Алиса шла к нему медленно, чувствуя, как звук шагов растворяется в стенах, будто сама ткань этого места пыталась поглотить её, втянуть обратно в небытие, из которого она вырвалась. Каждый шаг – сопротивление. Каждый вдох – вызов. Пространство сжималось. Или это она уменьшалась. Не тело – память. Чем ближе она подходила, тем острее ощущала, что несёт в себе не только себя – но всех, кто шёл до неё. Всех, кто умер, чтобы она жила. Или чтобы она вспомнила.

– Я думал, ты не придёшь, – голос Дэмиена прозвучал мягко. Слишком мягко для убийцы. Или потому, что был усталым. Очень усталым.

Она остановилась в трёх шагах. Ближе было опасно. Потому что там начиналась не его сила – её слабость.

– Я всегда прихожу. Особенно в конец.

Он кивнул. Его руки остались в карманах. Но пальцы – она заметила – двигались. Дрожали. То ли от холода. То ли от страха. Он скрывал это, как всегда скрывал всё: маскировкой, полутоном, отточенной позой. Но сегодня маска не работала. Сегодня они оба были беззащитны – по-настоящему.

– Что ты хочешь узнать? – спросил он.

– Кто ты – без приказа?

Он усмехнулся. Губы изогнулись, но глаза остались пустыми. Усмешка жила всего секунду. Потом умерла.

– Пустота. Тень от желания. Созданный, чтобы делать больно. Но теперь… – он поднял голову, и впервые она увидела его настоящим. Без стен. – Теперь я хочу исчезнуть по своей воле. Без команды. Без смысла.

Тишина между ними была плотной, почти физической. Как пауза перед выстрелом. Она слышала их дыхание. Её – рваное. Его – ровное. Но за этим ровным был крик. Глухой, затянутый во внутренние стены.

– Ты убил её? – Голос Алисы не дрожал. Имя не требовалось. Оно пульсировало в воздухе само.

– Да, – тихо. Без торжества. Без раскаяния. Без защиты. – Потому что иначе ты бы не проснулась. А я не мог оставить тебя спящей. Ты нужна была мне – живой. Чтобы ты выбрала. Чтобы ты поняла, кто ты есть. Даже если для этого придётся стать чудовищем.

Она шагнула ближе. Теперь расстояние – одно дыхание. Всё, что было между ними, сжалось в этот миг.

– Ты сделал меня собой.

– Нет. Я пытался. Я готовил тебя. Но ты отказалась. Ты отказалась даже в тот миг, когда было проще сдаться. Поэтому ты – не я. Ты – ты.

Она подняла руку. Медленно. Его зрачки расширились. Но он не отступил. Не закрылся. Не оборонился. Касание было лёгким, почти ласковым. Но в нём не было любви. Только ясность. Понимание. Признание. Прощение без забвения.

– Тогда умри настоящим. Не тем, кем тебя сделали. Не ролью. Не палачом. Умри – человеком.

Он кивнул. Последний раз. Как человек. Как мужчина, которого она могла бы любить, если бы не всё. Как отец, которого она не выбирала – но от которого всё равно пошла.

Не было выстрела. Только свет. Слепящий, как рассвет после пожара. И шаг. Один. Сквозь это сияние. Сквозь прощение. Сквозь себя. Алиса вышла из зала. Из круга. Из предопределённости. Без миссии. Без маски. Без чужих голосов внутри. Только с тишиной. И выбором. Своим.

ГЛАВА 7. ПРИЗРАЧНЫЕ СЛЕДЫ

Ночь опустилась на холмы, как саван. Замок спал, но его стены шептали. Камень помнил больше, чем люди: мольбы, предательства, крики в огне. Теперь здесь была тишина. Не звенящая, как в готическом соборе, а плотная, вязкая. Тишина, в которой каждый шаг звучал, будто выстрел.

Коридоры вытягивались в невозможную перспективу. Пламя факелов в железных держателях дрожало, отбрасывая тени, похожие на повешенных. Виктория шла медленно, босиком. Ступни касались холодного камня, как будто желая убедиться, что она ещё здесь, а не в том пожаре, где всё началось.

Платье из тяжёлого шёлка цеплялось за углы, как будто что-то невидимое не хотело её отпускать. На шее – кулон в форме ампулы с ядом. Она касалась его пальцами, как другие касаются крестика. Ритуал. Утешение. Напоминание.

