Эти слова резко и болезненно ударили Курносова, заставив его поднять взгляд и недоумённо уставиться на оперативника, будто перепроверяя услышанное. Следователь помнил дело слишком хорошо: холодный парк, бездыханное тело девушки, жестокие следы удушения, медицинские прогнозы без шансов на жизнь. Вертинская стала невозможной жертвой, выжившей вопреки всем прогнозам.

– Та самая? – переспросил он шёпотом, боясь, что ответ разрушит последнюю ясность.

– Именно, Пётр Иванович. Несколько месяцев в коме, врачи буквально вытащили её с того света, – подтвердил оперативник, неловко опустив глаза, словно извиняясь за то, что приходится напоминать столь неприятные детали.

Курносов тяжело вздохнул, пытаясь понять, во что превратилось дело. Жертва маньяка выходит из комы, занимает значимую должность и встречается с тем, кто едва не лишил её жизни, ведя с ним какие-то тайные разговоры в кафе. Хитрая игра, ловушка или настолько абсурдная случайность, что даже поверить сложно?

Следователь поднялся и подошёл к окну, задумчиво глядя на улицу, где спокойно текла московская жизнь, даже не подозревавшая о кипящих под её поверхностью интригах и опасностях. Курносов ясно осознавал – теперь это не просто уголовное дело, это схватка с высокими ставками, где цена ошибки – карьера, если не сама жизнь.

– Усилить наблюдение, – произнёс он резко, не оборачиваясь. – Каждый шаг, звонок, встреча – всё под контролем. Отчёты сразу мне, без задержек.

Оперативник коротко кивнул, ожидая дальнейших распоряжений, но Курносов ненадолго замолчал, мысленно взвешивая следующий шаг. Он чувствовал – отчётов и чужих глаз теперь недостаточно. За происходящим следовало смотреть лично, слишком многое стояло на кону, чтобы оставаться простым наблюдателем.

– Я сам подключусь к слежке, – повернулся он к оперативнику. – Продолжайте работать в усиленном режиме. Связь между Пановым и Вертинской беру на личный контроль. Это приказ.

Оперативник быстро кивнул, ощутив, что дело принимает совсем серьёзный оборот. Курносов же тяжело опустился в кресло, снова взял отчёт и задумался над тем, в какую игру ему предстоит включиться.

Это была уже не простая охота за преступником. Это был театр абсурда, в котором жертва и её предполагаемый убийца вдруг оказались партнёрами, а следователю, оставаясь за кулисами, приходилось искать того, кто дёргает за ниточки.

Курносов закурил, глубоко затянулся, чувствуя, как сигаретный дым прочищает голову, возвращая ясность и силы перед новой битвой. Дело, казавшееся изначально обычным, превратилось в опасную и запутанную игру, ставки в которой повышались с каждым новым поворотом.

Теперь следовало только двигаться вперёд и избегать ошибок. Его ожидали долгие ночи наблюдений, сомнения и тревоги, тот самый риск, без которого он давно уже не представлял своей профессии. Но он был готов к вызову – другого пути не было.

Курносов снова посмотрел на фотографию Вертинской, лежавшую рядом с делом. Чёрно-белое изображение молодой девушки с простым, серьёзным лицом на мгновение задержало его взгляд. Фотография была сделана ещё до трагедии – на ней Маша была целой и живой.

Следователь взял снимок в руки, внимательно рассмотрев девушку: глаза чуть прищурены, выражение спокойное, даже сдержанное, как будто она смотрела против яркого света. Лицо не модельное, простое и приятное, такое не сразу запомнишь, но сложно забыть потом.

В памяти вновь всплыли детали дела: вечер, лесополоса, тело девушки со следами жестокости. Судмедэксперты равнодушно перечисляли повреждения – изнасилование, удушение, множественные ссадины. Тогда почти никто не верил, что она выживет. Кома, отёк мозга, два месяца между жизнью и смертью. Медленное и мучительное возвращение. Врачи устало констатировали: «вытянули».

