Тень, вынырнувшая из трещины, была другой. Человекообразной – да. Но не как Судья. Эта – копия. Почти отражение. Та же осанка. Те же волосы. Только взгляд – пустой. Без сомнения. Без тени боли. Зеркальная Алиса, вырезанная из стали. На груди – знак Искры, выгравированный, как клеймо. Она не дышала. И не моргала. Но смотрела прямо в глаза, не отводя ни на миг. И в этой неподвижности было что-то невыносимо точное – как удар в те части души, что годами училась прятать.

– Третий круг, – донёсся голос отовсюду. – Гнев.

Алиса замерла. Не потому что боялась. Потому что узнала. Эту версию себя. Ту, что когда-то почти прорвалась. В ту ночь. В пламени. Когда всё горело, и она стояла в дверях, сжимая в ладони стеклянную куклу, уже расплавленную в нечто уродливое и прекрасное. Тогда в ней что-то заскрежетало. Тогда она впервые поняла, что тишина может убивать сильнее крика.

– Ты знала, – проговорила тень. Голос её не отличался от настоящего. И именно это делало его невыносимым. – Что он уйдёт. Что она солжёт. Что сгоришь – ты.

Алиса стиснула кулаки. Треснули суставы. От пальцев к ладоням пополз жар. В груди тяжело. Будто там копилось не пламя, а гравий. Она сделала шаг вперёд. Камень под ногами застонал, будто и он чувствовал напряжение этого движения.

– Я не хотела. Я боялась.

– Боялась быть сильной. Уничтожить то, что любишь. Но любовь – это форма власти. А ты жаждала власти больше, чем правды.

Слова били точно. Как иглы под ногти. Но Алиса не отступала. Она чувствовала: это не допрос. Это вызов. Если она откажется – проиграет себе. И Искре. Если примет – потеряет часть той, что была. И, может быть, впервые – станут честной с собой.

– И что ты хочешь? – спросила она. – Чтобы я извинилась? Или чтобы добила тебя?

– Я – ты, – прошептала тень. – Без страха. Без жалости. Без слёз. Прими меня – или исчезни.

Они сошлись в центре круга. Молча. Без выкрика. Без драматургии. Удары были точны. Каждый – как вопрос. Каждый – как ответ. Алиса била яростью, тень – хладнокровием. Удар локтем в висок. Ответ – колено в живот. Падение. Крик. Кровь. Их дыхание сплелось, как сплетаются ветви одного дерева, растущего на яде. Сражение длилось мгновение. Или вечность. Пространство сжалось. И всё свелось к одному: последнему шагу. Тень оказалась над ней. Взгляд – стальной. Рука – у горла. Алиса не закрыла глаза. Она прошептала:

– Я не отрекаюсь.

Тень замерла. Секунда. Тишина. А потом – свет. Из груди Алисы рвануло пламя. Без дыма. Без жара. Чистая энергия. Она пронзила копию, как стрела. Тень рассыпалась в пепел. Падала медленно. Будто снег. Только не холодный. Тёплый. Пепел памяти.

И вместе с ней – упало напряжение. Алиса осталась стоять. С ранами. С ссадинами. Но ровно. И когда голос снова разнёсся над залом:

– Третий круг пройден,

– она только кивнула. Спокойно. Как будто в этом не было победы. Только необходимость. Не ступень вверх. А стена, через которую пришлось пройти лбом. Камень под ногами остыл. Треснул. И зажил. Он принял её. Или позволил жить до следующего круга.

Пепел лёг на её плечи. Лёгким слоем. Как плащ. Новый круг раскрылся впереди. Глубже. Тьма звала.

И Искра – не горела. Она ждала.

Тьма не опустилась – она раскрылась. Как веко у спящего великана, чьё пробуждение несёт разрушение. Алиса почувствовала, как воздух изменился: плотность, влажность, осадок на коже – всё стало иным. Пространство будто втянуло себя внутрь, оставив только её, круг и ту чёрную бездну, что зияла у ног. Никакой команды, никакого предупреждения. Только шаг. Шаг вперёд – в незнаемое. Она сделала его. Неуверенно. Но осознанно. Плоть ответила дрожью. Камень под ногой оказался живым – или мёртвым слишком давно, чтобы не помнить страх. И когда Алиса ступила внутрь следующего круга, то ощутила: этот – не как прежние. Этот был внутри неё.

