Высокий мужчина снова сел за стол, сцепив пальцы рук. Некоторое время он молчал, глядя на Машу пристально, почти без моргания, словно проверяя её ещё раз, уже без слов. Его спутник нервно перебирал бумаги и наконец выдавил нечто, похожее на улыбку:

– Раз вы всё осознали, остаётся следовать инструкциям. Теперь ответственность полностью на вас. Будем надеяться, что вы справитесь.

Высокий мужчина всё ещё смотрел на девушку, а затем, будто очнувшись от глубоких раздумий, сказал медленно и отчётливо:

– Помните: дорога, на которую вы вступаете, ведёт только вперёд. Вернуться обратно будет невозможно. Если что-то пойдёт не так, мы не сможем помочь. Надеюсь, вы ясно понимаете это.

Вставая, Маша ощутила внутренний холод и лёгкую дрожь в руках. Всё, сказанное в кабинете, было правдой – страшной, неизбежной и неотвратимой. Тревога нарастала, словно перед последним шагом с края обрыва. Она взглянула на мужчин ещё раз и твёрдо произнесла:

– Я готова.

Выходя из кабинета, девушка почувствовала, будто окружающий мир уже начал меняться, перестраиваясь под её новое, непредсказуемое будущее. Звук шагов по длинному пустому коридору отдавался в сознании эхом принятого решения. Пути назад действительно не было.

Небольшой кабинет, куда Машу привели вскоре, напоминал комнату, предназначенную для психологических бесед с теми, чей внутренний мир мог внезапно рухнуть. Мягкий свет едва освещал пространство, окрашенное в пастельные тона, успокаивающие и внушающие доверие. Два глубоких кресла с высокими спинками стояли друг напротив друга, а между ними разместился маленький журнальный столик с бумагами и стаканом воды. Эта подчёркнутая забота и аккуратность вызывали у Маши неприятное ощущение, будто её намеренно готовили к чему-то страшному и безвозвратному.

Напротив сидел уже знакомый ей мужчина в очках, нервный и суетливый. Он перебирал бумаги, избегая прямого взгляда. Его пальцы заметно дрожали, и листы шелестели, выдавая внутреннюю тревогу.

– Итак, перейдём сразу к делу, – голос прозвучал быстро и напряжённо, словно собеседник хотел скорее закончить неприятный разговор. – Вы должны полностью понимать, куда и в каких условиях попадёте. Сейчас я объясню вашу новую личность и историю. Очень важно, чтобы вы запомнили абсолютно всё до мелочей.

Снова переложив бумаги, он продолжил, часто сбиваясь и поглядывая на часы:

– Ваше сознание будет перенесено в одна тысяча девятьсот семьдесят девятый год, в тело девушки по имени Мария Вертинская. Ей двадцать три года, недавно окончила вечернее отделение педагогического института. Вы должны помнить, что она стала жертвой нападения маньяка и долгое время находилась на грани жизни и смерти. Врачи чудом спасли девушку, хотя никто не ожидал, что она когда-либо очнётся от комы.

Маша слушала, чувствуя, как сердце болезненно сжимается от подробностей чужой трагедии. Она с трудом держала себя в руках, подавляя вязкий ужас огромным усилием воли.

– Теперь самое важное, – собеседник нервно поправил очки и продолжил почти шёпотом, словно опасаясь, что его могут услышать даже здесь, – ваше сознание окажется в теле Вертинской ровно в момент её пробуждения. Никто не должен заметить подмену. Вы обязаны моментально войти в её роль и вести себя так, будто всегда были ею. Малейшая ошибка может разрушить всю операцию.

Маша медленно кивнула, не сводя глаз с мужчины и осознавая всю тяжесть возложенной на неё ответственности.

– А теперь подробнее о легенде, – продолжил он, нервно потирая переносицу. – Мария Вертинская – скромная советская девушка, секретарь-референт министра электронной промышленности СССР Александра Ивановича Шокина. Замкнутая, робкая и почти незаметная, особенно после нападения. Друзей почти нет, контакты минимальны. Ваша первоочередная задача – осторожно и естественно войти в доверие к министру, наладить с ним контакт и, главное, познакомить его с двумя людьми, которые, как и вы, будут попаданцами. От вас требуется способствовать внедрению в СССР технологий, которых там в то время не существовало.

