Я опускаюсь на диван, скрещивая лодыжки. С подошвы ботинка падает лист, кусочки земли осыпаются на пол. На брюки налипли листья, которых я не замечала, а кромка штанин испачкана грязью. В любой другой день Пру высказала бы мне за неряшливость. Но не сегодня. Я сцепляю пальцы.

– Я буду говорить и надеюсь, что ты будешь достаточно любезна, чтобы слушать. Это все, о чем я прошу.

Она шмыгает носом, но, по крайней мере, не уходит. Двигаясь за метлой, она приближается ко мне и задевает черенком ботинок. Я поднимаю ноги, и она подметает за мной. Все не так уж плохо.

– Я сожалею, что загубила твои планы. Правда. Верь мне, когда я говорю, что больше всего на свете желаю тебе счастья и ничего кроме.

Шух-шух.

– Но положа руку на сердце я не могу одобрить твой союз с Гидеоном.

– Почему? – Она резко поворачивается ко мне, вцепившись в метлу так, что белеют костяшки пальцев.

– Потому что Па был бы против.

Пру отступает на шаг. Теперь я определенно завладела ее вниманием. Уголки ее губ опускаются.

– Не понимаю.

Я подаюсь вперед, упираясь локтями в колени, и крепко переплетаю пальцы в замок. Я поднимаю глаза и погружаюсь в прошлое, когда был жив Па. Прохладный полумрак комнаты исчезает, уступая место золотистому теплу позднего вечера. Рядом со мной Па, теребит свою шляпу. Шерстинки льнут к его шершавым ладоням. Светлые волоски на его пальцах поблескивают на свету. От него пахнет ворванью и дымом, что для кого-то было бы малоприятным сочетанием, но для меня это родные запахи.

«Мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещала, Темп», – произносит он тихим, неуверенным голосом, как будто сомневается, стоит ли вообще что-то говорить.

Мама с Пру за домом пропалывают огород. Мне хочется к ним, выкапывать картошку, посаженную весной, почувствовать грязь под ногтями. В открытое окно вплывает сладкий, легкий запах осенних ломоносов^[8]. Над подоконником выглядывает нежный белый цветок. Пру хихикает, за ней следует заразительный смех матери.

Па откашливается, возвращая меня в гостиную. Он кажется каким-то странным, взвинченным, непохожим на себя.

«Я хочу, чтобы ты не водилась с Гидеоном». – «Гидеоном? Корабельным резчиком?» Я этого совсем не ожидала. Па кивает. «Это еще почему?» Гидеон всегда был добр ко мне. Тем же утром, когда я гуляла с Па, Гидеон высказал комплимент моей улыбке. Джози мне такого никогда не говорил, так что мне было лестно услышать это от кого-то, пусть даже ровесника Па.

Па вскакивает на ноги. Он быстро проводит рукой по волосам и натягивает кепку. Его обычно оживленное лицо идет глубокими морщинами, особенно явно проступившими в этом году. На висках у него начала пробиваться седина. Он поворачивается и смотрит на меня немигающим усталым взглядом: «Просто слушайся своего па, хорошо? Держись подальше от Гидеона». – «Это сильные слова, Па», – посмеиваюсь я, пытаясь отмахнуться от его странной напряженности. «Обещай мне». Я была готова сказать что угодно, лишь бы смягчить его. «Разумеется. Обещаю». – «Темп?»

Я моргаю, слыша голос Пру. Янтарный свет воспоминаний растворяется в сумерках. Она стоит с таким же напряженным видом, как и Па, пока я ей рассказываю, как он велел мне держаться подальше от Гидеона. Но, закончив, вижу, что понимание, на которое я надеялась, не достигнуто. Вместо этого Пру посмеивается, скрывая досаду, и качает головой.

– Не может быть, чтобы ты из-за этого воспротивилась моему союзу с Гидеоном. Ты что-то обещала Па четыре года назад? Он наверняка просто оберегал тебя. Не хотел, чтобы его незамужняя дочь водилась с мужчинами, любыми мужчинами. И Гидеон здесь вовсе ни при чем, я уверена.

Другое воспоминание рвется наружу, сжимая мне грудь. Я все еще чувствую прикосновение Гидеона, точно ожог. Пру хихикает, будто это сплошное недоразумение, и мне требуется вся моя выдержка, чтобы не вскочить и не встряхнуть ее.