Мрак не ослеплял – он вёл. Он открывал. В нём были всполохи, как следы молний на сетчатке. В них – силуэты. Сцены. Обрывки. Голоса. Алиса узнавала их. Это не были её воспоминания. И не чужие. Это были остатки. Лики тех, кто приходил до неё. Кто падал. Или прорывался. Но оставлял здесь тень. Храм хранил их, как пепел – форму. Она шла между ними, чувствуя, как кровь внутри медленно густеет. Тело словно вспоминало удары, которых не было. Рёбра ныли. Горло жгло. Ступни – резали камень, будто шли босиком по лезвию. И всё же она двигалась. Дальше. Пока не увидела фигуру.

Не тень. Не копию. Девушку. Селена. Та стояла посреди круга, как будто ждала. Платье на ней было чужое – не то, в котором Алиса помнила её, но слишком знакомое, чтобы быть случайным. Это было её – Алисы – платье, в котором она впервые пришла в Академию. Простой силуэт. Серый, как пепел. Приталенное. На запястьях – кровавые полосы, будто от слишком тугих браслетов. Волосы спущены. На лице – ни страха, ни укора. Только ожидание. Не вопроса. Выбора. Алиса застыла. Внутри что-то дрогнуло. В груди – будто рванули старую нить, которая всё ещё соединяла их.

– Это не она, – прошептала Алиса. И сразу почувствовала, что лжёт. Не потому что это действительно была Селена. А потому что душа откликнулась – болью. Эта боль – не от вины. От невыносимого узнавания. От невозможности простить, и в то же время – неспособности ненавидеть.

– Четвёртый круг, – проговорил тот же голос. – Прощение. Алиса не знала, как звучит прощение. Не уверена была, что вообще умеет его произносить. И уж точно не в этом месте, не сейчас. Она приблизилась на шаг. Селена не двинулась. Но её глаза изменились. В них что-то затрепетало. Как в окне перед бурей. Волнение. Предчувствие. Призрачная надежда. Или ложь. Алиса снова ощутила жар под кожей. Плечи будто вспоминали прикосновения – те, которых давно не было. Или были? Она сделала второй шаг. Камень скрипнул.

– Я не держу зла, – сказала Алиса. Слова звенели, но не ложились. Ложь. Даже если красивая – всё равно ложь. И тогда Селена шагнула к ней. Медленно. И тогда Алиса увидела: кровь на запястьях – свежая. Она не сдержала вздох. Но не от страха. От осознания. Это не Селена. Это её вина. Слепая, вязкая, затвердевшая между ребер, как застывший воск. В ней отпечатки всех ночей, когда она отворачивалась. Всех слов, что могла сказать. Но не сказала. И теперь они всплывали – не голосом. Жестами. Взглядом. Безмолвием.

– Я не знала, – сказала она. – Что будет после. Что ты не уйдёшь. Что останешься здесь. Внутри меня. Что я буду с тобой говорить снова. Без звука. В темноте. Ты станешь голосом моей тени. Мой долг. Моя ошибка. Моё эхо. Селена подошла вплотную. Алиса ощущала запах – железа. Боли. Воспоминания. Прожжённой ткани. Влажной золы. Она протянула руку, но пальцы не встретили кожу. Лишь холод. И боль. Которая струилась сквозь пальцы, как вода из замёрзшего источника. Она не отпустила. Не отдёрнула руку. Позволила ей сквозить.

– Я не прошу прощения, – сказала она. – Я прошу – останься. Губы Селены дрогнули. Но не в улыбке. В боли. В прощении, которое нельзя сказать вслух. Она вытянула руку и коснулась груди Алисы. Там, где пульсировала Искра. Пламя вспыхнуло. Но не как прежде. Оно не обжигало. Оно согревало. Алиса закричала – не от страха. От того, что почувствовала. Всё. Всю вину. Всю нежность. Всю утрату. Все шаги, которых не сделала. Все слова, которых не сказала. Всё, что утекло сквозь пальцы. Селена растворилась. Не исчезла. Стала частью света. Вошла в Искру. И круг запылал. По краю. Как печать. Завершённая. Но не вычеркнутая.

Алиса упала на колени. Дышала. Медленно. С усилием. Камень принял её. Огонь – нет. Ещё не время.

– Четвёртый круг пройден, – сказал голос.

Но внутри – было молчание. И в этом молчании Алиса услышала главное: боль не ушла. Но больше не рвалась наружу. Она осталась. Чтобы помнить. Чтобы не забыть. Чтобы выстоять в следующем круге. В этом – был смысл.

Тишина тянулась невыносимо долго, как будто сама ткань мира ожидала, замерев. Алиса всё ещё стояла на границе пепельного круга, чувствуя, как горячее дыхание Искры у неё под грудью меняет ритм. Оно больше не просто пульсировало – оно будто слушало. Как зверь в клетке, в ожидании приказа. Камни под ногами зашевелились, издавая низкий хруст, и пространство вновь сдвинулось. Не вперёд, не вниз – внутрь. В сердце круга. В самую суть. Воздух сгустился до предела, стал вязким, как мёд, затвердевший в пыльце. Каждый вдох требовал усилий. Каждый шаг отзывался дрожью в костях, словно в неё медленно вживляли ещё одну жизнь – чужую, не прошедшую путь, но ждущую шанса.

