Алиса сделала шаг назад. Тени растянулись. Свеча вспыхнула вновь. Коротко. Огонь лижет стекло картины. От него на рамке проявляется буква. М. Кровь? Воск? Или… то, что осталось внутри?

– Ты её чувствуешь? – её голос дрожал.

– Я чувствую тебя. Но ты уже не одна.

Он говорил это не как утешение. Как факт. Безысходный.

Тишина. Изнутри картины – стук. Раз. Пауза. Два. Пауза. Третий – длиннее. Это не шум. Это – сигнал.

Алиса прижала ладонь к холсту. Он был горячий. Настолько, что кожа могла обжечься. Но боль не пришла. Только образ. Пепельная бабочка, вспыхивающая на кончиках пальцев. Та же, что танцевала по подолу маминого платья, когда всё горело.

– Она хочет выйти, – прошептала Алиса. – Или хочет, чтобы мы вошли.

И тогда картина дёрнулась.

Механически.

Как дверь.

Но пока – не открылась.

Дэмиен не шевелился. Пламя свечи снова погасло, но его лицо всё ещё отсвечивало – не от света, а от чего-то внутреннего. Как будто он светился изнутри, но не теплом, а напряжением, наэлектризованным до предела. В нём сквозило ожидание – словно он знал, что следующая минута разделит их на до и после. Алиса стояла рядом. Она чувствовала, как воздух между ними становится плотным, насыщенным, как перед грозой. Между их телами – расстояние, но между их тенями – никакого. Их тени уже слились.

Нить натяжения была невидимой, но остро ощущаемой. Как волос, натянутый между пальцами мёртвого скрипача. Как лезвие. Одно неверное слово – и она прорежет плоть. Или память. Или само время, которое, казалось, застыло в комнате, не в силах двигаться дальше.

– Эту комнату надо запечатать, – произнёс он бесцветным голосом, в котором не было страха, но звучала необходимость. – Немедленно.

– Если мы это сделаем, – тихо, почти беззвучно, – картина начнёт гнить изнутри. Она не хочет быть запертой. Она уже пыталась вырваться. Дважды.

– Ты хочешь, чтобы она вырвалась? – его голос стал холоднее. – Чтобы она нашла выход через тебя? Через твою плоть?

Алиса не ответила. Его слова оставались в воздухе, как след от удара. Её взгляд скользнул к окну. Стекло запотело. За ним – ночь, вязкая, как нефть. В отражении окна – их двое. И третий силуэт. Чуть позади. Чуть выше. Как будто он стоял на уровне потолка.

– Ты это видишь? – её голос был чужим. Она не обернулась.

– Вижу, – коротко. Он подошёл ближе. Их плечи почти соприкасались, но температура тел не ощущалась. Только странный озноб, идущий изнутри. – Только я не знаю, кто это: она или мы… в том, чем можем стать.

Алиса провела пальцем по стеклу. Линия – как надрез. Изнутри стекло запотело вновь. Кто-то дышал. Не они. Вдох. Пауза. Выдох. Пауза. Ритм совпадал с их дыханием, но не исходил от них. Кто-то повторял их – с опозданием в полсекунды.

– Я больше не уверена, что границы работают, – она заговорила быстро, как будто боялась потерять мысль. – Между реальным и написанным. Между живым и тем, что только выглядит как живое.

Дэмиен молча вытащил из внутреннего кармана тонкий, аккуратно сложенный свёрток. Конверт был старым, края пожелтели, печать сломана. Бумага хранила в себе время. И что-то ещё.

– Я нашёл это у Марка. Под замком. Он сказал, что не знает, откуда оно. Или забыл.

Алиса взяла конверт. Он был тяжёлым. Пах старой бумагой и чем-то сладко-железистым. Как засохшая кровь. На обороте – инициалы: М.

– Опять она, – Алиса сжала кулак. Пальцы побелели. – Или это не имя. Это система. Структура. Обозначение всего.

– Мира, – спокойно произнёс он. – Или Матери. Или Музы. Всё сводится к ней. Всегда.

Её взгляд стал тяжёлым. Глубоким. Имя било в виски, как сигнал. Имя было ключом. Оно что-то открывало в ней – и нечто закрывало в нём.

– Ты знаешь, кто это?

