– Ваша главная задача – не вызывать подозрений, – начал я с трудом, тщательно подбирая слова. – Советская действительность сурова, и вам нужно полностью слиться с ней. Будьте осторожны в высказываниях и поступках. Никогда не забывайте легенду, строго следуйте инструкциям.

Она серьёзно кивнула:

– Конечно, я это понимаю. Но можно подробнее? Какие ошибки чаще всего совершают такие, как я? Что особенно опасно?

Сделав глубокий вдох и собрав остатки самообладания, я ответил, чувствуя, как каждое слово отдаётся болью:

– Самая распространённая ошибка – стремление что-то изменить вопреки инструкциям. Это может быть неосторожно сказанное слово, слишком современный взгляд, казалось бы, незначительная деталь. Даже лишний жест может привлечь ненужное внимание.

Девушка внимательно слушала, чуть нахмурившись, словно запоминала каждое слово. Я вглядывался в её лицо, отчаянно ища хоть намёк на притворство, малейший знак того, что она узнаёт меня. Но тщетно – её интерес был абсолютно искренним, словно перед ней сидел обычный инструктор, и никакого прошлого для неё не существовало.

Это полное отсутствие реакции пугало меня сильнее всего, заставляя сомневаться в собственной реальности. В голове метались гипотезы, одна безумнее другой: возможно, это тщательно спланированная ловушка, организованная теми, кто всё знает, или же я теряю рассудок, а происходящее – лишь плод безумия.

С трудом удерживая маску профессионального спокойствия, я продолжал объяснять тонкости её роли, каждую секунду борясь с желанием вскочить и убежать. Разоблачение казалось неизбежным, опасность нависла надо мной, как лезвие гильотины.

Осторожно выдохнув, я начал вводить её в детали советского быта, стараясь говорить предельно ясно и обстоятельно. Каждое слово было шагом по тонкому льду: одна ошибка – и всё рухнет. Девушка слушала внимательно, время от времени что-то записывая в свой маленький блокнот, и её серьёзность лишь усиливала моё беспокойство.

– Начнём с простого, – сказал я с напускной уверенностью, которой уже не чувствовал. – Покупки в советском магазине – задача не из лёгких для привыкших к комфорту. Очереди, нехватка товаров, грубость продавцов – это норма. Главное – не показывать раздражения или нетерпения. Ваша реакция должна быть абсолютно естественной. Не удивляйтесь, если продавщица проигнорирует вас или нагрубит без видимой причины, – продолжил я, тщательно контролируя голос.

Маша подняла глаза и слегка улыбнулась, представив себе эту сцену.

– А как вести себя, если нужно что-то купить? Я привыкла к нормальному обслуживанию и боюсь не сдержать раздражения, – спросила она негромко, с лёгкой растерянностью.

Я кивнул, изображая понимающего наставника, хотя внутреннее напряжение душило дыхание.

– Терпение и вежливость. Советские люди привыкли часами стоять в очередях, обсуждать мелочи жизни и новости. Вступайте в их разговор, жалуйтесь на усталость, нехватку продуктов, хвалите достижения страны в космосе или строительстве. Говорите спокойно, без эмоций и критики системы. Важно, чтобы вас принимали за свою – иначе подозрения возникнут моментально.

Маша задумчиво кивнула, записала что-то в блокнот и вновь серьёзно посмотрела на меня. От её взгляда у меня по спине прошла дрожь.

– Понятно. А как быть с друзьями? – спросила она осторожно. – Я не могу быть совсем одна, нужно заводить знакомства, общаться. Как выглядит обычная дружба в Советском Союзе?

Я сделал глубокий вдох и заставил себя говорить ровно, хотя каждое слово отдавалось болью.

– Здесь дружба часто поверхностна, хотя внешне выглядит искренне. Люди годами ходят друг к другу в гости, обсуждают личные проблемы, но не делятся самым важным. Обычно это совместное времяпрепровождение: посиделки с чаем на кухне, походы на природу, просмотры фильмов. Принимайте эти привычки, посещайте мероприятия, будьте приветливы, но не раскрывайте истинных мыслей и чувств.

