Высокий, статный, великолепно сложенный, Георгий легко переносил все трудности походной жизни. Здоровье румянцем выступало на его щеках. Уже не раз штабс-ротмистр испрашивал разрешения отбыть на передовую и дать ему если не роту, то хотя бы взвод, с которым он мог бы принести белому движению реальную пользу. Однако полковник Каппель неизменно отказывал ему в просьбе, считая, что в штабе Починков будет куда более полезен. Каппель ценил его за усердие, неистощимую энергию, умение мгновенно вникать в текущие дела и за обширные академические познания. Он был прирожденным штабистом! Но сейчас, вытянувшись в струнку перед полковником, сам штабс-ротмистр Починков тайно надеялся, что вместо очередного поручения, наконец, услышит долгожданный приказ – принять командование ротой!

Владимир Оскарович показал на икону, лежавшую на столе, и спросил:

– Знаешь, что это за образ?

На беспристрастном лице штабс-ротмистра не дрогнул ни один мускул. Краснощекий молодец был из тех людей, которых трудно чем-либо удивить. Скупой на эмоции, он позволил себе лишь сдержанно улыбнуться:

– Это один из списков Казанской иконы Божьей Матери. Любимая икона моей матушки.

– А вот и нет, – мягко возразил подполковник. – Это не список, а подлинник.

– Разве такое возможно, Владимир Оскарович? Ведь она пропала четырнадцать лет назад.

– Понимаю… В это трудно поверить, но икона настоящая.

На осознание услышанного потребовалась долгая минута, – мысль шла с трудом, словно пробиралась через колючий шиповник. Наконец, штабс-ротмистр спросил:

– Как она попала к вам?

Это длинная история, Георгий… Давай опустим подробности. Я тебе обязательно расскажу об этом, но как-нибудь потом, когда у нас будет побольше времени… И не под грохот большевистских пушек. А сейчас я хочу попросить тебя кое о чем… Нужно спасти икону. Возьмешь ее и с двумя сопровождающими поедешь в Симбирск. – Предупреждая возможный вопрос, добавил: – Гражданская война – это не сплошная линия фронта, как с германцами… Это эскадрону трудно пройти, а трем лапотникам, каковыми вы будете представляться, не столь уж и сложно. Переоденешься в гражданскую одежду, чтобы было сподручнее. Оттуда будет проще пробиться к Деникину. Постарайся уберечь икону для возрожденной России… Я не сомневаюсь в том, что после того, как мы разобьем красных, она станет такой, о какой мы мечтали! И образ Казанской Богородицы нам еще не однажды понадобится… Боюсь, что через час или два в Казани будет очень жарко, и тогда мы не сумеем ее спасти.

– Объясни мне, Владимир Оскарович, почему именно я? – штабс-ротмистр постарался говорить спокойно. – Ты же знаешь, что здесь я буду куда более полезен. К тому же, эта миссия для меня слишком тяжела. Боюсь не справиться.

Подполковник Каппель отрицательно покачал головой:

– Я уверен в противном… Лучше тебя с этой задачей никто не справится. Мы не знаем свою судьбу, не представляем, что с нами будет завтра… Каждый из нас несет свой крест. Порой кажется, что сил уже нет, но мы продолжаем идти. А потом удивляемся: откуда пришла эта энергия, эта выдержка? Что-то мне подсказывает, что спасение иконы будет главным делом твоей жизни.

– И как вы видите ее спасение?

– Теперь она у тебя в руках, тебе и решать. – Пожав плечами, Каппель продолжил: – Возможно, пока ее следует переправить за границу, а когда война закончится, она вернется туда, где больше всего будет нужна.

– Я сделаю все возможное, господин подполковник, – с чувством сказал штабс-ротмистр.

– Другого ответа я и не ожидал… Стань ее ангелом-хранителем. Сейчас она как никогда нуждается в защите. С тобой отправятся два подпоручика, в которых я уверен, два Алексея – Свиридов и Губарев. В дороге постарайтесь не привлекать к себе внимания… И самое главное – берегите икону! А уж она поможет нам в борьбе с большевиками. – Завернув икону в темную ткань, Каппель протянул ее штабс-ротмистру: – Надеюсь свидеться, а если не получится… Не поминай лихом и прощай! – он крепко обнял Починкова, потом, резко отстранившись, добавил: – Все, ступай! Тебя уже ждут.

