За каким хером сенатору, члену богатой, уважаемой семьи, понадобилось бродить по ночным улицам и нападать на случайного человека? Связано ли это с похищениями магов Младшей Ветви? На груди кочевника не было тавро. Первое – защиту от болезней, – делали всем магам без исключения. Значит, магом Орхо не был.

Или Квинт хотел забрать его в рабство? Но зачем? Чего-чего, а рабов и денег у Корвинов хватало. Стоило марать руки? Даже если стоило, для таких задач используют наемников. И зачем делать это в Эдесе, когда есть колонии? Может, Орхо просто ему приглянулся? Кочевник был… примечательным. Бред. Луций тряхнул головой и тут же пожалел об этом.

Головная боль мешала соображать. Он потянулся было к вискам, но одернул руки и поморщился. Все это не имело ровно никакого смысла: может, Квинт Корвин был просто извращенцем со специфическим пристрастием воровать симпатичных мужчин на улицах. Какой бы идиотской ни казалась эта теория, объяснения лучше Луций придумать не смог. Теперь Квинт Корвин стал мертвым извращенцем, а Луций и Марк – убийцами и потенциальными смертниками. Если преступление вскроется, им конец.

Изгнание. Патрициев не могли казнить – только лишить привилегий. Им срезали тавро и выжигали глотку, забирая голос и способность к магии. Но на практике эта процедура и была казнью, причем особо изощренной. Настолько, что большинство осужденных выбирали покончить с собой заранее. Как сделал отец Луция, например.

Луций чувствовал, как тревожно засвербили рубцы каждого из его тавро, особенно – Первого. Тавро сохранения наносили каждому магу на первой неделе жизни, и они вырастали, не зная даже обычной простуды. Им были не страшны мор и чума, которые выкашивали целые кварталы Нижних улиц. Но стоило повредить его, хвори поражали холеное, не умеющее защититься тело. За пару дней патриций превращался в изъеденного язвами калеку, который беззвучно молил о милосердной смерти.

От одной мысли о такой участи Луция прошиб холодный, липкий пот.

Смерть Корвина стала случайностью, и связать ее с Марком или Луцием было невозможно – они даже знакомы с ним не были. Луций не сомневался, что никто и никогда не обнаружит тело сенатора: все, за что брался Центо, он делал хорошо.

Все обойдется. Должно обойтись.

Глухой стук заставил Луция вздрогнуть. Орхо умудрился принести большую деревянную лохань и с грохотом поставил ее в центре комнаты. Луций исподлобья наблюдал за ним. Последний раз он видел это корыто лет пятнадцать назад. Кочевник начал заполнять лохань водой из ведер. Он занимался своим делом с такой безмятежностью, будто в прислуживании для него не было ничего унизительного, но и характерной для слуги робости в нем Луций не находил.

– Зачем ты это делаешь? – Луций поморщился от саднящей боли в горле. Его голос осип и звучал до омерзения беспомощно.

– Я уже сказал, – невозмутимо отозвался Орхо, осторожно выливая в лохань воду, от которой поднимался горячий пар, – это благодарность. Не исключено, что я обязан тебе жизнью, уж помыться могу помочь. Тем более ты сказал, что твой раб погиб. Высокородные мальчики вроде тебя беспомощны в таких делах.

– Хочешь сказать, что я избалован?

– А это не так? – Орхо с усмешкой посмотрел на Луция.

– Я потерял прилежного раба, – язвительно просипел тот и закашлялся, – хочешь занять его место?

Орхо задумчиво прищурился, помедлил и вдруг кивнул.

– Если ты этого хочешь, – спокойно ответил он без тени шутки.

– Серьезно?

– Вполне. Не навечно, но пока я тебе нужен, я могу служить тебе.

Луций удивленно вскинул бровь. Он знал, что у северных народов специфичные представления о долге и благодарности. Его самого растила женщина, которую однажды спас отец. Она значилась рабыней Луция, но на деле… Она была его кормилицей и растила, посвятив мальчику жизнь. Однако в Эдесе такого рода истории рассказывались разве что со сцены театра, но никто в них не верил.

– Не знаю, как я объясню дяде, что променял котийца на тебя.

