Особняк словно затаил дыхание. Воздух в коридоре стал плотнее, тяжелее, будто пропитался тем, чего ещё не произошло. Дэмиен исчез. Или растворился. Алиса не слышала хлопка двери. Не было эха шагов. Только холод, просачивающийся сквозь щели в окнах и подступающий к горлу, как вода в лёгкие. Она сжимала ключ. Металл был странно тёплым, как будто его только что выковали. Символ на головке – трезубец, обвитый змеёй – пульсировал в ритме её собственного сердца. Или это не её сердце? Крыло дома, куда она никогда не заходила в детстве, начиналось за витражной перегородкой. Её мать называла это «комнатами запертого века» и каждый раз обходила стороной, словно за стеклом было не место, а диагноз. Теперь витраж поблёк, но змея, выгравированная на центральной панели, всё ещё смотрела в упор, будто узнала Алису. Она протянула руку. Стекло под пальцами оказалось тёплым, как дыхание. И тогда змея на витраже прошептала:

– Ты уверена?

Ключ вонзился в замок, будто его втянула сама дверь. Металл прошипел, и скважина закровоточила ржавой жидкостью. Механизм внутри скрежетнул – не от времени, а как будто не хотел впускать. Алиса толкнула дверь. Подвал вздохнул ей в лицо – запахом прогорклого воска, сожжённых ногтей и старой ладанки. Каменные ступени начинались сразу за порогом, уходили вниз, в темноту, густую и влажную, как кровь под кожей. На стенах – фрески. Изображали падение. Люди с крыльями срывались с небес – не к ангелам, а в пасть. Крылья были не перьями, а пеплом. Она остановилась. Одна из фигур на стене – женщина. С огнём в руках. Волосы развевались, как пламя, лицо – стерто, но рот вырезан чётко. Он кричал. Или звал. Или смеялся. И в её руках – рама. Или зеркало. Или окно в иной мир.

Шаг. Ещё шаг. Подвал жил. Стены слегка пульсировали. Пыль на полу светилась, как костяная мука. Цепи под потолком звенели без ветра. Алиса чувствовала вибрацию в запястье: узор под кожей светился, будто узнавая место. Комната была пустой. И полной. Пустые рамы на стенах – без холста, без стекла, только обугленное дерево. Под ногами – зола. Воздух стоял, как перед взрывом. И тогда она увидела её. Единственную раму с натянутой тканью. Почти прозрачной. Там, за ней, кто-то был.

Глаза. Жёлтые. Глубокие. Узнающие.

Она подошла. Ткань вздулась. Как нарыв. Что-то ударило в неё изнутри. Раз, два. На третий – пальцы. Слишком длинные. Обугленные ногти.

– Ты принесла имя? – голос вырвался с клубом чёрного дыма.

Алиса отпрянула. Воздух сжался. Как будто подвал затаил дыхание. Но её рука сама потянулась. Ключ в пальцах дрожал. Символ сиял. И пламя вырвалось из щели. Синее. Узнаваемое. Как в ночь пожара.

Оно дотронулось до её запястья.

Вспышка.

Марианна. Мать. Стоит в этом подвале. Лицо в полумраке. Пальцы – на рамке. Губы шевелятся.

– …Марра…

Не имя. Искра. Пламя взрывается, охватывает её. Она горит. Но глаза – живы. И они жёлтые. Такие же. Как в зеркале. Видение исчезло. Алиса рухнула на пол. Камень холодный, как смерть. Рама рассыпалась в пепел. И шепот в золе:

– Марра… Марра…

– Ты почти назвала её, – голос. Мужской. Дэмиен. Или не он.

Он вышел из тени. Но тень была другой. С рваными краями. Как крылья. Его лицо – прежнее. Но глаза горели.

– Что это было?

– Отголосок. Картина запомнила. Кто касался. Кто знал имя. Кто сгорел за него.

– А если бы я назвала?

– Тогда бы ты не стояла здесь. Ты бы была пламенем. До сих пор.

Он коснулся её запястья. Узор светился.

– Она рядом. И она слушает. Но не сейчас. У нас есть ночь.

– А потом?

– Потом ты выберешь. Или она выберет тебя.

Он исчез. Его шаги растворились, как капли крови в воде. В подвале снова воцарилась тишина. Но пепел на полу зашевелился. Собрался в петлю. В знак. В букву.

– М.

Она горела синим пламенем – ровно три секунды. Столько длились её видения. Потом погасла. Оставив на камне шрам. Такой же, как у неё. Как у Дэмиена. Как у матери.

