Мягкое покачивание автомобиля погружало Курносова в воспоминания о начале его службы в КГБ. Тогда, много лет назад, молодой лейтенант впервые надел строгий костюм сотрудника Комитета. Его сердце наполняла вера в справедливость системы и уверенность, что именно он, Пётр, будет защищать правду и порядок в огромной стране.

С грустной улыбкой он вспоминал себя наивным и идеалистичным. В памяти всплывали первые серьёзные расследования, научившие его, как зыбка грань между истиной и ложью, порядком и хаосом. Эти годы заставили его сомневаться во всём, кроме собственного долга. Сомнения закалили его, но лишили многого, что прежде казалось важным.

Вспомнилось одно из первых дел, когда молодого инженера обвинили в шпионаже. Долгое и мучительное расследование раскрыло жестокую правду: инженер был невиновен, а его обвинители действовали из зависти и личной неприязни. Этот случай навсегда изменил Курносова, приучив к осторожности и болезненному вниманию к деталям, одновременно лишив наивной веры в безупречность системы.

Пётр тяжело вздохнул, понимая, что путь, избранный им много лет назад, оказался верным, но мучительно тяжёлым. Именно тогда он осознал цену собственной принципиальности. Личная жизнь превратилась в редкие встречи с женой, становившиеся с годами всё более напряжёнными и болезненными.

Жена не выдержала. Однажды вечером он обнаружил дома короткую записку, написанную аккуратным почерком: «Пётр, я больше не могу. Ты всегда выбирал работу, а не меня. Прости». Эти слова остались с ним навсегда, пронзительно и болезненно напоминая о цене, которую он платил за свою службу.

Иногда в минуты одиночества Курносов представлял себе другую жизнь – тихую, спокойную, с уютным домом, где вечерами зажигаются тёплые лампы и звучат детские голоса. Он видел себя человеком, возвращающимся домой с обычной, простой и понятной работы. Но такие мечты он считал греховными и быстро гнал прочь, понимая, что они не для него.

Он знал, что выбрал путь жертвы осознанно. Твёрдая вера в необходимость таких, как он, для сохранения порядка и безопасности страны, была сильнее личной боли и одиночества. Служба для него была не работой, а миссией, долгом перед людьми и Родиной, которую он любил всем сердцем.

Машина плавно остановилась возле дома. Курносов поблагодарил водителя и вышел, задержавшись у подъезда, взглянув в небо, затянутое тяжёлыми осенними облаками. Он глубоко вдохнул прохладный воздух, снова убеждая себя, что его выбор единственно верный, и никакие личные потери не заставят его свернуть с пути, избранного однажды и навсегда.

Утром старший следователь вернулся в управление раньше обычного. Коридоры встретили его пустотой и молчанием, а дежурный сотрудник поднял глаза, на секунду удивившись, и тут же снова погрузился в бумаги. За ночь накопилось слишком много тревожных вопросов, слишком противоречивой и запутанной казалась картина, чтобы можно было терять время.

Закрывшись в кабинете, Пётр тщательно пересмотрел материалы по каждому подозреваемому. Фотографии, характеристики и личные дела лежали на столе аккуратными стопками, словно карты в мрачной игре с неопределённым исходом.

Решение пришло быстро и ясно – необходимо установить круглосуточное и незаметное наблюдение за всеми фигурантами. Ошибки быть не могло, ставки были слишком высоки. По телефону Курносов вызвал оперативников, проверенных им лично и зарекомендовавших себя надёжными и профессиональными.

Когда сотрудники собрались, Пётр коротко и чётко начал инструктаж:

– Времени мало, поэтому слушайте внимательно. Обеспечьте негласный контроль за каждым из списка. Работайте предельно аккуратно, незаметно. Любая оплошность может дорого нам стоить.

Он распределил группы по объектам наблюдения, остановившись подробнее на последнем и наиболее значимом подозреваемом:

– Особое внимание Александру Панову. Группа Петрова займет позицию возле его дома в Бибиреве, на Плещеева, тридцать два. Мне нужны подробные отчёты обо всех его перемещениях, действиях и встречах. Никаких упущений.

