Алиса дёрнулась, интуитивно. Повернулась – слишком резко, как человек, просыпающийся в горящем доме. В комнате – только они. Она и Дэмиен. Комод стоял на своём месте, зеркало отражало половину кровати, часть двери, кусок серого света. Ничего. Но её тело выдало себя – напряжённость в животе, будто кто-то зашил туда кусок холода.

– Здесь кто-то был, – голос не был голосом. Он вышел шёпотом, треснувшим.

Дэмиен не отозвался сразу. Он стоял, слегка повернув голову, как зверь, уловивший запах хищника. Его пальцы, всё ещё касающиеся её запястья, вдруг напряглись. Пульс Алисы бился, будто хотел вырваться наружу.

Он подошёл к зеркалу. Сначала медленно, потом быстрее. И в этом движении было что-то изученное. Не человек – охотник. Или приговорённый.

– Никаких следов, – сказал он, почти беззвучно. – Но стекло… запотело. Хотя в комнате прохладно.

Алиса подошла. Осторожно, будто могла провалиться сквозь пол. Она взглянула на стекло – и замерла. Три отпечатка. Её ладони. Его. И третий. Узкий. Вытянутый. Ладонь, как у ребёнка. Или у женщины, у которой сломаны пальцы. И каждый сросся неправильно.

Она отступила, словно от удара. Сердце сбилось с ритма.

Альбом, оставленный на столе, зашевелился. Сначала – будто подул ветер. Потом – как будто его кто-то листал. Быстро, уверенно. Несколько страниц сразу. Они перевернулись сами. И остановились.

На странице – не рисунок. Письмо. Плотными чёрными чернилами, будто гвоздями. Почерк – до боли знакомый. Мягкий наклон, вытянутые петли. Почерк её матери. Или очень искусная имитация.

«Ты дышишь её огнём. Я вижу. Я слышу. Но ты не веришь. А она уже идёт».

Ни даты. Ни адреса. Только символ: буква «L». Вытянутая, как свеча, которую задули на вдохе.

– Это она? – голос дрогнул. Невольно. Больше от предчувствия, чем от страха.

Дэмиен подошёл к окну. Отдёрнул тяжёлую штору. Свет вырезал прямоугольник в полумраке комнаты.

С другой стороны улицы стояло здание. Бывшее общежитие художников, выгоревшее лет семь назад. С тех пор – пустое, обугленное, с обвалившимся фасадом. Но на одном из балконов – силуэт. Женщина. Красное пальто, чуть колышется на ветру. Лица не видно. Только блики там, где должны быть глаза.

– Она смотрит, – сказал он.

Алиса подошла ближе. Задвинулась за него, как тень.

– Как она нас нашла?

– Она не ищет. Она помнит. Её сознание – не логика. Это запах. След. Инстинкт. У таких, как Виктория, память – живое существо.

Алиса схватила альбом и захлопнула его. Обложка вспыхнула жаром. Кожа на пальцах покраснела, как будто она коснулась не бумаги, а угля.

– Мы уходим.

– Нет, – голос Дэмиена стал жёстким. Он взял её за локоть. – Пока ты не закончишь.

– Закончить что? Смотреть, как она вырезает меня изнутри? Строчит письма от имени мёртвой матери? Показывает своё лицо в каждой отражающей поверхности?

Он приблизился. Дыхание его стало другим – не тёплым, а ледяным.

– Она боится тебя. Ты видишь огонь, но не смотришь, откуда он падает. Тень – её страх. А твоя сила – в том, что ты ещё сомневаешься. Это держит тебя в живых.

Алиса отвернулась. Сердце не просто колотилось – оно билось, как заключённый в бетонной камере. Она хотела ударить. Хотела разорвать. Но подошла к зеркалу. Медленно.

Она сжала кулак. Подняла. Но не нанесла удар. Замерла в сантиметре. Стекло дрогнуло. Отразило их обоих. И между ними – не пустота. Силуэт. Женский. Высокий. Иссиня-чёрный. Тело – как обугленный торс, вырезанный из тьмы. Лицо не читалось. Но глаза – горели. Не светом. Пеплом.

Фигура смотрела только на Алису. Не моргала. Не шевелилась.

– Она внутри, – выдохнула Алиса. – Не в зеркале. Во мне. Я чувствую, как она двигается. Как дышит. Как будто мы с ней одно сердце на двоих делим.

Дэмиен молчал. Но отступил. Один шаг.