– Я сильнее и красивее, – с изумительной простотой бросил Орхо, – и вообще, кому ты что должен объяснять?

Луций умолк, уставившись на кочевника невидящим взглядом. Он думал. Причина, по которой Квинт Корвин пытался похитить этого человека, не давала ему покоя. И чтобы понять ее, стоило держать кочевника при себе.

А еще ему очень не хотелось оставаться сегодня в одиночестве.

– Хорошо, – наконец кивнул Луций.

Он стащил с себя верхнюю тунику, остался в тонкой нижней.

– Справишься? – Орхо придержал его под локоть, помогая перебраться через высокий борт, но Луций раздраженно отдернул руку.

– Я не ранен и не пьян, – процедил он.

Он уже достаточно пришел в себя, поэтому прямолинейная забота смущала и раздражала. Ему и так было неловко за вид, в котором Орхо его застал. Меньше всего Луцию сейчас хотелось, чтобы с ним нянчились, как с больным ребенком. Тем более этот человек. С внезапной ясностью Луций осознал, что его нового знакомого ничуть не напугал рассказ о двух убийствах, будто он давно привык сталкиваться со смертью.

Отчего-то эта мысль успокоила Луция.

Орхо отстранился, примирительно поднял руки и опустил голову.

– Как скажешь, – он помедлил и с улыбкой протянул: —…хозяин.

Луция передернуло: то ли от горячей воды, то ли от нахального тона.

– Переоденься, – буркнул он, – в каморке должна быть простая тога.

Орхо кивнул и скрылся за перегородкой. Луций с наслаждением опустился в воду. Какое-то время он терпеливо варился в корыте, но ему это быстро надоело: вода остывала, длинные ноги толком не помещались, даже когда он подтягивал колени к груди, позвонки больно упирались в деревянный бортик. В этой лохани Илма купала его в детстве. Тогда он тоже был не в восторге, сейчас – тем более. Хотя стоило признать, что горячая вода сделала свое дело и ему действительно стало легче. Липкий холод ушел, отвратительные воспоминания потеряли остроту, но главное – пропал навязчивый запах крови. Луций поднялся, стянул с плеч мокрую тунику, оставив ее на поясе, и потянулся за губкой.

– Во имя предков, кто тебя так?

Луций рассеянно обернулся, выжимая губку.

– Что?

Орхо зашел в комнату и изумленно уставился на его оголенную спину.

– Это Третье Тавро. Свежее. Никогда не видел?

– Это больно? – Орхо потянулся рукой к его пояснице.

– Больно, – Луций пожал плечами, – все их делают. Ничего особенного. Не трогай.

Словно выйдя из оцепенения, Орхо убрал руку и недоверчиво изогнул брови.

– Это… – он долго подбирал слово, – нездорово.

– Да нет, наоборот, – хмыкнул Луций и принялся осторожно протирать рубцы, до которых мог дотянуться, – три дня потерпеть, и все. Стареющее тело приносит куда больше хлопот.

– Три дня? – Орхо поморщился. – Это безумие. Дай сюда.

Он забрал у него губку и начал осторожно обтирать спину. Луций не возражал. Орхо касался рубцов почти невесомо, причиняя куда меньше боли, чем сам Луций в своих неуклюжих попытках помыться.

– Ты серьезно собираешься стать моим рабом? – спросил Луций, разрушая неуютную тишину.

– Ты спас меня, – равнодушно повторил Орхо, – мою жизнь или свободу: не думаю, что этот как-его-там оглушил меня, чтобы выдать мешок золота.

– И надолго?

– Там посмотрим. – Он осторожно провел вдоль позвоночника, остановился на пояснице и вернул губку.

Когда Луций закончил с купанием, Орхо подождал, пока тот вытрется, и, отвернув лицо, протянул свежую смену одежды. Вообще, он довольно быстро освоился в жилище новообретенного хозяина, даже обнаружил нишу с амфорами в дальнем прохладном углу и по-свойски разлил вино по чашам.

Луций сделал небольшой глоток, который ласково прокатился по больному горлу, и насмешливо заметил:

– Раб не трогает вещи хозяина.

– Что-нибудь еще? – Орхо одарил его снисходительной улыбкой.