Петров уверенно кивнул, показывая, что задача ему ясна. Оперативники быстро и бесшумно покинули кабинет, оставив Курносова одного.

Пётр Иванович не привык полагаться лишь на отчёты подчинённых, всегда стараясь лично вникнуть в детали и прочувствовать ситуацию. Поэтому он сразу же отправился к дому Панова.

Двор в Бибиреве встретил его типичной окраинной серостью: облупившаяся краска панельных домов, покосившиеся лавочки, уставшие от городской пыли деревья. Курносов занял удобную позицию, откуда был хорошо виден подъезд и окна квартиры подозреваемого. Время тянулось медленно, просачиваясь сквозь влажный воздух, наполненный редкими шагами прохожих, пока Пётр терпеливо ждал появления подозреваемого.

Наконец дверь подъезда скрипнула, и наружу вышел человек, шагавший с неторопливой и холодной уверенностью. Это был Александр Панов, точно соответствующий описаниям: худощавый, подтянутый, в аккуратном костюме, с выражением абсолютной отрешённости на лице.

Курносов внимательно следил за каждым движением. В походке Панова не было ни спешки, ни нервозности, лишь странное внутреннее спокойствие, граничащее с полным безразличием к происходящему вокруг. Остановившись возле подъезда, Панов спокойно закурил, равнодушно глядя вдаль и игнорируя прохожих.

Именно это равнодушие встревожило Курносова больше всего. За годы службы он встречал разных преступников: нервных и беспокойных, самоуверенных и наглых, растерянных и испуганных. Панов же не вписывался ни в один привычный образ. Казалось, он существовал в своём отдельном мире, где не было места тревогам, сомнениям и даже простому человеческому любопытству.

Курносов почувствовал холодок, пробежавший по спине. Такое поведение чаще всего присуще тем, кто без колебаний переступает грань обычной жизни, не задумываясь о последствиях. В Панове, несомненно, было нечто опасное и непредсказуемое.

Продолжая наблюдение, Пётр отметил, как подозреваемый неторопливо докурил, бросил окурок и, поправив манжеты, направился в сторону центра. Он шагал легко, словно совершал вечерний променад без конкретных целей и забот.

Курносов проследил за ним взглядом, отмечая каждую деталь этого странного поведения. Убедившись, что оперативники приступили к работе и справятся без него, он медленно направился к машине.

По дороге следователь снова и снова мысленно возвращался к образу Панова, пытаясь понять, кем тот является на самом деле. Его тревожила увиденная сегодня абсолютная отстранённость, будто окружающий мир был для подозреваемого лишь декорацией к иной, скрытой жизни.

Покидая двор, Курносов задержался у подъезда, бросив последний взгляд на балкон квартиры Панова. Окна были плотно закрыты, а занавески неподвижны. Ни света, ни движения, словно за ними притаилась тьма, способная бесконечно ждать своего часа.

Шагая к машине, Пётр уже не сомневался: размытые прежде детали сложились в чёткий образ. Панов. Именно он. Других вариантов не было. Это не обычное равнодушие усталого советского обывателя – это затяжное безразличие хищника в засаде, спокойное, уверенное и полное скрытого расчёта. Не страх, не нервозность, а убеждённость в собственной непредсказуемости.

Пока у Курносова не было доказательств, лишь острая интуиция и тревожащая его странность поведения Панова. Но Пётр был уверен: человек, способный хладнокровно совершить такое убийство, сейчас стоит на тёмном балконе, курит и спокойно смотрит вниз.

Курносов сел в машину, не торопясь заводить двигатель. На душе было тяжело. Впереди ждала долгая дорога. Панов не допустит ошибок. Придётся выманивать его из тени медленно, шаг за шагом, разрушая идеальную маску, за которой тот умело скрывался. И право на ошибку исключалось.

Едва Курносов вошёл в кабинет, телефон резко зазвонил, оборвав его напряжённые мысли. Пётр поднял трубку и сухо произнёс:

– Курносов слушает.

– Пётр Иванович, вас срочно вызывает генерал Фролов, – прозвучал официальный голос секретаря. – Совещание уже началось, вас ждут немедленно.

