– Госпожа директриса, я чего хотела-то спросить, вам ужин сюда нести, али с детками на кухне сядете?

– Они когда ужинают?

– Да уж собралися, а я вам свечечку-то понесла. Димарчик наш принёс целую связку. Теперича не в потьмах блукать будем.

Я задумалась на минуту. Моя догадка оказалась верна, Димар кого-то обокрал. Причём здесь его за это восхваляли, потому что кроме как на воровство рассчитывать детям было не на что.

– Я буду ужинать в кухне, – приняв решение, больше не сомневалась, уже знала, что именно так и поступлю: – Приду через час. А вы передайте детям, чтобы утром все собрались в холле. Хочу познакомиться.

– Как скажете, госпожа директриса, – Поляна ушла.

Я положила портрет на стол и заметила принесённую поварихой одежду. Два шерстяных платья. В одном стояли заплаты на локтях и подоле. Второе было относительно целым, хотя и ношенным. Ещё две пары шерстяных чулок с заштопанными пятками и меховой жилет со слежавшимся, пожелтевшим от времени мехом.

Вся одежда немного пахла травами и сильно лежалым бельём. Но я была не в том положении, чтобы привередничать.

Дорожное платье стянула с огромным удовольствием. Сменила на латанное, оно выглядело более удобным. Так и оказалось. Заодно сменила чулки, поверх надела шерстяные носки и сунула ноги в чуни. Сапожки поставила ближе к печи, чтобы просохли.

Жилетку и второе платье надела на вешалки и разместила поближе к печи. Надеюсь, когда одежда просохнет, запах уйдёт. Стирать в таких условиях не так-то просто.

В тёплом удобном платье, в протопленной комнате я наконец почувствовала себя полноценным человеком.

Теперь можно и поужинать.

Я накинула свою старенькую шаль и открыла дверь, петли которой после смазки даже не скрипнули. Детские шаги и голоса слышались на лестнице. Дождавшись, когда они переместятся на второй этаж, я вышла в коридор. Помня о наставлении Поляны, закрыла дверь на ключ. Замок теперь работал без нареканий.

Это тоже улучшило настроение. Размышляя, что чёрная полоса не может длиться вечно, я отправилась в сторону кухни.

Поляна убирала со стола. Никто из детей после ужина не остался, чтобы ей помочь.

Я скинула шаль, ненужную в теплой кухне, и начала составлять тарелки друг на друга. Ни в одной не было остатков еды. Казалось, что миски вылизаны, такими чистыми они были. Два общих блюда посреди стола тоже оказались абсолютно пусты. Похоже, Димар принёс не так и много продуктов, как расхваливала повариха.

– Ну что ж вы, госпожа директриса, опять ручки-то пачкаете? Я сама управлюсь, не стоит, – не слишком уверенно высказалась Поляна и начала мыть посуду в небольшом медном тазу, наполненном мыльной водой.

Рядом стоял таз побольше с водой прозрачной. Сходу угадав его предназначение, я встала слева от Поляны и принялась споласкивать тарелки.

Повариха косилась на меня, ворча вполголоса, но было заметно, что ей приятна моя помощь.

А я размышляла о воспитанниках.

– Поляна, скажите, чем занимаются дети?

Кружка выпала из рук поварихи, взметнув фонтан мыльной воды. Часть пены попала на моё платье, и я осторожно стёрла её тыльной стороной ладони.

– Занимаются? – удивлённо переспросила Поляна.

– Да, что они делают в течение дня?

– Ну… это… – она задумалась, а затем начала перечислять. – Гулять ходют, коли погода хорошая, значит. Эм… играют. Ну ещё трапезничают…

– А обязанности у них какие?

– Какие такие обязанности? – снова не поняла повариха.

– Ну например, – теперь уже задумалась я. – Пол в приюте кто моет?

– Так я и мою.

– И посуду, вижу, тоже только вы моете?

– Мою, – Поляна пожала плечами и продолжила тереть кружку ветошью.

– А почему дети не моют?

Кружка снова скрылась под шапкой пены, обдав нас с поварихой брызгами.

– Да куды им мыть! – удивилась она. – Побьют же всё!

– А дровами, значит, занимается только ваш муж? И никто ему не помогают?