Она остановилась у зеркала. Оно висело в конце галереи, в рамке из чёрного дерева, покрытого трещинами. Её мать смотрелась в него перед тем, как погибнуть. Тогда оно было целым. Теперь – паутина трещин, отражающих не столько облик, сколько суть.

Виктория протянула руку. Пыль на раме осела не хаотично – образовывала очертания, как старинная гравюра. Её палец провёл линию – и шрам проявился в отражении. Но не на лице. На прошлом.

– Ты пришёл, – произнесла она, не оборачиваясь.

Отражение раскололось. В нём появился силуэт – худой, высокий. Артур Ланген, её отец, опирался на трость с серебряной головой. Его шаги были неуверенны, но взгляд – как стилет.

Леденец щёлкнул между его зубами. Сладость, маскирующая гниение.

– Ты сожгла её письмо, – голос был сухим, как мертвецкий кашель. – Значит, ты действительно решила закончить это.

Виктория медленно повернулась. В её глазах не было гнева – только усталость, выточенная из мрамора.

– Я решила это в ту ночь, когда ты запер её в доме. Когда дал приказ не открывать двери. Ты думаешь, я забыла запах?

Пауза повисла между ними, как нож.

– Мне было пятнадцать, – продолжила она. – И я слышала, как она кричала. Ты тоже слышал. Но не подошёл. Просто сидел у пианино и играл Шопена.

Артур моргнул. Один раз. Медленно.

– Она предала меня. Хотела сбежать. Хотела увести тебя. Ты была моим наследием, Виктория. А она – просто служанка, которая слишком поверила в себя.

Она засмеялась. Но смех был беззвучный, как воздух перед бурей.

– Она была человеком. А ты – коллекционер. Даже смерти. Даже собственной дочери.

Он сделал шаг вперёд. Трость скользнула по плитке, оставив едва заметную борозду.

– Тебе больно, Виктория?

Она склонила голову.

– Уже нет. С тех пор, как огонь не взял мою кожу. С тех пор, как я перестала чувствовать тепло. Только холод. Холод, как ты. Мы ведь похожи, правда?

Он протянул руку к её щеке. Она позволила. Его пальцы были сухими, как пергамент. Он хотел что-то сказать, но не смог. Тень за его спиной дрогнула.

– Ты всё ещё хочешь его? – выдавил он.

Она не ответила сразу. Коснулась кулона.

– Нет. Он – побочный эффект. Я хочу её. Алису. Чтобы она почувствовала, каково это – быть последней. Чтобы она поняла, что всё, что она любит, может сгореть. И сгорит.

В зеркале мелькнуло движение. Не их отражения – нечто иное. Как будто комната запомнила ту ночь и проигрывала её снова и снова. Силуэты, охваченные пламенем. Руки, тянущиеся сквозь стекло.

Артур отшатнулся. Леденец треснул во рту. Его вкус – теперь пепел.

– Картина приближается. Ты чувствуешь её пульс?

Виктория кивнула. Воздух стал влажным, как в катакомбах. Волосы слиплись, как будто влага просочилась изнутри, не снаружи.

– Алиса несёт её, как младенца. Думает, что сможет её спрятать. Но ты знаешь, папа: эта картина не скрывается. Она выбирает.

Артур напрягся.

– А если она выберет не тебя?

Виктория посмотрела на зеркало. В нём отражались не они, а комната, которой больше не было. Пепельная, обугленная, без окон. И в центре – женщина в огне.

– Тогда я её уничтожу. Даже если вместе с собой.

Пальцем она начертила на стекле букву. «М». Она пульсировала, будто кровью. Он знал, что это не его инициалы. И не её. Это было имя огня.

– Ты боишься её, – прошептала Виктория. – Ты всегда боялся. Даже тогда, когда притворялся хозяином дома. А она просто смотрела на тебя – и ты забывал слова.

Он развернулся. Плечи дрожали. Уходил медленно, будто каждый шаг – путь к исповеди.

Когда он скрылся в темноте коридора, зеркало стало вновь неподвижным. Линия пыли на стекле сменилась символом. «М» светилась в ритме, совпадающем с чьим-то дыханием.

Не с её. И не с его.

Сердце картины билось всё ближе.

Дождь не шёл, но всё казалось мокрым. Небо висело низко, как чужое дыхание над шеей. Крыши стекали невидимой влагой, окна домов сверкали, будто их вымыли слезами. Асфальт блестел, отражая хмурый свет фонарей, а воздух был густым, как перед грозой – только гроза давно прошла. Осталась лишь напряжённая пустота.