– Неважно, что прошло четыре года, Пру. Па говорил не без причины, и я с ним считаюсь.

– Он и повесился не без причины. С этим ты тоже считаешься?

Я резко вдыхаю. Пру вздрагивает и бросается ко мне, но когда ее пальцы сжимают мои, они кажутся твердыми, как палки. Мне хочется вырваться, выскочить из дома и бежать, пока не отпустит боль. Но я сижу на месте, дышу и существую, потому что это все, что я знаю, и бежать мне некуда. Я в ловушке.

– Это было жестоко с моей стороны, Темп. Приношу свои извинения.

Я слышу скрип веревки Па.

– Я просто… обескуражена. У меня появилась возможность начать новую жизнь с Гидеоном, а ты отказываешь мне в благословении. Ты мне не только сестра, но и лучшая подруга. И лишать меня счастья из-за того, что сказал тебе отец, оберегавший свою дочь, без всяких веских доводов, похоже на предательство. Мои чувства к Гидеону – это не просто слепая страсть. Ты мне совсем не доверяешь?

Даже не глядя на нее, я понимаю, что она плачет. Но никакие ее слезы меня не тронут. Задетые чувства не в счет, когда на карту поставлена безопасность. Опыт и интуиция треплют меня, как шторм – ставни прошлой ночью. Слезы Пру что дождь в моем океане.

– Пру… – У меня ком встает в горле, и я сглатываю его, чувствуя, как учащается пульс. Я понимаю ее сомнения. Правда. Когда-то меня предупреждали насчет Гидеона, но я не послушалась. Она хочет веских доводов. – Два года назад мы с Гидеоном…

Ее глаза округляются, и я вижу, как трепещет жилка у нее на шее. Как мне объяснить ей, что со мной произошло, чтобы она поняла? Я загнала стыд за тот раз в самые глубокие и темные уголки своей души, подальше от самой себя.

Пальцы Пру, так похожие на мои, нервно сжимают ручку метлы; она не сводит с меня глаз.

– Два года назад вы – что?

Я знаю свою сестру. Если она решит, что стала утешительным призом для Гидеона, ее прекрасный оптимизм даст трещину. Это подорвет ее самооценку, и она будет страдать. Как мне уберечь ее, не причинив боли?

– Я целовалась с ним.

Полуправда выворачивает мне нутро. Губы Пру дрожат.

– Что?

– Я не понимала, что делаю.

Слова срываются с языка, и во мне с новой силой расцветают стыд и смущение. Вспоминать, что произошло тем вечером, – все равно что сжимать в руке горящую спичку. Огонек погас, но я чувствую, что обожгла палец. Мелькают подробности, сомнение размывает контуры. Сначала поцелуй, затем реакция Гидеона, когда шок и сожаление взметнулись во мне, словно тайфун.

Я помню все, что чувствовала. Отчетливо. Но как быть с картинами у меня в голове? Физическая память ничего не значит… Неужели время исказило произошедшее?

– Ты не думала, что делаешь? – Голос Пру набирает силу под воздействием шока и вырывает меня из раздумий. – Что тут непонятного? Ты целовала мужчину.

– Да, но…

Пру не занимать сознательности и зрелости для своих лет. Хотя ей всего шестнадцать. При всем здравомыслии ей не хватает опыта. Она легкая добыча для негодяев. Ею могут воспользоваться. Как воспользовались мной. Ведь мной воспользовались, разве нет? Прошло два года, но отголосок паники все еще бьет по нервам.

– И что потом? – Пру переминается с ноги на ногу, широко раскрыв глаза, безуспешно пытаясь сохранить самообладание. Неуверенность начинает подтачивать ее самооценку.

Не этого я хотела.

– Что было потом? – настаивает она. – Он тебя отверг?

Я хватаюсь за это, как тонущий за спасательный круг.

– Да. Да, отверг.

Ложь обжигает мне глаза, и я судорожно выдыхаю. Я резко смахиваю слезы и смотрю в пол, пытаясь взять себя в руки, чтобы Пру не увидела лишнего. Когда я снова смотрю на нее, она уже не выглядит такой подавленной.

– Я не понимаю. – Она шмыгает носом. Даже это расплывчатое признание причиняет ей боль, но, возможно, этого достаточно. – Ты не даешь мне быть с ним, потому что смущена тем, что он тебя отверг?