– Буду через минуту, – коротко ответил он.

Повесив трубку, Курносов ощутил неприятный холод в груди. Совещания с руководством редко обещали что-то хорошее, особенно при таких сложных и неоднозначных расследованиях. Он собрал бумаги со стола и направился наверх, плотно прикрыв за собой дверь.

Кабинет генерала Фролова находился двумя этажами выше и всегда вызывал у Курносова осторожное уважение. Старинные интерьеры и тяжёлые двери словно подчёркивали значимость решений, принимаемых здесь. Он вошёл, тихо поздоровался и занял место у длинного стола, за которым сидели руководители отделов, заместители и представители контрразведки.

Фролов поднял голову и почти без приветствия строго произнёс:

– Пётр Иванович, мы обсуждаем ваше расследование. Накопилось много вопросов, и далеко не все приятные.

Генерал сделал паузу, пристально глядя на следователя. В кабинете повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием паркета под чьим-то стулом.

– Я внимательно слушаю, товарищ генерал, – спокойно ответил Курносов, внутренне готовясь к трудному разговору.

Фролов тяжело вздохнул и продолжил уже резче:

– Дело затягивается. Ситуация требует немедленных действий, а результатов пока нет. Что происходит, Пётр Иванович? Почему расследование топчется на месте?

Курносов на мгновение опустил взгляд на бумаги, затем снова посмотрел генералу прямо в глаза и ответил твёрдо:

– Товарищ генерал, понимаю ваше беспокойство, но мы столкнулись с крайне непростым преступлением. Преступник осторожен и действует с холодным расчётом. Любое поспешное действие с нашей стороны может загнать его в тень навсегда. Вы же знаете, что такие дела требуют предельной аккуратности и подготовки.

– Осторожность – это прекрасно, – резко вмешался подполковник контрразведки, нервно поправляя очки. – Но речь идёт не просто об убийстве. В деле замешан номер телефона сверхсекретного государственного объекта. Мы рассматриваем версию иностранной разведки. Представляете последствия, если утечка подтвердится?

Курносов спокойно кивнул:

– Именно поэтому я и настаиваю на осторожности. Есть серьёзный подозреваемый – Александр Панов. Его поведение явно указывает на способность совершить подобное преступление. Но прямых доказательств у нас пока нет. Поспешив, мы просто спугнём его и потеряем единственную реальную зацепку.

Фролов нахмурился, сцепил пальцы в замок и внимательно посмотрел на следователя:

– Я верю в ваш профессионализм, Пётр Иванович, иначе вас бы тут не было. Но мы под огромным давлением сверху. Ускорьтесь, найдите способ подобраться к Панову и расколоть его. Цена ошибки слишком высока.

– Я понимаю всю ответственность, товарищ генерал, – твёрдо ответил Курносов. – Но мы должны действовать методично. Панов не простой подозреваемый, он наверняка просчитывает каждый наш шаг. Мне нужно время, чтобы добыть доказательства аккуратно и без лишнего шума.

Генерал устало откинулся на спинку кресла и, бросив короткий взгляд на присутствующих, произнёс уже спокойнее, но по-прежнему строго:

– Хорошо, Пётр Иванович, вы убедительны. Но повторяю: времени мало. Вы понимаете масштаб дела? Секретные объекты, иностранная разведка – цена ошибки огромна. Мне нужны результаты, а не оправдания.

– Обещаю сделать всё возможное, – ответил Курносов. – Но прошу позволить мне действовать так, как требует ситуация, а не спешка.

Фролов несколько секунд молча смотрел на него, словно что-то взвешивал в уме, затем коротко кивнул:

– Ладно, действуйте. Но помните, что на ваших плечах огромная ответственность. Жду первых конкретных результатов в ближайшие дни. Все свободны.

Сотрудники молча поднялись и стали расходиться. Курносов вышел последним, мысленно планируя дальнейшие шаги. Он понимал: потребуется вся его осторожность, терпение и опыт. Цена ошибки была и в самом деле слишком велика, но цена успеха – ещё выше. Впереди ждали тяжёлые дни и бессонные ночи, но к этому он давно привык.