– Нет. Но я слышал это имя от Виктории. Один раз. Она его выдохнула, как будто боялась оживить.

Мышцы на шее Алисы напряглись. Внутри всё сжалось. Она сделала шаг назад, как будто пытаясь вырваться из незримого круга. Комната вздохнула. Пыль с полок поднялась в воздух, закружилась. Потолок словно опустился. Тени на стенах ожили.

Картина потемнела. Ткань натянулась. Масляная краска стала плотнее. Внутри – движение. Алиса повернулась к полотну. Женщина в пламени казалась ближе. Ткань её платья колыхалась, будто в комнате дул ветер, но он не ощущался.

– У неё есть лицо, – прошептала Алиса. – Моё.

Дэмиен подошёл ближе. Он замер. На холсте – лицо Алисы. Узнаваемое. Только искажённое. Как будто кто-то рисовал её по памяти. Или по остаткам сна. Отражение, увиденное через воду. Искажённая версия истины. Та, что прячется за закрытыми дверями памяти.

– Это невозможно, – сказал он, но голос его дрогнул.

– Но это происходит.

Звук. Острый, как ноготь по стеклу. Раз. Пауза. Два. Три. Тишина. Звонкая, звенящая.

Алиса шагнула вперёд. Пальцы её тянулись к холсту сами. Она не чувствовала страха. Только узнавание. Зов. Она не знала, кто зовёт. Но знала, что откликнуться должна именно она.

– Алиса, нет, – его голос сорвался. Он потянулся, но не успел.

– Я должна, – её пальцы коснулись ткани.

Мгновенно – вспышка. Не свет. Видение. Женщина с лицом Алисы. Горит. И улыбается. Пусто. За спиной – Виктория. Молодая. Почти та же. Только взгляд другой. Слишком спокойный. В руках – кулон. Тот самый. В нём пульсирует свет. Живой. Красный.

Алиса отшатнулась. Вдох. Тело не слушается. Глаза горят. В висках – звон. Запах гари стал плотнее. Он не напоминал – он заставлял помнить.

– Она была здесь, – прошептала. – До пожара. И Виктория знала.

– Значит, Виктория лгала, – Дэмиен шагнул ближе. Его глаза потемнели. – Она знала всё. И возможно, она начала это.

Свеча вспыхнула сама собой. Восстановилась. Огонь вытянулся вверх. На стене – три тени. Все трое смотрят друг на друга. Тень женщины поворачивает голову. Теперь она смотрит на Алису. Прямо. Без искажений. Без маски.

Алиса шепчет:

– Она хочет, чтобы мы вспомнили. Всё. Даже то, что мы спрятали сами от себя.

Ночь за окном больше не казалась просто фоном. Она была чем-то живым. Текучим. Сознательным. Алиса смотрела сквозь стекло, но не видела улицу. Вместо привычных очертаний города там клубилась тьма – густая, как нефть, но текучая, как ртуть. Что-то шевелилось в ней, прячется за слоями света и отражений, пробирается сквозь стекло, как сквозь вуаль. Воздух в комнате стал вязким. В нём невозможно было дышать – лёгкие не раскрывались до конца. Пульс бил в висках, и каждый удар совпадал со странным внутренним трепетом картины. Мазки на холсте словно дышали – расширялись, собирались в узоры, как спазмы на коже живого организма.

Фигура женщины на полотне больше не была статичной. Она вытягивалась. Не телом – формой. Очертания стали чётче, тени – глубже. А за её спиной проступал второй силуэт. Пока ещё неясный, будто начатый, но не завершённый штрих. Уголь на сырой ткани. Человек в проекции. Или тень от будущего.

– Ты это видишь? – Алиса говорила почти шёпотом, но голос дрожал.

Дэмиен не ответил. Он подошёл к полотну, остановился в полушаге. Его пальцы вытянулись, но не коснулись холста – зависли над ним, как перед прикосновением к горячему металлу. С губ сорвался едва слышный выдох.

– Картина меняется. Под влиянием чего-то извне. Или… изнутри. Тебя. Она подстраивается под твою память. Или под то, что ты в себе не пускаешь.