– Нет. То есть… да. – Я качаю головой, чувствуя огромную усталость. Как же я запуталась. – Даже если бы Гидеон меня не отверг, он повел себя как-то не так…

– Не так?

– Его реакция… – Я не могу высказать этого вслух, потому что сама толком не понимаю. Но в глубине души знаю, что это важно. – Я не уверена, как лучше объяснить. У меня было нехорошее чувство. Мне нужно, чтобы ты верила мне.

– Чувство? Тебя отвергли и у тебя возникло плохое чувство? – Она стискивает челюсти: мои сбивчивые попытки не приводят ни к чему хорошему.

– Да, чувство. И еще это предупреждение Па, от которого я отмахнулась, а зря. – Я сжимаю ей руку. Если бы только прикосновение могло передать правду, когда слова бессильны. – Пойми, что мне больно видеть тебя несчастной, но тебе нельзя замуж за Гидеона.

Она отстраняется, глаза ее сверкают, возмущение нарастает. Походив взад-вперед, она останавливается, уставившись на меня.

– Я думаю, ты ревнуешь, потому что сама до сих пор не замужем.

Я фыркаю, даже не пытаясь скрыть, что она несет вздор. Но это не вызывает у нее ни малейшего колебания.

– И еще каждый раз, как ты видишь Гидеона, ты не только вспоминаешь, что он тебя отверг, но и понимаешь, что, если Джози когда-нибудь узнает, это разобьет ему сердце.

Ее холодные слова бьют меня под дых, отбрасывая назад. Надежное укрытие у меня в голове, где я прятала Джози, рушится, и вот он стоит беззащитный перед всеми мыслимыми страхами и ужасами. Этот разговор идет совсем не так, как я надеялась. Я качаю головой, подыскивая слова, но ничего не приходит на ум.

– Я понимаю, ты чувствуешь себя в западне, потому что вынуждена отказаться от своего счастья ряди меня и мамы. Так обошлась с тобой жизнь. С нами. Но это? – Она качает головой. – Ты сама загнала себя в угол, когда поцеловала Гидеона. И это низко – заставлять меня расплачиваться за твои ошибки.

Откуда в ней это? Я и не знала, что моя сестра может быть такой. Ее обвинения обжигают, как огонь. Скоро от меня ничего не останется, кроме кучки пепла, который она выметет за дверь. Как она может говорить такие ужасные вещи, да еще с такой убежденностью? Гнев поднимает меня на ноги. Из-за этой чуши. Этой угрозы. Все из-за Гидеона. Будь он проклят.

– Я забочусь о тебе не потому, что загнала себя куда-то. Я забочусь о тебе, потому что люблю тебя. Это и есть семья. И поскольку я люблю тебя, я говорю тебе, что Гидеон опасен, и тебе нужно держаться от него подальше. Па меня предупреждал, но я отмахнулась и буду сожалеть об этом до конца своих дней.

По дому разносится бой часов. Половина первого. Начинается моя смена. Я проскальзываю мимо Пру и выхожу из гостиной, чуть не натыкаясь на маму. Она отворачивается и скользит обратно к камину, неслышно ступая по потертому ковру. Она грела уши? Я засовываю это любопытное открытие подальше, вместе с остальными. Мне некогда обдумывать их.

– Ты не можешь запретить мне видеться с Гидеоном, – говорит Пру мне вслед.

На столе меня ждет фонарь, пока я достаю перчатки из кармана куртки и надеваю. Затем натягиваю на голову кепку, не утруждаясь приколоть ее.

– У меня тоже не все складывается по-моему, Пру. Но это не значит, что я теряю голову и устраиваю истерику.

– Я взрослая женщина, Темп! – Стоит ей топнуть ногой, как она снова становится пятилетней девочкой. – Мне тоже пришлось быстро вырасти. Как и тебе. Не строй из себя жертву.

– Не веди себя как маленькая, – отрезаю я, остервенело чиркая спичкой, чтобы зажечь фонарь.

– А ты не относись ко мне как к маленькой.

Все мои благие намерения разбиваются вдребезги, и в осколках отражаются гадкие обвинения Пру. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.

– Все, что я делаю, каждое решение, что я принимаю, продиктовано твоими интересами. Это все ради тебя.

– И еще одна родительница мне не нужна. – Упрямый наклон ее головы копирует мой собственный. Я отмечаю россыпь веснушек на ее щеках, и в следующий момент она вытирает слезы. – Мне нужна просто сестра.