Она нахмурилась, обдумывая мои слова, и спросила:

– А если зададут личный вопрос? Что принято обсуждать, а что нет?

Я выдержал паузу, подбирая слова:

– Личные вопросы задают часто, но откровенность необязательна. Ограничьтесь общими ответами. Например, о семье, работе, здоровье отвечайте нейтрально, кратко и без деталей. Советские люди обычно чувствуют грань и не настаивают. Если заметите настойчивость, мягко переведите тему на успехи советского спорта, кино или книги. Это работает всегда.

Она снова кивнула, записала несколько слов и подняла взгляд, чуть наклонив голову:

– А как отдыхают советские люди? Я плохо понимаю, что тут принято считать отдыхом.

Сердце моё забилось чаще – вопрос казался очередной ловушкой. Собравшись, я спокойно объяснил:

– Отдых здесь особый: походы в кино, театры, парки. На выходные люди выезжают за город, устраивают шашлыки, купаются в речке, играют в волейбол. Если пригласят – обязательно соглашайтесь. Вам необходимо быть частью коллектива. Но и здесь есть нюансы: отказываться выпить за компанию подозрительно, но и увлекаться нельзя, чтобы не потерять контроль.

Она улыбнулась искренне и легко, словно представила себя на такой даче.

– Поняла. Значит, умеренность во всём и не выделяться. Верно?

– Именно, – подтвердил я, чувствуя, как с каждым словом голос становится всё напряжённее. – Советская жизнь требует постоянного контроля слов и действий. Любая, даже незначительная ошибка может вызвать подозрение. Вам придётся привыкнуть к осторожности даже в самых обычных ситуациях.

Она снова сделала запись, задумчиво провела пальцем по странице блокнота и тихо спросила, словно боялась озвучить вслух:

– А если я всё же ошибусь? Что тогда?

Я едва заметно напрягся, с трудом удержав самообладание.

– Тогда срочно придётся придумать правдоподобное объяснение. Всегда держите в голове несколько простых легенд на случай неожиданных вопросов или ситуаций. Не показывайте страха и растерянности. Чем естественнее вы себя ведёте, тем меньше привлекаете внимания.

Она вновь кивнула, теперь уже с лёгкой улыбкой, отчего моё напряжение лишь усилилось.

– Спасибо, – тихо и искренне сказала она. – Я постараюсь запомнить. Надеюсь, я справлюсь.

– Другого выбора у вас нет, – негромко произнёс я, ощущая нарастающую панику. – Иначе последствия будут катастрофическими, и не только для вас.

Слова прозвучали жёстче, чем хотелось. Она быстро справилась с лёгким испугом, притворившись, что всё в порядке, а внутри меня уже накатывала новая волна страха: возможно, это начало ещё более опасной игры.

Разговор постепенно вяз в напряжении, каждое слово звучало шагом по минному полю. Когда Маша тщательно записывала мои советы в потрёпанный блокнот, её сосредоточенность бросала меня в холодный пот – предчувствие катастрофы становилось невыносимым.

– Понимаете, Маша, главное – вести себя так, чтобы никто не усомнился в вашей естественности. Советские люди очень настороженно относятся к тем, кто кажется им чужим или странным. Малейший промах может вас выдать, – осторожно продолжил я, стараясь выглядеть уверенным.

Она внимательно посмотрела на меня, слегка склонив голову, и спросила:

– А если кто-то всё-таки заподозрит? Допустим, случайная оплошность… Можно ли исправить ситуацию?

От её вопроса по позвоночнику пробежал холодок: слишком близко он был к моим собственным страхам. С трудом сохраняя маску спокойствия, я ответил:

– Ситуацию почти всегда можно исправить, если действовать быстро и уверенно. Главное – не паниковать, дать простое и правдоподобное объяснение. Люди верят в очевидное. Не теряйте самообладания, и всё обойдётся.

Она серьёзно кивнула, сделала новую пометку и продолжила:

– Понимаю. А стоит ли подробнее изучить моё окружение? Например, моего начальника, чтобы избежать неожиданностей?