Алиса поняла: это не конец.

Это была первая буква её приговора.

На следующее утро небо было серым, как пепел, но Париж продолжал дышать сквозь каменные лёгкие переулков. Алиса стояла у решетчатого окна, глядя вниз, на двор, где мокрые листья прилипали к булыжнику, образуя узор, слишком похожий на символ с её запястья. Он пульсировал – не под кожей, а в самом воздухе. Тени ещё не рассеялись после ночи. Они прятались в складках света, в отражениях на стёклах, в её памяти. Подвал не ушёл – он притаился. Где-то внутри. Шевелился. Пульсировал на месте души. Дэмиен появился бесшумно. Как всегда. Его отражение возникло в стекле позади, прежде чем она услышала шаги. Она не обернулась.

– Ты не спала, – сказал он.

– А ты? – её голос был шершавым. – Или ты вообще не спишь?

Он подошёл ближе. Запах – терпкий, кожаный, с ноткой ладана – пробежал по её коже, как память об отцовском кабинете. И одновременно – как предчувствие чего-то неизбежного.

– У нас есть след, – произнёс он. – Координаты.

Алиса молчала. В стекле отразились её глаза. Тёмные. Как угли. Почти не свои.

– Они были спрятаны в рамке. В краске. Шифр. Марк нашёл.

– Марк? – она подняла бровь. – Это который с глазами цвета похорон?

Дэмиен усмехнулся. Легко, почти машинально.

– Он не любит бирюзовый. Считает этот цвет проклятием.

– А ты?

– Я люблю доказательства. – Он протянул ей фото.

На нём – холст, снятый с подрамника. И краска, облупившаяся по краю, открывающая слой под ним. Буквы. Координаты. Бирюзовая точка. Алиса знала эту краску. Она сама мешала её для матери. С добавлением золы из трав. Алхимия на уровне генетической памяти.

– Это моя работа, – прошептала она. – Или та, что я скопировала.

– Кто-то использовал твою руку. Или память.

Она хотела задать тысячу вопросов. Но один всплыл первым:

– А если эти координаты ведут в тупик?

– Тогда ты уже знаешь, какой он – этот тупик. Он пахнет лавандой и горящей плотью.

Алиса вздрогнула. От запаха. Или от слов.

– Мы едем? – спросила она.

– Вечером. До заката. Пока Марк ищет выход через архив.

– Ты ему доверяешь?

– Я доверяю страху. Он надёжнее лжи.

Они стояли молча. Ветер в окне поднял завесу. Луч света скользнул по полу, задел фото. В бирюзовой точке на снимке что-то блеснуло. Не краска. Металл. Алиса вдруг вспомнила: в детстве мать запрещала ей открывать старую скрыню в галерее. Там было что-то «живое». Теперь она знала – не «что», а «кто».

Дэмиен уже направлялся к выходу.

– У нас есть несколько часов. Пакуйся. Возьми только то, что не жалко потерять.

– Это угроза?

Он остановился, не оборачиваясь.

– Это подсказка. Всё, что ты берёшь с собой, может сгореть.

Дверь закрылась. Тихо. Как крышка у гроба. Или финальный мазок на портрете, который лучше бы не начинать. Алиса спустилась в холл. Марк сидел за длинным столом, обложенный чертежами. Его пальцы двигались нервно, будто дирижировали оркестром, которого никто не слышал. Он вычерчивал линии поверх координат, соединяя их нитями, как паук. Или хирург, вскрывающий тело мира. Он поднял голову. Его глаза и правда были цвета похорон. Глубокие, сырые. Зелень мха, спёртая под землёй. Алиса не удивилась, когда её взгляд встретил усталость. Не от жизни – от знаний.

– Ты слышала? – спросил он.

– Что именно?

– Как рама вздохнула, когда мы её вскрыли.

Алиса присела напротив. Взгляд её скользнул по его руке – татуировка. Змей, обвивающий трезубец. Та же символика, что на ключе. Она указала на него:

– Все вы носите это.

– Нас немного. Но мы не выбираем символ. Он – выбирает.

– А если он ошибается?

– Тогда ты умираешь. Рано. Или красиво. Или оба.

Она молчала. Марк продолжал:

– Координаты ведут на старую фабрику. Закрытую. Там была мастерская. Где писали копии. Или оригиналы. Зависит от точки зрения.

– Кто был заказчиком?