Алиса стояла у окна гостиничного номера, облокотившись на подоконник. Тело почти не ощущало веса, словно она держалась за что-то тонкое и зыбкое внутри. На коленях лежал альбом – обтянутый кожей, с неровными краями страниц. Её пальцы перебирали края, как будто трогали старую рану.

На одной из страниц – рисунок. Петля. Замкнутая, вытянутая, почти идеальная. Только внизу – тонкий излом, как трещина в стекле. Та самая, что появилась после вчерашнего. После Виктории. После запаха духов, от которого заболела голова.

Она провела пальцем по символу. Кожа зазудела. Слишком острое воспоминание. Миг, когда она увидела тень, охватывающую шею Дэмиена. В её голове оно снова и снова накатывало, как волна. Холодная, вязкая.

– Он не знает, – шепчет она, не отводя взгляда. – Или делает вид.

В дверях появляется силуэт. Тихо, как капля, падающая на мрамор. Он не стучит. Просто стоит. Как всегда.

– Ты не спала, – голос хриплый, шероховатый. Как будто он не говорил вслух несколько часов. Дэмиен держит в руке чашку кофе. Пар едва заметен. Губы сжаты, глаза тёмные.

Алиса не поворачивается.

– Ты когда-нибудь чувствовал, что внутри тебя что-то уже случилось? Но ты всё ещё здесь, как зритель. Запоздалый свидетель собственного крушения.

Он не отвечает сразу. Подходит ближе. Плавно, как кошка на снегу. Ставит чашку на край письменного стола. Кофе чуть плескается. Аромат – горький, почти металлический.

– Каждый день, – произносит он, наконец. – Особенно в этом городе.

Она закрывает альбом. Обложка гаснет под пальцами, словно от испуга. Он чувствует это, даже не смотря на неё.

– Вчера… – её голос тихий, но острый. – Виктория знала больше, чем должна. Даже то, что было в огне. Даже про мать.

Он напрягается. Но не отвечает. Лишь опускается в кресло рядом.

– У неё связи. Старые. И память, которая не стирается. Она запоминает всё, что горит.

Алиса подходит ближе. Рука скользит по краю стола. Чашка обжигает. Она не отдёргивает руку. Пусть боль напомнит – она жива.

– Ты любил её.

Это не вопрос. Это приговор. Он поднимает взгляд. Не оправдывается.

– Я видел в ней… трещины. Отражение боли, которая могла быть моей. Мы оба были пустыми. Только она решила наполняться тьмой.

– А ты?

Он не отвечает. В его лице появляется что-то новое. Усталость. Настоящая.

– Ты знаешь, что она хочет меня уничтожить.

Он кивает.

– Не из мести. Из принципа. Она не переносит других жертв.

– И ты всё ещё с ней. Зачем?

Он смотрит в окно. Отражение делит его лицо на две половины: одна – светлая, другая – погружена в тень.

– Потому что если я рядом, я могу её сдерживать. Хоть чуть-чуть. Пока ты не готова. Пока мы не знаем, что дальше.

Снова шорох. Альбом перелистывается сам. Страницы шелестят, как шаги по сухой траве. Останавливаются на новой иллюстрации.

Алиса смотрит. Замирает. Это картина. Но искажённая. Густые мазки, будто написано пеплом. Фигура женщины – в огне. Поза – словно кричит, но лицо спокойное. И оно – её. Её лицо. Слишком точно. Слишком близко.

– Нет… – выдыхает она.

Дэмиен хватает её за руку.

– Это не настоящее. Это только тень. Она не станет правдой, пока ты не прикоснулась.

Её кожа под его пальцами дрожит. Но она не отстраняется.

– Если я сгорю – ты спасёшь меня? Или останешься и будешь слушать, как я кричу?

Он не отпускает руку. Смотрит в глаза. Молчит. И этим – говорит больше, чем словами.

Они оба не замечают. В зеркале, над комодом, появляется фигура. Высокая. Неподвижная. Слишком резкая, чтобы быть игрой света. Слишком реальная, чтобы быть сном.

Отражение не копирует никого из них. Оно наблюдает.

И улыбается.

Улыбка в зеркале исчезла. Не как тень – как будто её стёрли. Лезвием. Быстро. Жестоко. Без следа – но с последствиями.