Тень медленно шагнула вперёд и положила зеркало у её ног. Алиса наклонилась. В отражении – не она. Девочка. С глазами из золы. Та самая, что открывала коробку. Теперь – она жива.

Алиса выдохнула. И комната исчезла.

Комната исчезла, но Алиса осталась. Не исчезла, не проснулась. Она стояла – босая, дрожащая – посреди пустоты, в которой не было ни потолка, ни пола, ни горизонта. Только густой, вязкий туман, как варево из снов, в которых не находят выхода. Он обвивался вокруг неё, лизнул кожу – и замер. Словно сам не знал, что делать с её телом, теперь, когда она стала настоящей.

Перед ней – зеркало. Без рамы. Просто стекло, парящее в пустоте, как воронка. Оно отражало её, но и нет. Лицо – родное, но сдвинутое. Угол глаз чуть шире. Под веками – пепел. И волосы не чёрные, а серые, как дым. Но самое страшное – взгляд. В нём не было страха. Только знание. Страшная, холодная ясность.

Рядом с отражением – другой силуэт. Виктория. Тоже без выражения. Её пальцы касались медальона, но взгляд был направлен на Алису. Мальчик рядом с ней держал в руках куклу без лица. В другой – письмо. Лист дрожал, будто от ветра, которого не было.

Виктория шептала. Алиса не слышала слов, но понимала. Слова прожигали сознание напрямую:

– Ты можешь спасти нас. Или погубить. Но ты должна вспомнить всё.

Свет прорезал туман. Как клинок. Он расколол зеркало, и его осколки повисли в воздухе, как звёзды в созвездии прошлого. В каждом – фрагмент: дом, пылающий огнём. Девочка, бегущая босиком. Крик. Медаль. Вода. Кровь. Тишина.

Под её ногами материализовался круг. Не алтарный, а личный. Он был выложен из шрамов. Из её собственных. Каждый изгиб – напоминание. В центре круга – книга. Обугленная. Открытая на пустой странице.

И голос. Он пришёл не извне. Изнутри.

– Пиши. Не ложь. Не вымысел. Не покаяние. Правду.

Алиса опустилась на колени. В книге – не чернила. Её кровь. Ладонь снова треснула. Пепел и капли сливались на бумаге. Она не плакала. Только писала. Имя. Настоящее. Не то, что дали. А то, что забрали.

Тень сзади дышала. Смотрела через плечо. И когда последняя буква легла на страницу – раздался гул. Город проснулся. Не просто шумом. Стоном. Он чувствовал, что кто-то назвал истину. И не отвернулся.

Книга закрылась. Сама. Исчезла. В её руке – остался ключ. Не от двери. От сердца. Своего. Чужого. Всех сразу.

Впереди открылся проход. Он вёл вверх. Но ступеней не было. Алиса поднялась. Просто – шаг за шагом. Воздух становился легче. Туман отступал. Где-то звенела цепочка. Где-то трещал лед.

Она вышла на крышу. Ночь – уже другая. Светлая. Но не от луны. От сердец. Внизу – улицы. Пустые. Но в окнах – лица. Люди. Их много. Все смотрят вверх.

И среди них – Виктория. Впервые – без маски. На шее – пустое место. Кулон исчез. Вместо него – знак. Сердце. Не разломанное.

Алиса кивнула. И шагнула.

Падение не было падением. Оно было вздохом. Теплом. Возвращением. Она не упала. Она оказалась там, где должна была быть.

Сердце билось. Снова. Настоящее.

ГЛАВА 10. СЕРДЦЕ ДОМА

Свеча вспыхнула с сухим треском, будто костяной палец чиркнул по кремню. Комната погрузилась в зыбкий полумрак – тёплый, но неуютный, как дыхание призрака в затылок. Запах воска смешался с тонкой примесью гари, и в этом аромате чувствовалась предчувствие чего-то незавершённого. Алиса стояла у картины, но глаза её были прикованы к зеркалу напротив. Стекло подрагивало от пламени, тени на его поверхности двигались сами по себе – не в такт свечам, а словно по чужому сценарию.

Дэмиен молча наблюдал за ней из полутени. Его фигура была почти сливающейся с фоном, но взгляд – холодный и внимательный – горел, как лезвие скальпеля. Руки скрещены на груди, челюсть сжата. В этом молчании было что-то настораживающее: будто он не просто следил за ней – он ждал момента. Того самого. Тишина между ними была гуще воздуха.