Алиса опустила глаза. Она чувствовала, как вокруг неё уплотняется воздух, будто кто-то строит невидимую стену, слой за слоем, из воспоминаний, запахов и обрывков фраз. Она уже не различала, где страх, а где узнавание. В запахе гари, в отблеске свечи, в рисунке ткани картины – везде пряталась мать. Её голос, её прикосновение. Но теперь оно было другим. Застывшим. Как на вскрытии.

– Мы должны поговорить с Викторией, – сказала наконец. – Она знает. Она всегда знала. И если эта картина показывает то, что мы прячем, значит, она – часть картины.

Дэмиен смотрел на неё. В его взгляде не было страха. Только концентрация. Как у хирурга, замершего перед разрезом.

– Она не просто знает. Она участвовала. Я видел в архиве музейную запись: имя Виктории числится среди попечителей фонда ещё до того, как ты родилась.

Алиса вздрогнула. Сердце сжалось. Комната будто ответила на её пульс – стены дрогнули, потолок понизился. Свет от свечи выхватил контуры, которых раньше не было: трещину в стене, пятно на полу, отпечаток ладони у дверной ручки. Следы прошлого, ранее скрытые. Но не удалённые.

– Стук, – вдруг сказала она.

Раздалось три удара. Глухие, ровные. Дэмиен шагнул к двери. Замер. Его рука зависла над ручкой. Он медленно прислонился ухом к дереву. Молчание. Но было ощущение, что кто-то там стоит. И не двигается. Просто стоит. И ждёт.

– Это не Виктория, – сказал он. – Слишком тихо. Слишком выверенно.

– Не открывай. Если оно решит войти, замок не поможет.

Они молчали. Комната вновь наполнилась тем давящим присутствием. Картина стала центром. Всё в ней концентрировалось. Женщина на полотне больше не просто смотрела. Она наблюдала. Её взгляд двигался. Менял угол. Следил. За ними. За каждым движением.

– Она стала ближе, – прошептала Алиса. – Или мы – к ней.

Дэмиен кивнул. Он подошёл к столу и вынул из-под бумаг чёрный альбом. Потёртый, застёгнутый на серебряный крючок. Он подал его ей молча.

Алиса открыла. Первое фото – дом. Их дом. До пожара. Стены чёрные, как будто горели ещё до огня. Второе – женщина в профиль. Платье до пола, кулон на груди. Волосы – как у неё. Губы – те же. Только взгляд чужой. Третий снимок – Виктория. Смотрит в объектив. И в тот момент Алиса ощутила: на том снимке, в тот день, Виктория знала, что всё уже началось.

Четвёртое изображение – рисунок. Детской рукой. Пламя. Три фигуры. Без лиц. Подпись: «Она сказала, что мы останемся навсегда». Почерк Алисы. Детский, дрожащий. Как будто рука писала под давлением.

– Это… – она не договорила. Горло сдавило.

– Это не просто воспоминание. Это якорь. Кто-то встроил это в твою память. Как предупреждение. Или как сигнал для пробуждения.

Она встала. Подошла к холсту. Женщина на картине вытянула руку. Её ладонь была точной копией её собственной. Родинки, изгибы. Даже шрам от падения в девять лет.

– Она не показывает. Она возвращает, – прошептала Алиса. – Это не метафора. Это механизм.

В уголке комнаты, в тени, что не должна была быть, кто-то стоял. Не двигался. Но дышал. Алиса видела, как шевелится тень на стене. Независимо от пламени. Как будто кто-то зажёг свечу внутри стены.

– Она приближается, – сказала Алиса. – Нет. Она не приближается. Мы просто… опускаемся туда, где она всегда была.

Дэмиен смотрел туда же. Его голос стал глухим:

– Она уже здесь. Только теперь – снаружи картины.

Тишина в комнате не была пустой. Она звенела, как проволока под напряжением. Алиса стояла неподвижно, чувствуя, как воздух вокруг уплотняется. Было ощущение, что стены дышат – медленно, глубоко, со сдержанным усилием. Пламя свечи вытянулось в тонкую нить и застыло, будто его кто-то держал за невидимую нить сверху. Тьма в углах стала гуще, поглощая не только свет, но и звук, запах, саму реальность. Комната отрывалась от остального дома, от мира, от линейного времени.

– Нам нельзя оставаться здесь, – голос Дэмиена был глухим, но твёрдым. – Пространство больше не нейтрально. Оно стало частью механизма.