Я неподвижно смотрел, как чёрная «Волга» плавно отъезжает от тротуара, будто это не машина, а решение. Она не рванула с места, а уходила уверенно и неторопливо, словно человек, знающий свою цену. В этом спокойном отъезде было нечто пугающе окончательное.

С этого момента всё изменилось. Я больше не находился в привычной системе координат. То, что казалось моей игрой, превратилось в конструкцию с чужими правилами, к которым меня не подпускали. Маша – или кем она теперь стала – уже не просто ошибка. Она была началом, узлом, сигналом того, что теперь за мной наблюдают.

Я заплатил, не глядя на официантку, и, к счастью, она тоже не проявила ко мне никакого интереса. Сейчас любой взгляд был угрозой, даже самый нейтральный, просто потому, что фиксировал. Я поднялся медленно, осторожно, словно под ногами была не кафельная плитка, а шаткая доска над пропастью, и направился к выходу.

На улице холодный воздух ударил в лицо реальностью. Сырой, густой, он казался липким. Люди шли мимо, разговаривали, смеялись, но в их лицах я видел не выражения, а угрозу. Каждый прохожий стал для меня источником тревоги: кто-то смотрел слишком пристально, кто-то поспешно отводил глаза, а кто-то задерживался на углу дольше, чем позволяла случайность. В этом молчаливом наблюдении угадывалось нечто почти осязаемое, словно дыхание на затылке в пустом помещении.

Я двигался вперёд, сохраняя размеренный шаг и не позволяя себе оглянуться. Нужно было выглядеть естественно и обыденно. Я умел вести себя в таких ситуациях: растворяться в потоке, быть ветром, тенью, человеком, которого никто не запоминает. Но внутри бушевала тревога.

Мысли сталкивались, как запертые звери в тесной клетке. Она была жива. У неё появились покровители. Стало очевидно: её появление не случайность. Возможно, её оставили мне намеренно. Или это совпадение настолько изощрённо, что само стало угрозой? А может, проверка? Или ещё хуже – тщательно подготовленная казнь, где я исполняю главную роль, не зная сценария.

Каждый шаг отзывался оголённым нервом. Серый асфальт, облупленные фасады, воняющие подворотни – всё казалось искусственным, чужим. Будто это не Москва, а декорация, где за мной наблюдают сквозь фанерные стены. Я больше не ощущал улицы – я чувствовал взгляд.

Я свернул в переулок, где дома нависали с двух сторон, словно хмурые свидетели. Только здесь позволил себе глубокий вдох – первый после её ухода. Но облегчения он не принёс. Напротив, отчётливо осознал: я загнан в угол – серьёзно, глубоко, без права на ошибку.

Теперь мне нужно было стать другим: сдержанным, точным, непроницаемым. Каждое моё слово, встреча и жест будут подвергаться бесконечному анализу, словно под увеличительным стеклом. Любая ошибка превращалась в потенциальный приговор. Случайное движение, не вписанное в сценарий, могло стать последним аккордом, за которым раздастся шаг за спиной и тень обретёт вес. А за ней – темнота, бесповоротная и окончательная.

Я больше не мог действовать по привычке и полагаться на интуицию. Отныне каждый шаг требовал холодного расчёта, точности, учёта всех возможных переменных. Пора забыть об удовольствии, отказаться от спонтанности и захлопнуть дверь жизни, где охота была наслаждением. Теперь единственным сценарием стало выживание – осторожное, продуманное до последней запятой.

Как плотник, поранившийся однажды и дующий на руки перед ударом молотка, я считывал реальность по миллиметрам. Теперь нельзя позволить себе ни импульса, ни неверного взгляда, ни слова, не проверенного на прочность.

Маша… если это была она… если всё случившееся реально… я должен принять: пока я всё ещё хищник, но баланс сместился. Я не стал целью – пока. Но запах погони уже витал в воздухе, и охота могла начаться в любую секунду. Только теперь уже не я выбирал её начало.