– Галерея Ланген. Та самая.

Алиса почувствовала, как что-то в ней сжалось. Виктория. Женщина, чьё имя жгло, даже если его не произносили. Женщина, которая должна была сгореть. Но, возможно, не до конца. Она встала.

– Я соберу вещи.

Марк не ответил. Только шепнул:

– Не смотри в зеркала на фабрике. Ни в одном. Даже если под ногами окажется осколок. Там – не ты.

В своей комнате Алиса собрала рюкзак. Всё лишнее – оставила. Оставила даже перчатки. Огонь не боится кожи. Бумага – боится. А бумага у неё под кожей. Шрамы не сгорают.

Когда она спустилась к машине, Дэмиен уже был внутри. Марк на переднем. Они не говорили. Машина тронулась, как катафалк – плавно, без рывков. Резины почти не было слышно. Только скрип металла внутри – как дыхание старого механизма, который давно хотел остановиться. Особняк остался позади. Но тени не отставали. Она чувствовала их. Они ехали с ней. В ней.

На стекле – запотевший след. Похожий на букву. М.

И он исчез, как только Алиса моргнула.

Фабрика встретила их молчанием. Даже ветер здесь звучал иначе – не дул, а втягивал воздух внутрь, как лёгкие, наполовину заполненные сажей. Бетонный корпус поднимался над землёй, как застывшая волна, чёрная, облезлая, покрытая плесенью и ржавыми разводами. Табличка с названием давно сорвалась, но по очертаниям на стене всё ещё угадывались буквы: Langen Atelier. Как затёртое заклинание, имя, которое лучше было бы забыть. Алиса вышла из машины первой. Под ногами хрустнул стеклянный осколок – не просто стекло, а край зеркала. Потрескавшегося, как старая память. Она не стала смотреть вниз. Предупреждение Марка звучало в голове, как удар метронома: «Не смотри в зеркала. Ни в одном». Дэмиен выпрямился, закрыл дверцу. Он не надел перчатки, хотя воздух был холодным. Его кожа была бледной, как пепел, и на пальцах – следы краски. Чёрной. Не засохшей. Она ещё пахла. Как свежий след на месте преступления.

– Мы внутри всего пятнадцать минут, – сказал он. – Дольше нельзя. Не здесь.

Марк подошёл к входу. Ключ вошёл в замок, будто дверь сама проглотила его. Скрежет механизма прозвучал, как рвущийся хребет. Металл был тёплым.

– Она не закрыта, – произнёс Марк. – Просто ждала нас.

Алиса толкнула створку. Дверь открылась с глухим вздохом, и воздух внутри ударил в лицо. Прогорклый воск. Старая краска. Что-то ещё – едкое, как аммиак. Как жжёные ногти. Этот запах она знала. Мать пахла им, когда возвращалась из «той комнаты». Они вошли. Свет пробивался сквозь разбитые оконные проёмы. Пятна света дрожали, как лужи. Тени шевелились на полу. Не от ветра. От чего-то другого. Станки, накрытые брезентом, походили на спящих животных. Один вздрогнул, когда Алиса прошла мимо. Или ей показалось. Или не ей. Пол заскрипел, как голос, пытающийся говорить под водой. Марк направился к дальней стене – там, где когда-то находилась палитра мастеров. Алиса с Дэмиеном остановились у большого холста. Он был обращён краской к стене. Из-под рамы капало. Не масло. Чёрная жидкость, густая, как кровь после долгого хранения.

– Это не краска, – сказал Дэмиен. Его голос изменился. Стал глухим, как внутри саркофага. – Это живой слой. Слепок из памяти. Алиса присела. Поднесла палец к капле. Кожа соприкоснулась – и отдёрнулась. Не от боли. От чуждого ощущения: как если бы она коснулась языка. Не своего. Тепло. Шёлк. И под ним – зубы.

– Здесь не писали. Здесь… вытягивали. С внутренней стороны.

Он кивнул.

– Это было не искусство. Это был ритуал.

Марк вернулся. В руке – тюбик. На нём бирюзовая метка и буква «V». Алиса взяла его. Внутри – вязкое вещество. Оно тянулось, как живая ткань. Запах – медь и зола.

– Это подпись, – прошептала она. – Виктория закладывала часть себя. Или часть тех, кого… использовала.

Марк посмотрел в сторону.

– Каждый мазок – клетка. Не в метафоре. В прямом смысле.

За стеной что-то хрустнуло. Не дерево. Кость.