Я сдержал раздражение и медленно прикрыл глаза, осознавая, что вечер потерял своё очарование окончательно. Такие задания всегда казались скучной рутиной, лишённой тонкости и наслаждения, которые сопровождали мои личные дела. Приходилось объяснять очевидное, выслушивать глупые вопросы, терпеть робость и нервозность новичков, ещё не осознавших своё положение.

– Подробности, – сухо потребовал я.

На другом конце линии зашуршали бумаги, словно собеседник тщательно подбирал формулировки, боясь упустить важные детали. Наконец он продолжил более уверенно:

– Клиентка недавно перенесла серьёзную травму, несколько месяцев провела в коме и пришла в себя неделю назад. Сознание нашей сотрудницы из две тысячи двадцать пятого года переместилось именно в это тело. Для окружающих она прежняя девушка, лишь немного изменившаяся после болезни. Сейчас уже устроилась секретарём к советскому чиновнику высокого ранга – это упрощает её пребывание и обеспечивает доступ к нужной информации.

Я слушал внимательно, запоминая каждую деталь. Ситуация была типична, разве что использование тела, бывшего на грани смерти, придавало истории особый привкус. Забавно представить, как девушке придётся притворяться прежней, зная, что настоящее её «я» давно покинуло этот мир.

– Особые указания есть? – спросил я, смирившись с предстоящим инструктажем.

– Нет, только стандартные, – голос прозвучал ровно и бесцветно. – Убедитесь, что она понимает своё положение, знает легенду и не совершит ошибок, способных привлечь внимание госбезопасности. Встречу назначьте на своё усмотрение, желательно в ближайшие дни.

Я равнодушно бросил трубку на рычаг, не заботясь об аккуратности. Такие звонки давно волновали не больше комариного писка в промозглой подворотне. Очередная миссия без интриги – подвести к краю чужую пешку и следить, чтобы та не сорвалась раньше времени. Обыденная рутина в мире, полностью подчинённом моей игре.

С ленцой достал блокнот, вывел сухо: «Юность». Название кафе вызвало краткий приступ презрения. Шумное, с облезлым фасадом, пахнущее подогретыми пирожками – идеальное место встречи с новоиспечённой секретаршей, которая ещё вчера держала смартфон, а сегодня впервые увидела советские рубли и треснутый стакан.

Таких отправляли регулярно – вежливых, пугливых, с глазами на мокром месте и надеждой на героизм. Все как одна верили, что участвуют в чём-то великом. Им – миссия, мне – процедура.

Я поднялся, подошёл к зеркалу и посмотрел на отражение. Холодный взгляд. Лицо привычное до скуки: строго очерченные скулы, светлые, пустые глаза, в которых не было ничего, кроме выверенного спокойствия и абсолютного порядка.

Открыл шкаф, рука скользнула по плотной шерсти костюмов – серых, тёмно-синих, графитовых. Выбрал тёмный в тонкую полоску, подчёркивающий фигуру, но не привлекающий внимания. Советская элегантность, доведённая до совершенства. Среди затрапезной московской публики я выглядел почти министром, но всё же своим.

Натянул пиджак, поправил лацканы, набросил узкий галстук – чуть ослабленный, как у привыкших командовать без помпы. Белоснежная рубашка завершала образ, манжеты застёгнуты строго, волосы аккуратно уложены. Едва уловимый аромат одеколона – последний штрих к совершенству, без следа ночи и её сущности.

Я был безупречен. Не ради одобрения окружающих – просто иначе не умел. Хищник, которому важно, чтобы шерсть лежала ровно, не выдавая мускулов.

Ключ повернулся в замке тихим щелчком, дверь мягко закрылась за спиной, отрезав от убежища, где порядок поддерживался без усилий. На лестничной площадке царила равнодушная тишина бетонных стен и чужих жизней за соседними дверями. Где-то на соседнем этаже плакал ребёнок – от каприза или страха. Я даже не взглянул в ту сторону.

На улице стоял типичный московский день – пасмурный, вязкий, безликий. Сырость въедалась в ткань, но я воспринимал её равнодушно, почти с отрешением. Ветер шевелил полы пиджака, и от этого возникало странное чувство, будто я оказался в старой кинохронике. Всё вокруг было на своих местах.