– Ты не должна была этого делать, – голос прозвучал мягко, но под ним пряталось железо. Он не повысил тон, но каждое слово резало по коже.

Алиса не обернулась. Кончики пальцев скользнули по раме. Шершавое дерево, в углах – скопившаяся пыль. Внутри – тонкие, едва различимые линии. Узоры. Не просто случайные. Они повторялись. Она чувствовала, как сердце начинает колотиться. Нет, не от страха. От узнавания. Эти линии она рисовала бессознательно с детства – на запястьях, на краю блокнотов, даже на запотевшем стекле в ванной.

– Ты показала картину Марку, – Дэмиен подошёл ближе. Его дыхание скользнуло по её затылку. Холодное. Как из погреба.

– Он имел право знать, – ответила она. Ровно. Отстранённо. Как хирург перед разрезом. Но внутри всё обрушивалось. Марк? Ушёл? Почему? Что он узнал?

– Он больше не может знать, – голос стал тише, как будто он говорил сам себе. – Он отказался. От всего. От меня. От картины. От тебя.

Она медленно опустилась на корточки перед рамой, будто хотела укрыться. Её ладони вжались в пол, как будто только так она могла остаться здесь, не раствориться в сумраке. В углу рамы что-то блеснуло. Царапины. Глубокие. Почти невидимые. Но они были – такие же, как шрам на её запястье. Как будто время и плоть – одно и то же.

– Ты знал, – не вопрос. Констатация. – Ты знал, что я видела их. Ещё до картины. До всего этого.

– Я не знал, – тихо. – Я… подозревал. Но не хотел верить. Не хотел втягивать тебя глубже. – Он сделал шаг, но не приблизился. – Но ты уже внутри.

– Внутри чего? – Она подняла голову. В её глазах – не страх. Гнев. Печаль. Что-то сломанное, но всё ещё горящее.

– Это не картина. – Он говорил медленно. – Это зеркало. Она отражает не то, что перед ней. А то, что в нас. И иногда… это отражение слишком реальное.

У неё перехватило дыхание. Как будто слова ударили под рёбра.

Она встала, не глядя на него. Пыль на коленях. Холод в ладонях. Она шла к двери, как к спасению. Но на пороге остановилась.

– Я не хочу быть частью этого.

– Уже поздно, – он не сдвинулся с места. Но его голос стал другим. В нём появилась почти нежность. Почти забота. – Она выбрала тебя.

Алиса вышла. Но ощущение, будто что-то осталось за спиной, не исчезло. Наоборот – усилилось. Как будто часть её души осталась в той комнате, в раме. Или в зеркале.

Дэмиен остался один. Он подошёл к картине, провёл пальцем по раме. Где раньше была пыль, теперь – след. Буква «М». Или просто шрам. Но его рука дрожала.

Он посмотрел в зеркало. Там отражалась тень. Женская фигура. В платье, в огне. У неё было лицо Алисы.

Ночь. Париж. Комната Алисы. Шторы шевелятся, хотя окно плотно закрыто. Ткань касается подоконника, как холодные пальцы. Слышится скрип паркета – будто кто-то прошёл мимо.

Алиса сидит на постели, прижав колени к груди. Руки – сжаты в кулаки. На запястье – свежий след от ручки. Те же узоры. Они вернулись. Она не помнит, как нарисовала их. Но чувствует – с каждым разом линии становятся точнее. Будто кто-то ведёт её рукой.

Стук в дверь. Один. Второй. Молчание.

– Не надо, – шёпот. Сломанный.

Дверь открылась. Дэмиен вошёл без стука. Его тень легла на пол, вытянулась, соединилась с её. Он сел рядом. Не прикасаясь. Не говоря. Просто был.

– Я вижу её. – Её голос едва слышен. – Даже с закрытыми глазами. Она горит. И всё время смотрит на меня. Как будто я должна… вспомнить.

Он взял стакан воды со столика. Подал ей. Пальцы коснулись. Дрожь. Между ними – тишина. Но она была наполнена.

– Ты должна научиться отличать настоящее от отражения, – наконец произнёс он.

– А если отражение – настоящее?

Он подошёл к зеркалу. Провёл пальцем по стеклу. На секунду его лицо стало двойным. Как будто внутри – другой он. Темнее. Тише. Опаснее.

– Тогда мы оба уже мертвы.

Свеча мигнула. Потухла.