Он долго смотрел на фотографию, медленно проводя пальцем по её краю. Выжившая чудом девушка теперь сидела напротив Панова, подозреваемого в серии аналогичных преступлений, включая нападение на неё саму. Сидела спокойно, без страха, словно ничего и не было.

Что это – психологический слом, последствия пережитого или сложная комбинация, предусмотренная кем-то заранее?

Курносов вновь открыл папку, пробежался глазами по биографическим данным. Вертинская Мария Александровна, двадцать три года. Окончила вечерний педагогический институт. Родители – простые инженеры. Отец погиб в семьдесят четвёртом на стройке, мать – пенсионерка по состоянию здоровья. Подруг немного, характер замкнутый. До трагедии уже работала референтом у министра Шокина в Министерстве электронной промышленности.

Вся эта история напоминала старое архивное дело, полное скрытых связей и недосказанностей, где каждая новая деталь порождала ещё больше вопросов.

Курносов вернул фотографию на место, мысленно удерживая образ. Вертинская, которую он помнил по делу, и Вертинская, недавно замеченная с Пановым, казались разными женщинами – не внешне, а по намерениям. Первая – напуганная девочка, жертва насилия; вторая – спокойная женщина, ведущая с маньяком деловой разговор без малейшей паники.

Откинувшись на спинку кресла, Курносов сцепил руки на животе и прикрыл глаза. Мозг включился в иную работу – не по протоколам, а по наитию. Он представил Панова: циничный, хладнокровный тип, воспринимающий людей как материал. Умный, осторожный, расчётливый. Такой не стал бы рисковать зря. Если он решил встретиться с Вертинской, значит, видел в ней ценность. Возможно, она была прикрытием, напоминанием или инструментом давления.

Курносов мысленно вернулся к девушке. Амнезия после комы могла объяснить её поведение, но не закрывала всех вопросов. Почему в министерстве никто не удивлён её скорым возвращением? Почему никто не держит её под медицинским наблюдением? Вывод был один: кто-то использует Вертинскую или она действует по собственной воле. Травмы меняют людей, но здесь замешан Панов, а это исключало простые объяснения.

Он снова взял фотографию. Упрямый взгляд девушки будто пронзал объектив, не обвиняя, не требуя – просто смотря в упор. Положив снимок на край стола, Курносов откинул голову и долго смотрел в потолок, теряясь в мыслях.

Что если нападение было не тем, чем казалось? Что если маньяк знал, кто его жертва, заранее? Что если она была выбрана сознательно?

Версий становилось всё больше, и каждая хуже предыдущей. Убийца и его жертва вдруг становились партнёрами, спокойно общаясь в атмосфере, где за каждым действием стояла цепь тщательно скрытых событий.

Курносов выпрямился, снял очки и протёр их платком – движения медленные и напряжённые, как у человека, уставшего быть простым наблюдателем. Это дело перестало быть формальным – оно стало личным, и речь шла не о мести, а о профессиональном долге. В этом расследовании пересекались границы права и нравственности.

Одних отчётов было мало. Курносов должен был сам увидеть Машу Вертинскую, услышать её голос, понять – врёт ли она, боится, или же ничего не понимает. Только личное впечатление могло раскрыть её истинную роль: жертва, свидетель или участник? Остальное было лишь бумагой.

Следователь взял ручку и написал записку: «Запросить данные о месте жительства и графике Вертинской. Проверить маршруты и окружение. Подготовить нейтральную легенду для личного контакта».

Снова взглянув на фотографию, Курносов тихо произнёс:

– Ладно, Маша. Познакомимся.

Он понимал, что полагаться на случай нельзя. Встреча должна быть тонкой игрой, в которой любой неверный шаг мог обернуться провалом. В подобных делах случайность не имеет права на существование – только чёткий расчёт и безупречная подготовка.

Курносов вновь углубился в отчёты о её ежедневных перемещениях. Чёткий маршрут: утром на работу, вечером домой, иногда – остановки в небольшом сквере или газетном киоске. Обычная советская девушка, размеренно и незаметно живущая, словно ничего не случилось. В этом ритме было легко найти точку пересечения, замаскировав её под искусно организованную случайность.