– Раб не прикасается к хозяину без разрешения, – Луций принялся мерить шагами комнату, загибая пальцы, – раб не разговаривает без разрешения хозяина. Раб не поднимает глаз. Я бы даже спьяну не выменял вышколенного котийского мальчика на такого, как ты.

– Ладно-ладно, я понял, – Орхо рассмеялся и отодвинул вино, – но какая разница, поднимаю ли я глаза, если делаю работу?

– Нихера ты не понял, – Луций проявил несвойственную ему раздражительность, – но, если уж взялся, играй как следует.

– Хорошо… хозяин.

Орхо отступил на шаг и опустил голову. На острые скулы и узкий прямой нос с легкой горбинкой легла тень, но Луций все еще видел его улыбку. Тунику он перевязал на свой манер – широким отрезом ткани, стянувшим пояс. Короткие рукава оставляли открытыми покрытые шрамами плечи.

Раб-секретарь, как же.

– О боги, ладно! Ты умеешь читать? Считать?

– Да, хозяин. Выпить можно?

– Пей, – Луций на секунду задумался, – а кто учил тебя? Ты свободно говоришь, еще и грамотен.

– Мать. Меня всему учила мать. Она была знакома с одним эдесцем и работала с ним, – объяснил Орхо, отпив вино.

– А откуда ты?

– С Севера. Я жил в Истреде.

– И как тебя занесло в Эдес?

– Просто искал свое счастье, – широко и легко улыбнулся Орхо.

– И ты не знаешь, почему на тебя напали? – Луций внимательно смотрел на него, чтобы уловить даже мимолетную тень лжи.

– Без понятия. Я здесь месяц, и за все это время поссорился только с одним обувщиком, который отказался чинить мне сапоги.

Луций злился на то, что не мог связать события между собой – все, что говорил Орхо, казалось абсурдом. Но сколько бы он ни всматривался в лицо нового знакомого, ему так и не удалось заметить ничего подозрительного.

Он решил использовать последний козырь. Мягко улыбнулся и с холодком в голосе произнес:

– Я ведь маг.

– Я догадался.

– Я могу заставить тебя говорить.

Он внимательно следил за лицом Орхо: дрогнет ли уголок глаза, расширятся ли зрачки, изменится ли дыхание.

Кольца в ушах кочевника зазвенели. Он шагнул вперед и оказался в нескольких сантиметрах от лица. Теперь Луций в деталях мог рассмотреть темные тонкие губы с глубокими трещинками, узкий подбородок со шрамом сбоку и такой же тонкий серп шрама на острой скуле.

– Эдера, – Орхо назвал его именем, которое тот слышать не привык, хотя ему нравилось, затем посмотрел на него прямым взглядом чуть сощуренных волчьих глаз. В голосе Орхо не было ни тени вызова, только спокойная уверенность и нечто похожее на сочувствие. – Я ни в чем тебе не солгал, но верить мне ты не обязан. Ты знаешь меня пару часов, ты в своем праве. Ты вляпался в неприятности из-за незнакомца, потом привел его в свой дом. Используй свою магию, если тебе так будет спокойнее. А хочешь – свяжи.

Луций застыл. Никто, кроме близких друзей, не позволял себе такой фамильярности. И мало кто позволял себе говорить с ним так прямо. Луцию сделалось так же неловко, как если бы Орхо разделся перед ним донага.

– Забудь, – сипло выдохнул Луций, – обойдусь. Не забывай, здесь живут мой дядя и брат, в доме много рабов. Ничего не трогай, ни на кого не смотри, никуда не выходи, ни с кем не разговаривай. А сейчас я буду спать.

– Как скажешь, хозяин, – Орхо сделал шаг назад, зевнул и, прихватив с хозяйского ложа пару подушек, отправился в свой угол.

Луций лег и уставился в потолок.

Когда-то давно дядя подарил ему щенка, а он не смог его воспитать. Потом дядя подарил ему выдрессированного пса, и он потерял его. Теперь Луций сам притащил в дом взрослого дикого зверя и снова понятия не имел, что с ним делать.

3
Ценностные противоречия

– Глаза в пол. Не наклоняй так голову! Напряги немного плечи. Милостивые боги, это невозможно!