Выйдя на улицу, я свернул в полутёмный переулок и нервно закурил, ощущая, как тяжёлый дым заполняет лёгкие, немного снимая напряжение последних минут. Каждая затяжка приносила краткое облегчение, сменяясь новой волной тревоги. В голове кружились воспоминания о встрече с Машей и о том, как стремительно ситуация вышла из-под контроля. Прежняя уверенность исчезла, чувство превосходства пошатнулось, оставив опасную пустоту, которую требовалось немедленно заполнить.

Стоя в полумраке, докуривая почти до ожога пальцев, я заметил на противоположной стороне улицы женскую фигуру. Молодая брюнетка с длинными шелковистыми волосами и яркими зелёными глазами медленно и уверенно шла по тротуару, грациозная и безразличная к окружающим. Её движения были естественными и непринуждёнными – такой красоте невозможно научиться.

Внутри внезапно проснулось знакомое чувство – тёмное, вязкое, садистское желание, всегда возникавшее с первого взгляда и мимолётной оценки внешности и внутренней хрупкости. Женщина не должна была быть просто красивой, ей необходимо быть беззащитной, идеально подходящей на роль новой жертвы. Эта брюнетка была именно такой: её утончённость и кажущаяся безмятежность уже рисовали картины новой охоты, усиливая возбуждение и предвкушение.

Я бросил сигарету под ноги и раздавил каблуком, не сводя глаз с девушки. Сейчас требовалось действовать осторожно, неспеша. Каждый шаг должен выглядеть естественно, ничто не могло выдать истинных намерений. Я поправил воротник, чуть скрыв лицо, и двинулся вслед за ней, сохраняя достаточную дистанцию.

Её стройная фигура двигалась легко, словно танцовщица. Я изучал каждую деталь: тонкую шею, оголённую под воротником пальто, узкие плечи, подчёркнутые линиями одежды, хрупкую талию, подчёркивавшую женственность и уязвимость. В сознании мелькали образы того, как изменится её лицо в момент, когда безмятежность сменится пониманием неминуемого конца. Как зелёные глаза наполнятся ужасом и слезами, как тело дрогнет под моими руками, не способное сопротивляться неизбежному.

С каждым шагом за ней мой пульс учащался, а страх, владевший мною ещё недавно, постепенно растворялся в новой волне возбуждения. Мысли становились чётче, и прежняя уверенность, словно утраченная на время власть, возвращалась. Я снова чувствовал себя хозяином положения, а не жертвой чужого взгляда.

Я запоминал каждую деталь её поведения: походку, ритм шагов, жесты, с которыми она поправляла волосы или шарф, взгляд, которым девушка скользила по улице, не подозревая, что её изучают с хищной внимательностью. Эти наблюдения были необходимы, чтобы идеально спланировать будущую встречу, определить, как привлечь её внимание, завоевать доверие.

В сознании постепенно складывался чёткий план, где каждый жест, каждая реплика были продуманы заранее. Она должна была стать моей новой жертвой, тем, кто вернёт мне чувство превосходства, утраченное в кафе. Девушка идеально подходила на эту роль – молода, красива и доверчива.

Мысль о том, что я снова охотник, наполняла меня уверенностью. Страх, мучивший после встречи с Машей, исчез, уступив место холодному расчёту и азарту предстоящей игры. Брюнетка продолжала идти, погружённая в свои мысли и не замечая моего взгляда.

Она даже не представляла, как близка к границе, за которой её привычная жизнь оборвётся. Я ощущал себя режиссёром, контролирующим сценарий, а она была актрисой, ещё не знающей своего финала. Это чувство абсолютной власти завораживало, делая каждый шаг за ней желанным.

Следуя за ней в тени зданий, я аккуратно сокращал расстояние, не приближаясь слишком близко, чтобы не вызвать подозрений. Моё дыхание стало ровным, движения – плавными, как у хищника, готового к броску. В сгущающихся сумерках её фигура казалась особенно уязвимой.

Постепенно я окончательно убедился: именно она сможет вернуть мне уверенность и удовлетворение, позволит вновь почувствовать себя хозяином своей судьбы. Она была создана для того, чтобы я снова испытал знакомое наслаждение от охоты, где исход заранее известен, но каждый шаг приносит непередаваемое удовольствие.