Тот, как и подобает строевому офицеру, распрямил спину и, четко развернувшись, строевым шагом покинул комнату.

Оставшись в одиночестве, Владимир Каппель подошел к широкому окну. Поздний вечер был озарен невероятным закатом, словно опалившим половину неба. Неспешно заходящее солнце протянуло мерцающую кровавую дорогу поперек антрацитовой полосы широкой реки. В высоте виднелись багряные клочья потрепанных ветром перистых облаков.

Казалось, то не день кончался, а приближался какой-то вселенский закат.

Глава 3
1918 год. Октябрь
Выгодная сделка

Дорога до Петрограда заняла немногим более двух месяцев. Поначалу двинулись в сторону Вятки. Опасаясь лишних глаз, ехали преимущественно ночью, днем отсыпались в лесу. Порой заезжали на постой в какую-нибудь глухую деревушку и, отдохнув день-другой, следовали дальше.

В одной из таких дальних деревень, состоявшей из двух десятков столетних покосившихся изб, отыскалась местная газета «Деревенский коммунист», в которой было напечатано сообщение о взятии 10 сентября Красной армией Казани. Там же было опубликовано письмо Ленина красноармейцам, в котором он поздравлял их со взятием города и называл эту победу началом перелома в настроении армии и переходом к более твердым и решительным действиям на фронте^[21].

Оставалось только удивляться, каким образом эта газета попала в деревню, которая даже не была связана с миром сносными дорогами. В доме, где обнаружилась эта газета, к печатному слову относились с явным почтением: газеты были сложены небольшой стопкой под иконами, их не использовали на самокрутки и не растапливали ими печь. Судя по обветшавшим краям, этот последний номер был перечитан не один раз.

Не дожидаясь обещанной отварной картошки, путники сложили нехитрые вещички, подхватили икону, упакованную в кожаную сумку, забросили за спину походные мешки и под злобное сопение закипающего самовара вышли под сень ненастной осенней ночи. Вдали зелеными огоньками блеснули волчьи глаза и тотчас померкли. Офицеры вывели со двора коней и неспешно двинулись в дорогу. Ожидаемую новость каждый из них принял тяжело, настроение было скверное, разговаривать не хотелось, они молчали, пока ранним утром не вышли к небольшой опушке, заросшей пожелтевшей лебедой, где сделали привал, чтобы немного поспать.

Недалеко от Петрограда их застала оглушительная новость: адмирал Колчак совершил переворот в Омске^[22], – свергнул Уфимскую директорию^[23] и объявил себя верховным правителем России. А в одном из доходных домов, где они расположились на ночевку, мужчина средних лет с недельной щетиной на худом лице, каким-то образом признав в троице путников своих, за обедом неожиданно поделился распирающей его новостью:

– Все! Конец большевикам!

– Почему? – не удержавшись, спросил штабс-ротмистр Починков.

– Вся Сибирь поднялась! А тут я еще своего старинного товарища повстречал… вместе Николаевскую военную академию заканчивали. Он говорит, что генерал Деникин объединяет под своим командованием Добровольческую армию, донских и кубанских казаков. Хочет дать бой большевикам. Я как раз туда еду. Не могу просто так отсиживаться, душа не на месте! Может, вместе на Дон двинем? – он с надеждой посмотрел на Починкова.

Ковырнув вилкой в салате, штабс-ротмистр Починков негромко заметил:

– У нас другие планы.

Усмехнувшись, сухощавый буркнул:

– За границу, значит, сваливаете, шкуры свои спасаете…

– Послушайте, – поручик Свиридов резко поднялся со своего места, – как вас там…

– Сядь, Алексей, – твердым и спокойным тоном произнес Починков и, повернувшись к сумрачному соседу, добавил: – Просим прощения, но нам нужно идти. Завтра утром мы должны быть в Петрограде.

Так и не притронувшись к еде, Георгий поднялся и вышел из-за стола, уводя за собой остальных.

Наконец, поезд прибыл на вокзал. Вот и Петроград. Такой желанный. Такой родной.

В городе заканчивалась осень, а вместе с ней уходили и последние погожие дни. На асфальте сиротливо лежали пожелтевшие листья, пришпиленные струями дождя. Ноябрьское небо заволокли серые тучи. Мокро. Промозгло. Хмуро. Моросил дождь. Солнечные дни в это время года редки, а потому воспринимаются с особой нежностью. Но была еще надежда, что в ближайшие дни распогодится.

– Спасибо за компанию, – произнес штабс-ротмистр Починков, ступая на перрон Николаевского вокзала^[24], – дальше я доберусь самостоятельно. Сначала решу, что делать с иконой, а потом зайду к своим… Очень хочу увидеть свою невесту, мы помолвлены, мечтали сыграть свадьбу, а потом как-то все разом завертелось… Сначала одна революция, потом корниловское выступление^[25], дальше октябрьский переворот^[26]… Да что там рассказывать, – отмахнулся штабс-ротмистр, – вы это не хуже меня знаете.

– Как зовут вашу невесту? – спросил подпоручик Губарев – рослый крепкий парень.

– Мария, – широко заулыбался Георгий. – Самое красивое имя в мире.

– Мы не сомневаемся, господин штабс-ротмистр.

Расстегнув верхний карман френча, Починков вытянул из него небольшой отретушированный снимок.

– Вот она, моя красавица.

– Ваша невеста действительно очень красивая, – кивнул Губарев, едва глянув на фотоснимок.

– И не нужно нам никакой свадьбы, – вдруг сказал Починков, пряча фотографию в карман. – Зайдем в церковь и обвенчаемся. А потом, когда все это закончится, сыграем свадьбу. А куда вы теперь?

– На фронт, – ответил Свиридов, плотный крепыш. – К Каппелю.

– Каппель сейчас в Сибири, добираться к нему будет сложно, – сдержанно заметил Починков.

– Попробую прорваться. Сейчас по всей России много таких офицеров, как я, желающих поквитаться с большевиками.

– А ты? – посмотрел Починков на Губарева.

– Сначала проведаю мать, она в Тихвине проживает. Боюсь, что померла, перед моим отъездом скверно себя чувствовала. А потом буду пробираться на Дон, – сказал подпоручик. – Уверен, что генералу Деникину нужны грамотные офицеры. А там посмотрим, как судьба распорядится.

– Выполню порученное дело и тоже вернусь к Владимиру Оскаровичу, – заверил штабс-ротмистр Починков.

Распрощавшись с товарищами, Георгий сел в подъехавшую бричку и назвал адрес:

– Отвезите меня на Лиговку, любезнейший, к дому Перцова.

– Сумочка-то вам мешает, может сюда положим, тут место свободное имеется, – предложил кучер.

– Не стоит беспокоиться, любезнейший, справлюсь, – заверил кучера Георгий, прижав к себе поплотнее икону.

– Как скажете, барин. Но, пошла! – прикрикнул кучер на лошадь.

Подъехав к доходному дома Перцова – огромному шестиэтажному зданию, построенному незадолго до войны, кучер объявил:

– Пожалте, барин.

– Быстро довез, голубчик, – похвалил Починков. – Я даже осмотреться не успел. Держи! – щедро расплатился штабс-ротмистр. – Детишкам пряников купишь.

– Да какие нынче пряники, – отмахнулся извозчик. – Голодно. Хлеба бы купить.

Дождавшись, когда бричка завернет за угол, штабс-ротмистр направился в каменный флигель внутреннего двора, где проживал его давний приятель Суви Андерес, с которым он начинал военную службу. Впоследствии он был переведен в Эстонию, где командовал ротой до самой февральской революции. Примерно год назад Эстонская республика объявила о своей независимости и призвала всех эстонцев, проживающих на территории России, возвращаться на родину. Однако Суви Андерес не спешил покидать Россию и устроился при новой власти работать на таможню.