Тьма опустилась, как вуаль. И пахла лилиями. И гарью. И чем-то ещё. Тем, что невозможно назвать. Но можно почувствовать. Внутри кожи.

Свет больше не возвращался. Комната осталась в темноте, плотной и вязкой, как застывшее дыхание. Алиса не двигалась. Её ноги были плотно прижаты друг к другу, пальцы вцепились в край матраса. В этом мраке всё было ощутимее: каждый шорох, пульс в висках, собственный запах – соль, немного краски, и та едва уловимая нота лилий, которой пропитался воздух. Холод проникал под кожу не снаружи – он поднимался изнутри. Как будто в её груди разливался лёд. Он не сковывал, но создавал напряжение. Чувство, будто ты стоишь на краю чего-то огромного и молчаливого, и только глубина смотрит на тебя в ответ.

Дэмиен не зажигал свет. Он, как и Алиса, понимал: некоторые вещи становятся ближе, когда исчезает граница между светом и тенью. В этой грани можно услышать правду. Или хотя бы то, что от неё осталось. Он подошёл ближе, медленно, не создавая звуков. Каждый его шаг был выверен, почти священен. Он сел на тот же край кровати, где сидел раньше. Но теперь между ними не было пустоты. Тишина пульсировала. Воздух между телами – будто замкнутое пространство перед грозой.

– Расскажи, – произнёс он. Голос глухой, не требовательный, но без возможности отступить. – Что ты почувствовала, когда впервые увидела её?

Он не сказал «картину». Не сказал «женщину». Только «её». Этого слова было достаточно, чтобы в теле Алисы вспыхнула дрожь. Она прикрыла глаза. Из темноты внутри поднялся огонь – тот, что сожрал её детство. Языки пламени обвивали фигуру женщины. Лицо её менялось, но взгляд оставался: изучающий, внимательный, такой, будто знал, что Алиса станет частью этого, задолго до неё самой.

– Я не испугалась, – сказала она, и голос её звучал как треснувшее стекло. – Я… вспомнила. Не картину. Не её лицо. Вспомнила чувство. Будто я уже держала кисть, чтобы нарисовать это. Как будто я уже жгла этот дом. Я знала, как пахнет её кожа. Как скрипят половицы в том зале. Я знала, как заклинание пульсирует под пальцами. И это было до встречи с тобой. До Парижа. До того, как я узнала, что картина существует.

Он не удивился. Только глубже вдохнул, склонив голову. Ладони сомкнуты в замок – белые костяшки на фоне тьмы казались почти мраморными.

– Потому что ты была там, – произнёс он. – Или потому что часть тебя никогда оттуда не уходила.

– Кто она? – спросила Алиса, не открывая глаз. Так было легче. Без его взгляда, без света. Только голос и пульс в груди.

– Она – не женщина. Не совсем. Она была когда-то. Её имя забыли, но след остался. Сильный. Чистый. Он въелся в дерево, в холст, в каждый мазок. Картина – это не произведение. Это сосуд. – Он сделал паузу. – И ты – тот, кто может разорвать её форму. Или влить в неё новое.

Алиса медленно открыла глаза. Линия горизонта за окном была чёрной, как тушь. Тени качались на стенах, будто не принадлежали предметам. Как будто у вещей появилась собственная воля. Её дыхание стало прерывистым.

– Я не хочу быть сосудом. Я не хочу быть ничьим каналом.

– Я знаю, – голос его стал мягче. – И именно поэтому ты нужна. Потому что ты сопротивляешься. Не гонишься за силой. Ты чувствуешь боль. И не хочешь её.

Она встала. Не резко – будто боялась, что от движения что-то треснет. Подошла к окну. В стекле – её отражение. Бледное лицо, напряжённые губы. И ещё один силуэт позади. Но это был не Дэмиен. У отражения позади не было глаз. Только две впадины. В них темнота была глубже, чем ночь снаружи.

Она резко повернулась. Комната пуста. Только он – сидит, не двигается.

– Она за мной следит, – тихо.

– Она ждёт, – так же тихо. – Но только ты решаешь, впустить ли её.

Алиса провела рукой по запястью. Узоры стали ярче. Как будто их нарисовали огнём. Они не жгли. Но отдавались в голове – звоном, похожим на ритм биения сердца.

– Что это? – прошептала она. – Что это за язык?

– Это не язык. Это память. Коллективная. Как шрам в культуре. Её рука дотянулась до твоей. И теперь ты помнишь. Через кожу. Через кисть. Через краску.