И снова – тень. Но не фигура. Объём. Очертание. Оно не приближалось. Оно дышало. Живое, будто ворочающееся вглубь стены, искривляющее сам свет. Оно было будто знаком из иного слоя реальности – клеймом боли. Алиса моргнула – и поняла. Перед ней не образ. Не призрак. Это – пустота. След. Место, где было нечто, но ушло, оставив выжженную печать в реальности. Её внутренняя Искра дрогнула, будто от страха. Она сделала шаг. И этот шаг – провалил её.

Она упала – не телом, а разумом. Зал исчез. Стены – исчезли. Не стало времени. Только боль. Вначале – в висках. Потом – в глазах. Потом – в языке, словно кто-то сжимал его изнутри, не позволяя говорить. Её звали. Голос был знаком. Но не голос. Суть. Алиса. Алиса. Алиса. Повторялось, как мантра. Не требование, а утверждение. Призыв быть. Она зажмурилась. Искра внутри вспыхнула, и с ней – тень рассеялась. Или спряталась. А на её месте – образ.

На коленях перед ней стоял мальчик. Маленький. Лет шести. В лохмотьях. С разбитым ртом и глазами цвета сажи. Он смотрел прямо в неё. Молча. И в его взгляде было то, что не выдержал бы взрослый. Не жалоба. Приговор. Он был слишком мал, чтобы говорить так. И всё же – говорил. Он протянул руку – тонкую, обожжённую. И в ней – фигурка. Деревянная. Кривая. Кукла. Та самая, что Алиса когда-то оставила на подоконнике в доме у реки. Давно. До Академии. До пожара. До той ночи, когда воздух впервые стал гореть.

– Почему ты ушла? – спросил он. Не губами. Внутри неё. – Я знал, что ты вернёшься. Но не так.

Она не ответила. Не могла. Горло горело. Искра колебалась. Что это было? Испытание? Или воспоминание, которое исказили? Или худшее – правда, которую она заперла в себе? Она опустилась перед мальчиком. Коснулась его плеча. Огонь. Настоящий. Кожа на пальцах зашипела, как если бы она касалась угля. Но он не дёрнулся. Он принимал боль. Или был ею.

– Я не знала, что выживу, – прошептала она. – Не знала, что ты останешься там. Один.

Он не моргнул. Только протянул куклу. Она взяла её. Дерево было мокрым. От крови. Или от слёз. Или от чего-то третьего – горя, ставшего веществом. На миг – Алиса не знала, где она. Кто она. Что было правдой. Только голос Искры внутри: «Не отвернись». И она не отвернулась.

Она обняла мальчика. Медленно. Осторожно. Как обнимают воспоминание, зная, что оно исчезнет. Он исчез. Без крика. Без вспышки. Только тяжесть осталась. Глубокая. Принятая. Как груз, без которого не пройти дальше.

Когда она подняла взгляд, пространство вновь обрело форму. Круг – светился. Но не огнём. Светом ожидания. Голос проговорил:

– Пятый круг. Жертва.

И перед ней возникла сцена. Стол. Лезвие. Весы. На одной чаше – пепел. На другой – Искра. Собственная. Живая. Её части. И она знала: нужно выбрать. Что-то отдать. Не часть тела. Не мысль. Что-то большее. Что-то, что определяет путь. Суть. Кем она станет.

На столе появился свёрток. Алиса развернула его – и увидела: дневник. Старый. Закопчённый. В нём – её записи. Мысли. Всё, что она скрывала. Даже от себя. Голоса. Чертежи. Фрагменты истины. И под ним – фото. Не её. Виктории. Дэмиена. Себя – среди них. То, чего не должно было быть. Или что она пыталась забыть. Или боялась вспомнить. Голос внутри знал: если она положит дневник на чашу – что-то исчезнет. Не просто память. Связь. Основа. Вектор. Но если оставит – Искра погаснет.

Она закрыла глаза. Подумала – что важнее: правда, которой не вынесешь? Или ложь, которую носишь, как броню? Пальцы дрожали. Она чувствовала: это не проверка. Это – цена. И приговор. И, возможно, спасение. Она положила дневник на весы. Чаша опустилась. Искра дрогнула. И не погасла. Засветилась. И в этот миг – круг замкнулся. Но осадок от выбора остался.

Алиса осталась стоять. Голос повторил: