, потерял бы сознание и утонул. – Детектив видит слезы, текущие по моему лицу, и прерывается. – Мне очень жаль. Я знаю, что это тяжело. Просто таково было первоначальное предположение, исходя из имевшейся информации, – говорит он, ожидая, что я соберу воедино какие-то фрагменты, но я этого не делаю.
Генри нашли прямо под тем местом, где была припаркована его машина, прямо под тем местом, где он прыгнул с обрыва. Так что же хочет сказать Харрисон?
– Но ничего этого не случилось – ни травмы головы, ни утопления. Информация с браслета стала первой подсказкой, а потом вскрытие показало, что рана на голове не соответствует удару о камень при падении, а в легких нет воды.