Маша ловила каждое слово, укладывая детали в памяти, и чувствовала, как ответственность придавливает всё сильнее.

Мужчина снова перелистнул бумаги, голос его стал строже:

– Особое внимание прошу уделить следующему. Во-первых, вам предстоит наладить связь с представителями КГБ, если среди них окажется подходящий союзник. Такой человек необходим для сбора информации и продвижения наших интересов. Но действовать нужно предельно осторожно, без лишнего раскрытия информации и современных привычек. Любое неосторожное слово или поведение, чуждое советской девушке семьдесят девятого года, приведёт к провалу. Вам необходимо полностью стать Марией Вертинской – это единственный способ выжить и успешно выполнить задачу.

Он замолчал, внимательно глядя из-под очков с такой напряжённостью, что у Маши невольно пробежал холодок по спине.

– Во-вторых, – продолжил он чуть тише, – избегайте любых нестандартных ситуаций. Если что-то пойдёт не так, действуйте спокойно и естественно, анализируя происходящее. У вас всего одна попытка, повторить её невозможно.

Мужчина снова умолк, медленно выдохнул, отложил бумаги и посмотрел на девушку уже спокойнее, словно подводя итог:

– Понимаете ли вы, насколько серьёзна ваша задача? Любая мелочь может иметь необратимые последствия. Вам предстоит не просто сыграть роль – вы должны стать другой личностью полностью, убедительно и без сомнений.

Маша глубоко вдохнула, собирая внутренние силы, и уверенно ответила:

– Я понимаю и сделаю всё возможное.

Он коротко кивнул, затем поднялся и жестом предложил следовать за собой.

Они шли по узкому коридору в полумраке, и каждый шаг звучал эхом необратимого решения. Маша ловила себя на мысли, что почти не чувствует ног: тело двигалось механически, а сознание, парализованное тревогой, словно отставало на шаг.

Остановились возле неприметной двери без надписи. Мужчина приложил ладонь к панели, дверь беззвучно отъехала, открывая комнату, освещённую мягким голубым светом. В центре стояла странная конструкция, напоминающая медицинскую капсулу, окружённая пультами, экранами и тонкими жгутами кабелей.

Кабина выглядела гладкой, словно отлитой из единого куска металла. Внутри просматривалось мягкое ложе – место, куда предстояло лечь. Всё здесь навевало не страх, а неизбежность, будто само пространство обозначало точку невозврата.

– Это она, – наконец нарушил молчание мужчина. Голос его звучал приглушённо. – Когда ляжешь внутрь, система запустит обратный отсчёт. Процесс займёт около двух минут. Сознание перенесётся, тело… останется здесь.

Маша молча кивнула. Ей было известно, что прощаний не будет – ни «удачи», ни «до свидания». Только безмолвие между эпохами.

Она сделала шаг вперёд. Сердце гулко билось в горле, дыхание стало прерывистым и тяжёлым. Капсула бесшумно раскрылась, являя внутренний отсек – тёплый, светлый, почти уютный, похожий скорее на место последнего покоя, чем отправную точку пути.

Девушка оглянулась на мужчину в очках. Он смотрел на неё тревожно, но больше ничего не сказал. В его взгляде смешались страх, вина и слабая надежда.

Маша аккуратно вошла внутрь и легла, ощущая, как мягкая поверхность принимает её тело. Крышка капсулы плавно опустилась, и в полумраке, перед тем как свет окончательно угас, девушка позволила себе задрожать. Ладони покрылись холодным потом, а в висках отчётливо бился пульс.

«Ты готова. Ты всё запомнила. Ошибиться нельзя», – мысленно повторяла она, пока металлический обод не сомкнулся окончательно, отрезая её от привычного мира.

Впереди оставались только темнота и тысяча девятьсот семьдесят девятый год.