– Как никто?! Димарчик может. И пилить, и колоть. И воды наносит мне. – Вспомнив о своём любимце, повариха воспрянула духом и продолжила: – Невея ещё помогает, девка уже взрослая. Она и за малышнёй присматривает, и прибраться у них в комнатах может, когда надо.

– А остальные, значит, только играют, гуляют и кушают?

– Так а что им ещё делать-то? Они же дети! – воскликнула повариха. Я сделала шаг в сторону, уворачиваясь от брызг, однако на этот раз Поляна ничего ронять не стала. – А коли поломают чего, али сами поранятся? Мы за них ответ несём.

– Понятно, – резюмировала я, чтобы Поляна не сочла моё молчание осуждением.

Однако сложившаяся ситуация мне не нравилась. Получается, из всех воспитанников дома призрения чем-то полезным занимаются только двое старших. У остальных нет никаких обязанностей.

Пока не сбежали учителя, дети учились. Воспитатели контролировали их поведение и организовывали досуг. А затем деньги кончились, и ребята оказались предоставлены сами себе.

Удивительно, что в приюте так тихо. Я решила, что это связано с моим появлением, и Поляна подтвердила догадку.

– Дык кто ж вас знает, какая вы окажитеся! Вдруг строгая больно, да розги опять учините…

– Детей били? – не выдержав, перебила я.

– Ну как били, воспитывали, – если повариха и смутилась, то самую малость. – Чтоб дисциплину блюли, значит, да в коридорах тишину держали.

– Это мой предшественник придумал или до него?

– Никто не придумывал, заведено так. Коли провинился – прими наказание.

За разговором мы домыли посуду. Поляна принялась снова накрывать на стол, теперь уже для троих.

На моё предложение помочь она отмахнулась.

– Чего тута помогать? Три тарелки на стол я уж кину, не переломлюся, – и я не стала настаивать.

Я ожидала, что на ужин снова будут щи, поэтому удивилась, когда передом мной появилась порция жаркого. Среди разваристой даже с виду картошки встречались маленькие кусочки копчёного окорока.

Следом появилось блюдо с тонко нарезанным салом, дольками чеснока и колечками лука. С краю лежало шесть кружков кровяной колбасы.

А затем Поляна положила рядом с моей тарелкой большой ломоть ноздреватого ржаного хлеба, сопровождая словами:

– Вот, кушайте на здоровьичко. Димарчик наш сегодня удачно в город сходил.

У меня пропал весь аппетит. Точнее голод никуда не делся, но желание ужинать поубавилось. Это ведь ворованные продукты.

– Витюша! – мелодичным голосом позвала повариха.

В ту же секунду за печью открылась неприметная дверца, и оттуда вышел Вителей. Судя по тому, как он щурился от света, ему свечи не выделили.

– Доброго вечерочка, госпожа… директриса? – с небольшой заминкой и слегка вопросительно поздоровался он.

– Добрый вечер, Вителей, – улыбнулась ему.

Директриса так директриса, тем более что я собиралась руководить в прямом смысле этого слова. И полностью реорганизовать систему воспитания.

Завтра познакомлюсь с детьми и решу, как именно.

Старики с аппетитом принялись за еду. Ароматы свежего хлеба смешивались с терпким запахом чеснока и пряностью лука. А ещё это жаркое с копчёным окороком.

Я давилась слюной, но так и не могла прийти к решению.

Есть ворованное или не есть – вот в чём вопрос!

Может, попросить у Поляны порцию щей? Даже греть не нужно, съем холодными, чтобы её не напрягать. Но здравый смысл подсказывал, что это будет полумерой. Ведь картошка в приюте тоже появилась не по мановению волшебной палочки.

– Что же вы соус-то не кушаете? – повариха показала на жаркое. – Али не по нраву вам моя стряпня? Дык берите сальцо тогда. Или вот кровяночка.

Она подвинула блюдо ближе, повернув ко мне кровяной колбасой.

И я приняла решение. Вернуть это обратно я уже не могу, но и больше таскать еду не позволю. Уверена, есть законные способы её получить. И я их найду!

– Спасибо, я кровянку не очень люблю, а вот от сала не откажусь.