Я выдержал паузу, стараясь восстановить внутреннее равновесие. Её вопрос был логичен, но именно его логичность сейчас тревожила особенно остро – каждый неверный шаг мог привести нас обоих в бездну.

– Конечно, изучите его привычки, стиль общения, манеру одеваться и реагировать. Но будьте осторожны, не проявляйте явного интереса. Советский человек чутко замечает повышенное внимание к своей персоне. Узнавайте информацию незаметно, из разговоров с коллегами, через наблюдение. Ваша задача – слиться с окружением, а не выделяться.

Она улыбнулась, однако глаза оставались серьёзными и напряжёнными.

– Спасибо, это действительно полезно. Понимаю, как сложно и ответственно действовать правильно. Даже страшно представить, что любая ошибка может всё разрушить.

– Именно, – тяжело кивнул я. – Ваша работа – не игра. Любая неосторожность может дорого обойтись.

В этот момент с улицы донёсся звук резкого торможения. Мы оба повернулись к окну. Перед кафе остановилась блестящая чёрная «Волга», замерев с заведённым мотором, словно хищник, готовый к броску. Из машины вышел мужчина в строгом костюме и водительской кепке, огляделся и решительно направился к входу.

Маша нахмурилась и встревоженно прошептала:

– Это водитель моего начальника. Что-то случилось?

Я почувствовал, как горло сжалось, а сердце забилось быстрее. Каждый шаг приближавшегося водителя был наполнен уверенностью, от которой страх вновь охватил меня.

Мужчина остановился у нашего столика и официально кивнул Маше:

– Мария Александровна, прошу прощения, но вас срочно вызывает Александр Иванович. Просил не задерживаться.

Маша удивлённо посмотрела на него, её замешательство быстро сменилось профессиональной серьёзностью:

– Понимаю. Спасибо, что сообщили, Виктор Петрович.

Водитель кивнул, сохраняя невозмутимость:

– Машина у входа, не будем терять время.

Маша виновато улыбнулась мне, сложив блокнот и ручку в сумочку:

– Простите за столь неожиданный уход. Мой начальник не любит ждать. Надеюсь, мы сможем продолжить позже?

Я почувствовал, как мышцы лица расслабились, а напряжение последних минут сменилось осторожным облегчением. С трудом удерживая маску спокойствия, я вежливо улыбнулся.

– Безусловно, Маша, служебные обязанности превыше всего. Лучше не заставлять начальство ждать. Уверен, мы ещё найдём возможность поговорить в более спокойной обстановке. Будьте осторожны и не забывайте, о чём мы говорили.

Она уверенно кивнула и поднялась, поправив на шее лёгкий шарфик.

– Спасибо за понимание. Я всё запомнила. До скорой встречи.

Водитель внимательно следил за нашим разговором с бесстрастным лицом и, слегка отойдя в сторону, уступил ей дорогу. Я смотрел, как она выходит из кафе, ощущая, что с каждым её шагом давление в груди ослабевает, а дыхание становится ровнее. Когда дверь за ней закрылась, меня накрыло почти физическое облегчение, словно исчез груз, висевший над головой всё это время.

В кафе снова вернулась атмосфера сонной обыденности, наполненная тихими разговорами и негромким стуком посуды. Я остался за столиком, пытаясь понять, что это было: случайное совпадение, жестокий розыгрыш судьбы или начало чего-то гораздо более опасного. От этих мыслей охватил липкий холод тревоги, смешанный с отчаянной надеждой, что всё снова под контролем.

С уходом девушки пришло странное облегчение, похожее на ощущение человека, стоявшего на краю крыши и вовремя отступившего назад. Я почувствовал, как внутри ослабло напряжение, как разжались пальцы, расслабилась челюсть и затылок перестал звенеть. Машинально потянувшись к чашке, я только сейчас понял, насколько глубок был страх и как внезапно он исчез.

Но вместо покоя возникло другое чувство – сильнее, грязнее. Тяжёлое осознание того, что она не просто жива, а находится под защитой. За её спиной стояли высокие кабинеты, запертые двери, сдержанные рукопожатия и люди, чьи имена произносят шёпотом. Те, кто может стереть тебя не только физически, но и из памяти, из протоколов, из судеб.