И тогда зеркало шевельнулось само. Без ветра. Без касания. Пыль на стекле поднялась, закружилась в воздухе, и, оседая, оставила слово.

«СКОРО».

Они сидели молча. Напротив друг друга. Между ними – альбом, как граница. Алиса не открывала его, но он дышал. Буквально: обложка подрагивала, как кожа над рёбрами. Внутри – чужое присутствие, не имя и не образ, а сущность, которую нельзя вычеркнуть. Что-то внутри не спало. И не давало спать им.

Дэмиен смотрел на неё так, будто в её лице искал трещину. Усталость стояла в воздухе, как сигаретный дым после ночного допроса.

– Она нашла трещину, – сказал он наконец.

– В чём?

– В тебе. В этом месте. В картине. Всё связано. Она не приходит через дверь. Она – сквозняк. Если хоть одна рама неплотно прибита – она уже внутри.

Алиса посмотрела на окно. Рама старая, деревянная, краска облупилась. Закрыто. Зашторено. И всё равно дуло. Лёгкий ветер трепал кончики её волос, как будто кто-то дышал с другой стороны.

– Я не понимаю, – сказала она. – Почему именно я? Почему не кто-то другой?

Он молчал. Долго. Пальцы скребли по краю стола. Дерево поскрипывало, словно пыталось ответить за него. Его взгляд не касался её – он смотрел сквозь неё, в что-то, чего она не могла видеть. Или не хотела.

– Ты не просто человек, Алиса. Ты – след. Эхо. Как нота, прозвучавшая в пожаре. Виктория слышала её, когда всё уже обрушилось. Ты – то, что осталось. А она ненавидит остатки. Потому что они напоминают, что было настоящее.

Тишина повисла тяжёлой простынёй. Электропровода гудели. В старой гостинице будто жила другая жизнь, где всё повторялось снова и снова. Шорохи. Скрипы. Вздохи. И их двое – будто на сцене, где зрителей нет, только холод.

– Если я часть картины… – начала Алиса, – значит, она может меня переписать?

Он взглянул на неё. Резко. В его лице промелькнуло что-то похожее на испуг.

– Нет. Но она может стереть.

Алиса встала. Медленно, как будто двигалась во сне. Подошла к зеркалу. Её отражение было тусклым, как будто между стеклом и её телом – слой дыма. В её зрачке – отблеск пепла. Едва заметный, но он был. Тот самый, что остался на балконе с женщиной в красном пальто.

– Я её видела. В детстве. Один раз. До всего. Когда мама ещё была жива.

– Где?

– В мастерской. У нас было большое зеркало, почти во всю стену. Я рисовала, а потом заметила, что отражение двигается не так. Я замерла. За мной стояла женщина. Высокая. Волосы тёмные, как уголь. Она держала кисть. И писала меня. Я не могла пошевелиться. Как в оцепенении. Когда она закончила – я проснулась. А потом у мамы начались боли. И запах гари. В доме. Хотя ничего не горело.

Дэмиен встал. Подошёл ближе. Он не коснулся её. Только стоял, как свидетель на похоронах чего-то невидимого.

– Это не сон. Это было первое соприкосновение. Она давно тебя выбрала.

– За что? – голос Алисы был хрупким. Почти детским.

Он отвёл взгляд. Медленно. Будто боялся того, что скажет вслух.

– Потому что ты можешь её закончить. И уничтожить. А значит – ты угроза.

Алиса протянула руку и коснулась зеркала. Стекло дрожало под её пальцами, как дыхание. Оно было тёплым. Слишком тёплым. Как будто дышало в ответ. Изнутри. Внутри промелькнула вспышка. Тень. Её отражение исчезло. В зеркале – пустая комната. И кровать. Вся в золах. Подушки сгоревшие. Одеяло рассыпалось в прах. И рядом на полу – контур тела. Её тела. Как на месте преступления.

– Она ждёт, чтобы я сгорела, – прошептала Алиса.

– Нет, – сказал Дэмиен. – Она ждёт, чтобы ты сдалась. Сама.

Стук в дверь. Глухой. Один. Потом второй.

Звук был не громкий. Но в этой тишине – как выстрел. Они оба замерли. Тени на стенах перестали двигаться. Время остановилось.

– Ты кого-нибудь ждала? – Дэмиен говорил еле слышно.

Алиса покачала головой. Раз. Чётко.

Стук повторился. На этот раз – трижды. Ровно. Как метроном. Или сердце, которое не твоё.

Дэмиен шагнул к двери. Но Алиса остановила его. Сжала запястье. Резко.