Мысленно перебрав варианты, Курносов остановился на вечернем времени, когда Вертинская возвращалась с работы и обычно проходила через небольшой сквер между старыми пятиэтажками. Тихое, спокойное место, без посторонних глаз и ушей – идеальная сцена для встречи, которую должен был поставить невидимый режиссёр.

Теперь предстояло придумать легенду, подходящую его статусу: правдоподобную, ненавязчивую, способную вызвать доверие. Курносов решил не представляться сотрудником КГБ – это могло спугнуть девушку или породить излишнюю формальность. Лучше всего подойдёт скромный служащий из министерства, близкого к ведомству Шокина. Формально незнакомы, но через общих коллег могли пересекаться, это идеально балансировало между естественностью и убедительностью. Небольшой круг общих знакомых, дружелюбие и лёгкая ирония – то, что нужно, чтобы расположить к себе человека.

Следователь тщательно продумывал каждую деталь будущего разговора, интонацию, выражение лица. Он заранее проигрывал в голове множество диалогов, чтобы в реальной ситуации говорить естественно и непринуждённо. Здесь важно не только то, что сказать, но и как это сказать. В такой игре исход мог зависеть от незначительных мелочей: улыбки, взгляда, паузы в нужный момент.

Курносов знал, что здесь недопустимы настойчивость и спешка. Разговор должен начаться легко и плавно перейти от общих знакомых и рабочих вопросов к интересующей теме – к Панову. Осторожно и незаметно, так, чтобы девушка сама начала делиться информацией, не осознавая этого.

Подготовившись, следователь придирчиво оглядел своё отражение в зеркале: взгляд усталый, но внимательный, одежда скромная, элегантная. Ничего лишнего. Улыбнулся своему отражению слегка иронично, с лёгкой теплотой в глазах. Именно так он будет смотреть на Машу. Именно так с ней и заговорит.

В назначенный день Курносов прибыл к месту заранее, но не настолько, чтобы вызвать подозрения. Несколько минут он неспешно гулял по скверу, затем остановился возле газетного киоска, изображая интерес к прессе. Он внимательно следил за прохожими, которые быстро сменяли друг друга на вечерней улице.

Вскоре появилась она. Девушка шла быстро, но спокойно, без нервозности. Курносов сразу узнал её по фигуре, походке, привычке поправлять на ходу прядь волос. Он ощущал себя актёром, стоящим за кулисами и ждущим своего выхода. Сердце слегка кольнуло от волнения, но внутренний голос профессионала быстро подавил эмоцию: никаких ошибок, только точность.

Он выждал пару секунд, позволив ей приблизиться, затем резко повернулся от киоска, точно рассчитанным шагом чуть не столкнувшись с ней. Курносов вовремя остановился и извинился улыбкой, изображая лёгкую неловкость человека, случайно задевшего незнакомку:

– Простите, ради Бога! Вот же неуклюжий я сегодня, совсем задумался…

Маша слегка отпрянула, прижав руку к груди, но тут же расслабилась, ответив неловкой, но естественной улыбкой, приняв всё за случайность:

– Ничего страшного, – тихо произнесла она, и в её глазах мелькнуло любопытство. – Со всеми бывает.

Курносов тут же подхватил интонацию, легко улыбаясь с наигранной досадой:

– Со мной такое чаще, чем хотелось бы признать. Особенно по вечерам. Сами понимаете – работа, куча мыслей, иногда трудно переключиться…

Курносов сделал короткую паузу, с дружелюбной теплотой изучая её лицо, избегая при этом навязчивости во взгляде. Так обычно смотрят люди, впервые встретившиеся, но уже ощутившие взаимную симпатию.

– Кстати, – легко произнёс он, чуть придав голосу официальности, – мне кажется, я недавно видел вас в министерстве, у Александра Ивановича. Вы ведь там работаете, если не ошибаюсь?

Девушка с лёгким удивлением подняла на него глаза – в них промелькнули растерянность и искренний интерес:

– Да, совершенно верно… А вы?..