Глава 4

В квартире царила приятная тишина, которую лишь изредка нарушал далёкий гул трамвая, едва различимый, словно эхо забытых воспоминаний. На столе дымилась чашка крепкого кофе. Ароматный пар медленно таял, растворяясь в уюте моего убежища. Умиротворение после удачной охоты напоминало дорогое вино – со временем оно становилось лишь насыщеннее, приобретая терпкие нотки сладострастной пустоты.

Мысли неторопливо кружили вокруг последнего убийства, возвращая меня к той ночи, когда всё прошло даже лучше обычного. Девчонка оказалась удивительно покорной, хрупкой и по-особому беззащитной, словно природа создала её специально для таких, как Панов, словно кто-то свыше подарил ему миг абсолютного триумфа. Не было суеты, лишних движений или ненужных слов, лишь гармония абсолютного контроля и утончённая, спокойная жестокость, возведённая в совершенство.

Прикрыв глаза, я вновь переживал моменты, когда пальцы касались кожи девушки, ощущая под ними учащённый ритм обречённой жизни. Она стояла передо мной в разорванном платье, с обнажённой грудью и дрожащими от холода и ужаса плечами. Девушка шептала сбивчиво, умоляюще, как ребёнок, всё ещё надеясь на чудо: «Пожалуйста… не надо… я никому… я забуду… только отпусти…».

Её слова путались, как шаги умирающего, но я ловил каждую интонацию. В этих фразах не было ни сопротивления, ни гнева – лишь страх и трещина в разуме. Помню, как она тихо плакала после, беззвучно глядя в темноту. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с грязью и слюной, но в глазах горел не ужас случившегося, а понимание куда более страшного – это был не конец, боль оказалась лишь прелюдией.

Когда мои пальцы сомкнулись на шее, в её глазах вспыхнула искра осознания – беспомощного, окончательного: живой она отсюда не уйдёт. Именно этот миг полной душевной капитуляции стал моим настоящим торжеством. Тогда я ощущал себя богом, хирургом страха, разрезавшим реальность до самой сути человеческой природы.

Кофе постепенно остывал, аромат слабел, растворяясь в потоке моих воспоминаний. Образ жертвы медленно исчезал, смешиваясь с другими лицами, тоже когда-то бывшими частью моей тщательно построенной истории. Теперь всё это не имело большого значения – каждая жертва становилась лишь ступенькой, где важным было не убийство, а сладостное чувство власти, абсолютной безнаказанности и непогрешимости. Игра заключалась именно в этом: не совершать ошибок, не оставлять лишних следов.

Я считал себя безупречным игроком, шахматистом, заранее знающим исход партии. Каждая деталь была важна, каждая мелочь – значима. Даже сейчас, отдыхая, сознание работало чётко, как отлаженный механизм. Нельзя было расслабляться до конца, нельзя было допустить оплошности, способной перечеркнуть всё достигнутое.

Телефон зазвонил неожиданно резко, грубо выдернув меня из приятных размышлений. Недовольный взгляд скользнул к аппарату, чей требовательный звук казался чужим и неуместным в моей квартире. С каждой секундой его настойчивость раздражала всё сильнее, словно кто-то нарочно пытался вернуть меня в реальность, напомнить об обязанностях, нарушить уединение личной жизни.

Наконец я лениво снял трубку, нарочито медленно поднеся её к уху. Мой голос прозвучал ровно, холодно, с ноткой высокомерия, скрывая внутреннее раздражение:

– Слушаю вас.

На другом конце линии отозвался бесстрастный, излишне вежливый голос, каким обычно говорят чиновники или сотрудники спецслужб:

– Александр, добрый вечер. Надеюсь, не потревожил вас в неподходящий момент?

Я усмехнулся, подумав, как раздражала эта фальшивая вежливость. Формальности всегда казались глупыми и пустыми, словно попытка замаскировать намерения, которые никто и не скрывал.

– Говорите по делу, – холодно ответил я, давая понять, что церемонии не уместны.

На секунду голос замялся, но быстро продолжил, не изменив тона:

– Получено указание сверху. Сегодня прибыла очередная клиентка из нашего времени. Ей необходим подробный инструктаж по легенде и правилам поведения. Рассчитываем на вашу помощь.