Прохожие спешили, не замечая меня, занятые личными делами, страхами и мелкими радостями. Я шёл мимо, словно по искусственным декорациям, невидимый, неинтересный, чужой.

Внутри царила глубокая тишина – не давящая, а стерильная, выверенная, словно само пространство отказалось от эмоций. Не было ни тревоги, ни предвкушения – лишь привычная сосредоточенность и ровная готовность действовать, говорить, приказывать, управлять. Моё лицо оставалось пустым, как ритуальная маска, скрывающая лишь абсолютный порядок.

Кафе «Юность» появилось за углом. Облезлое, с треснувшей краской и мутными окнами. Изнутри доносился смех, звон ложек и приглушённые разговоры. Место, где собирались студенты, старушки с авоськами и влюблённые, которым негде было укрыться.

Я ненадолго задержался у входа, поправил галстук и медленно выдохнул. Не от волнения – просто влажный воздух казался особенно густым: его вкус хотелось ощутить отчётливее. Затем шагнул внутрь, как хирург входит в операционную, заранее уверенный, что каждый предмет внутри уже подчинён его движениям.

Кафе встретило меня привычной атмосферой: душноватый воздух, смесь застоявшегося кофе с чем-то сладковатым и несвежим, редкие посетители, тихие разговоры, полустёртое меню. Официантка у стойки в форменном халатике погрузилась в собственные мысли и не заметила моего прихода.

Привычно прошёл к заранее выбранному столику в дальнем углу, скрытому тяжёлой бархатной портьерой от чужих взглядов. Усевшись на неудобный стул, откинулся назад, мгновенно сливаясь с общей неприметностью заведения.

Несколько минут прошло, прежде чем официантка, наконец, лениво обернулась и заметила нового гостя. Во взгляде её мелькнуло недовольство, будто я нарушил внутреннее спокойствие и привычную медитацию. Она неторопливо приблизилась, достала из кармана замызганный блокнот и с усталостью спросила:

– Чего будете?

– Чёрный кофе, без сахара, – коротко сказал я, не рассчитывая на качество или быстроту исполнения.

Официантка кивнула, будто получила тяжёлое поручение, и медленно побрела обратно к стойке, бросив на ходу:

– Сейчас сделают, подождите.

Настало время ожидания – привычного, почти приятного. В такие минуты особенно остро ощущал собственную невидимость и лёгкость, с которой растворялся среди ничего не подозревающих людей. Взглянул на часы: до встречи оставалось несколько минут.

Дверь кафе тихо скрипнула, и на пороге появилась женская фигура. Мой взгляд автоматически скользнул по ней, сознание машинально начало сопоставлять её с описанием клиентки. Но в следующую секунду мысли оборвались, и по телу прошла волна неестественного холода.

Девушка, стоявшая у входа, не просто была похожа – это была та самая жертва, которую я считал мёртвой. Та, чью жизнь лично оборвал в парке, напав сзади и затащив за скамейку, зажимая рот рукой и разрывая платье. Она пыталась кричать, плакала, дёргалась, умоляла меня остановиться, обещала забыть всё, если отпущу. Эти мольбы звучали почти по-детски – наивные и абсурдные в надежде пробудить человечность в том, кто давно перестал быть человеком.

Я спокойно сделал всё, что намеревался, возвращаясь к этому снова и снова, смакуя её беспомощность. После, когда тело девушки обмякло, а слёзы высохли на щеках, я сомкнул пальцы на её горле, внимательно наблюдая за угасанием её взгляда, где страх сменялся мольбой, а затем – пустотой. Воспоминание было слишком отчётливым, чтобы ошибиться.

Паника мгновенно охватила меня. Сердце застучало болезненно быстро, тело напряглось до дрожи, а мысли судорожно пытались понять, как такое возможно. Губы пересохли, пальцы сжались в кулаки с такой силой, что стало больно, и пришлось приложить все усилия, чтобы не выдать себя ни движением, ни взглядом. Лишь холодная внешняя маска, отработанная годами, удержала от бегства.