Я положила на хлеб насколько кусочков, сверху – разделённый на пластинки лук. И откусила со смачным хрустом.

Поляна с мужем сначала недоумённо смотрели на мой бутерброд. Затем Вителей не выдержал, повторил. После первого же укуса довольно замычал, передавая взглядом мне благодарность за находку. Несколько минут мы хрустели вдвоём, потом сдалась и Поляна.

Жаркое с бутербродом вкупе оказались очень сытными. В свою комнату я вернулась по-настоящему сытой и довольной.

Заглянула в печь, убедилась, что все красные угольки погасли, как учил Вителей. И задвинула заслонку, чтобы морозный воздух не выстудил комнаты. Приютский истопник оказался прирождённым учителем. Он так хорошо и наглядно всё объяснил, что я запомнила с первого раза.

И сделала себе мысленную пометку, применить талант Вителея в воспитательном процессе.

Застелила кровать выделенным Поляной бельём. Оно было серым, застиранным, но чистым. И это всё компенсировало. Раздевшись, я натянула сорочку и забралась под одеяло.

С удовольствием перевернулась на бок, до подбородка закуталась в одеяло и закрыла глаза.

Утром познакомлюсь с детьми. Объясню им новые правила.

Интересно, как они воспримут меня? Станут ли слушаться? Или проигнорируют? Вдруг они и правда окажутся грубиянами, хулиганами и вообще трудными подростками?

Я смутно представляла, как с такими находить общий язык. А применять физические наказания по-прежнему считала недопустимым.

Перевернулась на другой бок. Сон не шёл. Слишком много мыслей роилось в голове.

Открыла глаза. Взгляд упёрся в тёмный прямоугольник окна с далёким месяцем, просвечивающим сквозь деревья. Спать не хотелось совершенно.

Я откинула одеяло, нащупала босыми ногами чуни и отправилась в кабинет, по пути накинув на плечи шаль. Вителей оставил мне неполный коробок спичек. Я запалила свечу и села за стол.

Вытащив из ящика лист желтоватой бумаги, поняла, что не знаю, чем писать. В памяти услужливо всплыла картинка с лёгкой пластиковой авторучкой, которая выводила буквы сама по себе, стоило лишь провести стержнем по бумаге.

Ничего подобного в кабинете не было.

Пришлось бродить со свечой, как привидение в старинном замке, в поисках писчих принадлежностей. Первым я нашла видавшее виды перо. Кажется, гусиное, но могу и ошибаться. Стержень был согнут посередине, но хоть не сломан, верхушка выдрана, как и большая часть опахала. Зато очинок заточен остро. Похоже, несмотря на внешние изъяны, пером активно пользовались.

Ещё одна вспышка-воспоминание показала мне кудрявого поэта, который писал таким пером, обмакивая кончик в чернильницу. Вспоминая имя, что буквально крутилось на кончике языка, я продолжила поиски.

Чернильница нашлась на подоконнике. И обнаружила её случайно. Просто заинтересовалась небольшой металлической вещицей, не понимая, что это такое. Кубическая форма, на одной стороне небольшая сплющенная «шишечка». Протёрла пыль тряпочкой, и неожиданно открыла крышку, которой и оказалась эта шишечка.

Обрадованная, я поставила чернильницу на стол, обмакнула в неё перо и… раздосадованно уставилась на по-прежнему светлый кончик. Ещё потыкала пером внутри, затем перевернула вверх дном, ожидая, что на столешницу посыпятся кусочки. Тогда попробую залить их водой и снова получить чернила.

Однако меня ожидало разочарование. Чернильница оказалась абсолютно пуста.

Зато после долгих поисков и почти решившись плюнуть на эту затею, я нашла круглые графитовые карандаши. Один закатился под ящик стола, а второй затерялся в бумагах.

Больше в кабинете писчих принадлежностей не было. Интересно, они закончились, потому что прежний директор экономил на канцелярии? Или просто утащил с собой всё, что могло пригодиться?

Оба карандаша требовали зачинки, графит стёрся почти до деревянного корпуса. Однако несколько слов ещё можно было написать.

Поэтому я положила лист перед собой и вывела вверху по центру крупными округлыми буквами: