Ситуация на границах в северо-западной России была неспокойная. Около двух лет назад Великое княжество Финляндское объявило о своей независимости, которую вскоре одной из первых признала Российская Советская республика. А уже в середине мая Ставка Маннергейма опубликовала решение правительства Финляндии объявить войну советской России. После этого белофинны оккупировали Ребольскую волость в советской Карелии, высадились в Эстонии, где принялись оказывать активную помощь эстонскому правительству в борьбе с Красной армией.

Граница между Эстонской и Российской советской республиками не была сплошной, имела множество дыр, чем напоминала голландский сыр, – во многих местах, где простирались болота, были проложены тропы, через которые в обе стороны, кто по одиночке, а кто, сбившись в небольшие группы, передвигались люди. Одни уносили добро из большевистской России, другие прятались в карельских просторах и дожидались приказа правительства на дальнейшее вторжение на российскую территорию. Карл Густав Маннергейм^[27], подписавший приказ на завоевание Восточной Карелии и ликвидации Петрограда как столицы Советской России, отказываться от своих планов не собирался.

Временное затишье, установившееся на границе, позволяло без хлопот перебраться с иконой в Эстонию, где святыня должна будет переждать лихолетье в одном из православных храмов, пока в России не сменится большевистская власть. Помочь ему перейти границу мог Суви Андерес, имевший надежных друзей по обе стороны.

Позвонив во флигель, штабс-ротмистр Починков стал ждать. Через минуту дверь распахнулась, и в проеме предстала русоволосая девушка лет двадцати:

– Вы к Андресу Антоновичу?

– Да, к нему.

– Проходите, – отступила в сторону девушка. – Он в гостиной.

Миновав широкий светлый коридор, в котором стояла кожаная софа с вешалкой для одежды, штабс-ротмистр Починков вошел в широкую гостиную с узкими высокими окнами. За столом сидели двое мужчин: один из них – черноволосый, сумрачного вида – перелистывал какие-то бумаги, второй, уже немолодой, в дорогом сером костюме, стоял у окна и с интересом смотрел на вошедшего.

Еще не чувствуя худого, Георгий Починков спросил:

– Позвольте полюбопытствовать, Андрее Антонович здесь?

Мужчина в сером костюме, сделав навстречу два шага, поинтересовался:

– А вы кем ему приходитесь?

Незнакомец взирал спокойно, даже как будто без всякого интереса. Но в нем присутствовало нечто такое, от чего по спине пробежал холодок. Стараясь не показывать беспокойства, штабс-ротмистр Починков по-дружески улыбнулся:

– Нахожусь здесь по делам, службы, хотел передать ему добрые пожелания от его старинного друга.

Не отводя взгляда, мужчина столь же доброжелательно осведомился:

– А что у вас за служба?

В правом кармане Починкова лежал револьвер, и требовалась всего лишь какая-то секунда, чтобы извлечь его и выстрелить в стоящего напротив мужчину, буквально излучающего смертельную угрозу, но тогда ему придется бросить икону, которую он держал в правой руке.

– А вы, собственно, кто будете, чтобы интересоваться? Я пришел к Андресу Антоновичу, если его нет, то придется зайти в следующий раз. Позвольте откланяться, было приятно побеседовать с вами.

Развернувшись, штабс-ротмистр шагнул к выходу, но в этот самый момент створки дверей неожиданно широко распахнулись, и он увидел двух молодых мужчин с револьверами в руках, направленных в его грудь. Штабс-ротмистр удивленно повернулся к мужчине в сером костюме и натолкнулся на его насмешливый взгляд.

– Вы спрашиваете, кто мы такие? Извольте услышать… Мы из петроградского ЧК. А вот кто вы? Ваша фамилия?

– Она вам ничего не скажет, – хмуро проронил Починков, осознавая, что случилось худшее из всего, что можно было представить. И всякая возможность, чтобы выпутаться из этой скверной истории, отсутствует.

– Это уже нам решать. Что-то мне подсказывает, что нас с вами ожидает очень обстоятельная и интересная беседа. А насчет Андреаса Антоновича вы не беспокойтесь. Сейчас он находится в «Крестах»^[28], в очень интересной компании, кажется, среди них есть парочка министров, и им есть о чем поговорить и что обсудить. А теперь я еще раз спрашиваю вас, с какой целью вы явились в дом к господину Суви?

– У меня нет никаких целей. Я нахожусь здесь проездом и хотел бы переночевать в его доме.

– Презабавно! – широко заулыбался мужчина. – Значит, «проездом». И позвольте полюбопытствовать, куда вы, собственно, направляетесь? Уж не в Эстонию ли часом? Осмелюсь спросить, а вы, батенька, не британский шпион? – зло сверкнув глазами, человек в сером костюме приказал: – Обыщите его!

Стараясь не уронить икону, Починков прислонил ее к стене.

– Руки в стороны! – скомандовал подошедший чекист. Он уверенными движениями постучал по его бокам. Обнаружив в кармане пистолет, вытащил его и положил на стол.

– Что в сумке? – спросил мужчина в костюме.

– Икона.

– Что за икона?

– Не имею понятия… Я в этом не особо разбираюсь, – равнодушно произнес Починков. – Зашел в антикварный магазин, увидел в лавке расставленные иконы, взял одну, что приглянулась.

– Мужчина в костюме расстегнул сумку и вытащил из нее «Казанскую икону Божьей Матери», сверкнувшую бриллиантами.

– Однако! – невольно ахнул он. Он долго разглядывал лики, затем, перевернув, внимательно осмотрел икону сзади, а потом спросил: – И сколько же вы ему заплатили за эту икону? На одну буханку хлеба дали или все-таки на две? А может быть, карточками своими расплатились? – Починков подавленно молчал. – А вы, как я посмотрю, миллионщик, если можете себе позволить такую красоту. Не хотите отвечать? Вижу, вы не из разговорчивых… Что ж, я терпеливый, подожду. Может, хотя бы имя свое назовете, должны же мы знать, кого поставим к стенке.

– Извольте, штабс-ротмистр Георгий Починков.

– Уведите его, пусть пока у нас посидит, а там посмотрим!

– Руки давайте сюда, ваше благородие!

Надев на штабс-ротмистра Починкова наручники, его вывели из флигеля.

– Что скажете об этой иконе, Федор Макарович? – обратился мужчина в костюме к человеку, сидевшему за столом.

– Скажу, что это очень дорогая икона. Бриллиантами покрыта вся риза. Стоит очень больших денег. Только на Чудотворных иконах так украшают ризу и оклад.

– Все так… Соглашусь с вами. В семинарии я проучился целых два года и кое-чему научился… Как видите, священником стать не получилось, но вот в иконах я немного разбираюсь. В это трудно поверить, но, на мой взгляд, это «Явленная Чудотворная Казанская икона Божьей Матери».

– Павел Глебович, шутить изволите?.. – посмотрел с удивлением на мужчину в костюме собеседник. – Неужели вы полагаете, что это именно та икона, что пропала из Богородицкого монастыря в Казани в 1904 году?

– Хотел бы сказать «да», но такой уверенности у меня нет, – продолжал он рассматривать икону.

– Где, в таком случае, она была все это время?

– Не могу знать, но обычную икону столь богато не украшают.

– Мы должны передать ее в оценочно-антикварную комиссию. А уж Ферсман^[29] со своими людьми решат, что делать с ней далее: передать в Гохран или отложить для продажи за границей.

– По декрету нам остается пять процентов реквизированного, – слегка поморщившись, произнес Павел Глебович. – Но даже этой суммы будет вполне достаточно, чтобы пережить нынешнее время. Я тут как-то прошелся по рынку, так царский генерал продавал бриллианты с рубинами. Я у него спрашиваю: откуда драгоценные камни берете? И знаете, что он мне ответил?

– Даже не догадываюсь.

– Говорит, что из орденов вытащил. Спрашиваю у него, и не жалко вам свои ордена уродовать? Все-таки не просто так вам их давали, а за верную службу, пусть даже хоть и царскую. А он мне отвечает, что ему деваться некуда: принадлежит к четвертой группе населения. Его карточки сейчас не отоваривают, а отоваривают только у первой и второй – у рабочих тяжелого труда и у рабочих других профессий. Эти камушки помогают выживать ему и его семье. А еще сказал, что оправа у орденов золотая, скоро очередь дойдет и до них.

– Нам, Павел Глебович, такая судьба не грозит. Царские ордена мы не получали.

– Сделаем так… У меня есть знакомые, которые с удовольствием купят эту икону, причем, за большие деньги. И пять процентов, которые нам обещают, это будут сущие пустяки по сравнению с тем, что мы получим от продажи. Деньги поделим поровну. И об этой иконе никто никогда не услышит.

– А как же этот арестованный, он же не будет молчать. Икона дорогая, усыпана бриллиантами.

– Завтра он будет расстрелян как английский шпион. Лишние свидетели нам ни к чему. – Уложив икону в сумку, Павел Глебович добавил: – Квартиру держать под присмотром. Уверен, что этот английский шпион не последний, кто в нее заглянул.

– Вы возьмете автомобиль?

– Не нужно, доберусь на экипаже, тут недалеко, – отмахнулся Павел Глебович и вышел из гостиной.

Подъехав на экипаже к «Дому Фаберже», Павел Глебович взял сумку с иконой и зашагал к парадному входу, отделанному в стиле модерн с использованием мотивов средневековой архитектуры. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, – в здание вложены огромные деньги. Каждый входящий клиент должен был уверовать в то, что он попадает в настоящую сказку. И сказка начиналась уже с фасада, украшенного красивыми колоннами, между которыми размещались широкие витринные окна, составляющие первый этаж. Именно здесь еще совсем недавно шла основная торговля; на остальных этажах располагались отдельные кабинеты, в которых заключались контракты, а также приватные комнаты, где заказчик мог сохранить инкогнито.

Сейчас здание пустовало, в широких коридорах, выглядящих уныло, проживало только эхо. А ведь в недалеком прошлом «Дом Фаберже» был едва ли не самым оживленным местом в городе.

Павел Глебович кивнул дворнику, почтительно вышедшего ему навстречу, и, потянув на себя медную ручку, вошел внутрь здания. Пройдя под подковообразной аркой, он ступил на парадно оформленную лестницу. Внутри здание оставалось по-прежнему живописным, вот только исчезли длинные ковровые дорожки, тянувшиеся от самой двери по итальянским белоснежным мраморным ступеням до второго этажа, прямиком под высокие колонны, что подпирали балконы просторного холла. Витражи, прежде украшавшие внутреннее убранство помещений, во многих местах потрескались, а на первом этаже и вовсе были разбиты. Теперь вместо них было вставлено обыкновенное стекло.

Чуть касаясь кованых перил, Павел Глебович стал подниматься по высокой лестнице в кабинет Карла Фаберже^[30].

На втором этаже здания размещалась бухгалтерия, занимающая несколько комнат; в небольших залах прежде находились образцы предлагаемых эмалей, а также витражи с растительными узорами; в трех просторных комнатах за стеклянными витринами на аккуратных цветных подушечках была представлена коллекция моделей. На третьем этаже располагались кабинеты и залы, включая художественную студию и мастерскую скульпторов, а также ювелирные мастерские, в которых работали именитые золотых дел мастера.