Я точно знал, как подойду к ней, что скажу и каким взглядом посмотрю, чтобы развеять любые подозрения. В голове прокручивал сценарии финала этой охоты, понимая всё отчётливее: я снова становлюсь собой – опасным и безжалостным.

Она продолжала идти, не подозревая, что её судьба уже решена в моём сознании. Я улыбнулся, чувствуя внутри приятное напряжение: скоро всё станет на свои места, и начнётся настоящая охота.

Следующие дни прошли в сладостном напряжении и превратились в отточенный ритуал наблюдения. Я тщательно изучал Екатерину – так звали мою новую цель, как удалось выяснить из разговоров у проходной и документов на вахте. Постепенно передо мной раскрывались подробности её жизни, привычек и маршрутов. Медленное изучение будущей жертвы приносило наслаждение и садистское предвкушение неизбежного триумфа.

Вскоре выяснилось, что Екатерина работала не просто в учреждении, а в закрытом научном институте – сером здании с высокими стенами и тусклыми окнами, за которыми прятались длинные коридоры, наполненные тихим скрипом дверей и скучной повседневностью. Я наблюдал из укрытия, как девушка входила в массивную дверь, предъявляла пропуск и исчезала на весь день. В её лице не читалось ни энтузиазма, ни раздражения – лишь профессиональная сосредоточенность человека, погружённого в ежедневную рутину.

Моя память жадно фиксировала каждую деталь, каждое движение Екатерины: как она аккуратно поправляла пальто, лёгким движением убирала волосы за ухо. Наблюдая за ней, я наслаждался растущей близостью, создавая в сознании подробный портрет её жизни. Для неё каждый день начинался и заканчивался строго по расписанию, упрощая мою задачу и превращая её в удовольствие.

Екатерина всегда шла домой одним маршрутом – тихим, почти безлюдным переулком, где фонари словно намеренно расставили слишком далеко друг от друга, создавая островки густой тьмы. Этот переулок казался сценой, подготовленной специально для меня – мастера ужаса, предпочитавшего тишину и уединение. Я с особым удовольствием следовал за ней каждый вечер, запоминая её плавную походку и ровный ритм шагов, отсчитывающих последние дни её спокойной жизни.

Она неизменно шла одна, не оглядываясь, не выдавая признаков беспокойства, и это обстоятельство приводило меня в восторг. Мысленно я уже видел, как резко изменится её поведение в тот вечер, когда я, наконец, выйду из тени и встану на её пути. Я сотни раз прокручивал в воображении, как её глаза широко распахнутся от ужаса, как дрогнут губы, пытаясь произнести слова мольбы и беспомощной надежды на спасение, которого не будет.

Эти детали стали моим ежедневным ритуалом. Я изучал её с упорством художника, готовящегося создать свой главный шедевр. Мною двигал не только азарт охотника, но и глубокое, тёмное удовольствие от собственной власти, от ощущения, что её жизнь уже в моих руках – хотя Екатерина ещё не подозревала об этом.

Однако прежние ошибки, особенно история с Машей, были слишком свежи в памяти, чтобы действовать импульсивно. Теперь каждая мелочь должна быть просчитана заранее, исключая малейшие шансы на ошибку. Осторожность и терпение стали моими главными союзниками, и я намеревался строго следовать им, не позволяя спешке или эмоциям овладеть мной раньше времени.

Вечерами, стоя в тени возле её подъезда, я испытывал особое удовольствие от неторопливого ожидания. Оно само по себе стало игрой – тонкой, извращённой, где главным наслаждением было предвкушение того, что случится очень скоро. Каждый новый день, проведённый в слежке, усиливал мою жажду, делая ярче и отчётливее картины грядущего нападения.

Я снова и снова проигрывал эту сцену в мыслях: Екатерина остановится, почувствовав моё присутствие слишком поздно, её дыхание собьётся от испуга, а голос дрогнет, когда она спросит, кто я и что мне нужно. Я уже ясно видел, как спокойствие и уверенность исчезнут с её лица, уступая место отчаянию в момент осознания, что пути назад нет, а впереди лишь неминуемый конец. Эта картина завораживала и будоражила, заставляя сердце учащённо биться от сладкого предвкушения.