Девушка спокойно оглядела зал и уверенно направилась прямо ко мне. Её лицо не выражало ни узнавания, ни страха – лишь лёгкое любопытство человека, ищущего нужного собеседника в незнакомом месте. Я заставил себя успокоить дыхание и принять непринуждённую позу, скрывая внутреннюю бурю.

Остановившись у столика, она мягко улыбнулась и негромко сказала:

– Добрый день. Меня зовут Маша Вертинская. Кажется, мы договаривались встретиться здесь?

Её голос звучал естественно, будто между нами никогда ничего не случалось. В глазах девушки не мелькнуло даже тени воспоминания – она просто ждала ответа совершенно спокойно, не подозревая, какую катастрофу вызвала в моём сознании.

С трудом поднявшись, я протянул ей руку, почувствовав едва заметную дрожь в собственных пальцах. Прикосновение её ладони мгновенно усилило тревогу, но давняя привычка контролировать себя не позволила эмоциям прорваться наружу.

– Добрый день, Маша. Рад, что вы добрались оперативно. Надеюсь, трудностей в пути не возникло? – спросил я, заставляя голос звучать максимально дружелюбно, хотя каждое слово давалось с невероятным усилием, словно вырывалось из глубин страха.

Она улыбнулась открыто, непринуждённо, усиливая моё внутреннее смятение:

– Нет, спасибо, всё прошло хорошо. Немного непривычно после больницы, но я быстро осваиваюсь. Честно говоря, ожидала встретить человека постарше. Мне сказали, вы один из лучших инструкторов и сможете ввести меня в курс дела без лишних эмоций и сантиментов.

Я заставил себя усмехнуться, хотя внутри всё захлёбывалось страхом и подозрением. Девушка говорила так естественно, что я начал сомневаться в собственной памяти. Возможно ли настолько невероятное сходство?

Сделав глубокий вдох, я постарался поймать её взгляд, надеясь увидеть хоть намёк на узнавание. Но в её глазах отражалось только спокойное ожидание продолжения разговора.

– Приятно слышать, – негромко ответил я, не отводя взгляда. – Давайте сразу к делу. Ваша задача – быстро адаптироваться. Мы не знаем, сколько времени продлится ваш визит, поэтому важно строго следовать инструкциям и минимизировать риски.

Она внимательно кивнула и чуть наклонилась вперёд, заставив моё сердце болезненно ёкнуть. Под воротником её платья проступали бледные, почти исчезнувшие следы от пальцев – моих пальцев.

Меня охватил ледяной, парализующий ужас. Кровь отхлынула от лица, и только усилием воли удалось подавить желание вскочить и убежать, лишь бы покинуть эту кошмарную сцену.

– Что-то не так? – мягко спросила она, искренне встревоженная моим состоянием.

– Нет, всё нормально, просто… день был длинный, немного устал, – с трудом выговорил я, внутренне презирая себя за проявленную слабость. Голос прозвучал хрипло, и я поспешно отпил остывший кофе, пытаясь скрыть нервозность.

Она чуть улыбнулась, приняв объяснение без подозрений:

– Понимаю, у вас, наверное, такие встречи по нескольку раз на день. Простите, если утомляю расспросами, но мне действительно важно разобраться во всех деталях. В больнице, конечно, провели инструктаж, но всё это было так быстро и поверхностно…

Я попытался собраться с мыслями. Нужно было понять – её незнание искренне или это искусно разыгранная ловушка, рассчитанная на мою малейшую оплошность.

– Вы меня ничуть не утомляете, – спокойно сказал я, внутренне вздрагивая от каждого слова. – Лучше задать вопросы сейчас, чем потом совершить ошибку. Что именно вызывает у вас сложности? Чем конкретно занимаетесь?

Она откинулась на спинку стула и начала рассказ:

– Сейчас я работаю секретарём у крупного советского чиновника. Это непривычно после всего, что со мной произошло. Иногда ловлю себя на непонимании элементарных вещей, обычных для окружающих. Мне сказали, любая неосторожность может сорвать всю операцию, поэтому я и рассчитываю на вашу помощь.

Я старался слушать её внимательно, но мысли упорно возвращались к той ночи в парке, вновь и вновь сопоставляя воспоминания с девушкой напротив. Вопросы роились в голове без ответов: как такое могло произойти? Почему она ведёт себя так, словно совершенно ничего не помнит?