– Подожди. Что, если…

Он не спорил. Просто кивнул. Подошёл к тумбочке. Открыл нижний ящик. Там лежал пистолет. Чёрный, без гравировки. Холодный. Он взял его в руку – привычно. Как музыкант – скрипку.

Алиса отступила к окну. Балкон был пуст. Женщина в красном исчезла. Но улица не изменилась. Та же грязь, те же фонари. Только в воздухе стояло что-то новое. Запах гари и сырости. Как будто пепел плакал.

Стук в четвёртый раз. Протяжный. Как вдох перед криком. Алиса едва не вскрикнула – так точно он совпал с её пульсом.

И тут – голос. Женский. Тихий. Шелестящий, как плёнка в проекторе.

– Алиса… открой…

Он не был за дверью. Он звучал в самой двери. В дереве. В воздухе. Внутри. Алиса почувствовала его внутри своей грудной клетки.

И узнала. Узнала сразу. Хотя слышала его последний раз в семь лет.

Шёпот её матери.

Алиса сделала шаг назад. Сердце застыло, как стекло на морозе. Её губы приоткрылись, но воздух не шёл. Она не могла дышать. Голос прозвучал снова – чуть громче. Медленнее. Он царапал внутренности, как ржавый ключ, которым пытались открыть старый замок.

– Алиса… открой, милая… я здесь…

Она стояла у стены, как прибитая. Ноги не слушались. Тень от лампы качнулась – на секунду казалось, что она идёт к двери сама, без неё. Свет стал мутным, словно из лампы выкачали тепло. Комната замерла.

– Это не она, – произнёс Дэмиен, не отрывая взгляда от щели между косяком и дверью. Пальцы крепко обхватывали пистолет. – Это образ. Эхо. Оно тянется к тебе не из памяти. Оно хочет тебя… размыть.

– Но голос… – прошептала Алиса. – Он… точный. Даже с паузами. Она всегда говорила так, когда звала меня к себе. Особенно после тех приступов… когда не могла встать. Я помню, как она лежала в тени оконных рам. Я боялась подойти.

– Именно. Твоя память – вход. Она вытаскивает детали. Как моль тянется к шерсти. Она тебя примеряет. Проверяет, где тонко.

Пятый стук. Глухой. Тупой. Не как удар по дереву – как падение чего-то безжизненного. Или как если бы удар пришёл не снаружи, а изнутри двери.

Алиса дёрнулась. Дыхание перехватило. Она смотрела на дверь, как на лицо покойного, которому не успела сказать всё.

– Если я открою… – Алиса медленно подняла глаза. В голосе – ни капли решимости. – Что будет по ту сторону?

Дэмиен молчал. Долго. Потом произнёс:

– Если откроешь – узнаешь. А потом пожалеешь, что знала.

Слова повисли, как приговор. Внутри неё раздался скрежет – не в ушах, в костях. И тут же – звук. Осторожный. Тонкий. Как будто ногтем вели по другой стороне. По металлу. Прямо на уровне глаз. Дэмиен выстрелил.

Глухой хлопок. Вспышка. Дерево содрогнулось. Зеркало треснуло. Не от пули. От звука. От самого факта насилия в этой тишине.

– Она пыталась пробраться. – Он опустил оружие. – Не через тело. Через звук. Через тебя. Через память о ней.

Алиса упала на колени. Пальцы дрожали. Колени горели, как будто её держали над пламенем. В воздухе – знакомый запах. Апельсиновые капли. Те, что мать держала в ящике с лекарствами. Кислый, резкий. Она ощущала его физически. Слёзы не лились – будто испарились от жара.

– Это всё не случайно. Она знает, как пахнуть. Как говорить. Как дышать, чтобы я вспомнила. Но она не моя мать. Не совсем.

– Нет. Она – её остаток. Или ожог. Запоздалое эхо боли.

Он подошёл, помог ей подняться. Его руки были крепкими, как у скульптора. Он держал её не за руку – за суть. Как будто хотел вернуть обратно в тело.

– Мы уходим. Сейчас.

– Куда? – голос сломался, стал тонким.

– Туда, где она не может войти. Пока.

– Есть такие места? – почти крик, почти мольба.

– Остались. Немного. Слепые зоны. Между городами, между снами. Между «до» и «после». Я покажу.

Он забросил альбом в сумку. Когда кожа натянулась под его руками – обложка дрогнула. Алиса смотрела, как в темнеющих краях пробегает тень. Внутри – свечение. Страницы будто выдохнули жар.