Чистик, пригнувшись, отчаянно взмахнул полусаблей, рассек перед собой воздух раз, и другой, и третий, с каждым ударом на шажок продвигаясь вперед, а левой рукой лихорадочно нащупывая засапожный нож. Еще взмах… Встретившийся с чем-то твердым (но не стеной), клинок глубоко впился в плоть, и кто-то (но не Синель) вскрикнул от боли и изумления. В тот же миг пулевое ружье Молота грохнуло снова, да так близко, что вспышка, молнией озарившая коридор, выхватила из темноты тощего, точно скелет, человека с изуродованным, рассеченным надвое лицом. Незнакомец качнулся назад, и Чистик нанес еще удар, и еще, и еще… однако последний, третий, удар угодил в пустоту.

– Человек… мер-ртв! – в восторге объявил Орев. – Добр-рая р-рубка!

– Чистик! Чистик, на помощь! На помощь!

– Иду!

– Бер-регись, – вполголоса предостерег его Орев. – Ж-железный человек… тут.

– Молот, с дороги!

– Чистик… сюда, – каркнул Орев откуда-то слева.

Клинок полусабли зазвенел о металл. Не сомневаясь, что Молот ударит в ответ, Чистик пригнулся, шмыгнул вперед и миновал солдата.

– Девочка… тут! Чистик… тут! Добр-рая др-рака!

– Чистик! Убери его от меня!

– Чистик? – так же хрипло, как Орев, переспросил еще кто-то. – Чистик из «Петуха»?

– Он самый, лохмать твою!

– Пас меня разрази… погоди-ка минутку.

Чистик остановился.

– Дойки, ты как там?

Ответа не последовало.

Из темноты донесся чей-то стон, и Молот выстрелил снова.

– Не стрелять! Не стрелять никому, пока они не начнут! Дед, где ты?

Едва горячка боя схлынула, на Чистика с новой силой навалились немочь и дурнота.

– Дойки?

– Девочка… говор-рить! – вторил ему Орев. – Пор-рядок? Умир-рать – нет?

– Нет! Какой там порядок, – отозвалась Синель, едва переводя дух. – Чистик, он мне врезал чем-то… с ног сбил и хотел… ну сам понимаешь. Забесплатно. Словом, досталось мне здорово, но жива еще… вроде бы.

Тьма отступила, слегка поредела, словно с началом ростени: в дюжине стадий впереди из-за угла коридора неторопливо выполз один из зеленоватых ползучих светочей. Под взглядом замершего от удивления Чистика огонек двинулся в его сторону, засиял светлой точкой, разгоняя завесу мрака, скрывавшую все вокруг.

Синель сидела на полу, в некотором отдалении. Увидев Чистика, голый, здорово отощавший человек, стоявший над ней, вскинул руки над головой и отступил назад. Подойдя к Синели, Чистик протянул ей руку, чтобы помочь подняться, однако (совсем как Шелк минуту-другую назад) обнаружил, что рука занята ножом. Пришлось, скрипнув зубами от боли, похоже, твердо вознамерившейся разнести голову на куски, нагнуться и сунуть нож в высокий башмак.

– Он в темноте ракетомет у меня выхватил – и по башке мне… дубинкой, или еще чем-то этаким.

Осмотрев в тусклом свете ее макушку, Чистик решил, что темное пятно – просто налившаяся кровью шишка.

– Счастье, лохмать твою, что до смерти не пришиб.

Голый, тощий, как щепка, человек усмехнулся.

– Да мог бы. Просто не хотел.

– Тебя прикончить бы следовало, – проворчал Чистик. – Думаю, я так и сделаю. Дойки, поди-ка, ракетомет отыщи.

– Осмелюсь заметить, – заговорил подошедший к Чистику со спины Наковальня, – он намеревался взять ее силой. Именно об этом я ее и предупреждал. Между тем, сын мой, насилие над любой женщиной есть тяжкий грех, а уж насилие над пророчицей…

Шагнув вперед, низкорослый авгур поднял, нацелил в грудь тощего огромный иглострел Чистика.

– Я также подумываю: а не покончить ли с тобою во имя Сциллы?

– Патера обоих богов уложил, – с гордостью сообщил Молот, – а заодно пару ваших, фаршеголовых.

– Погоди-ка, патера. Вначале потолковать с ним нужно, – возразил Чистик, ткнув в сторону тощего острием окровавленной полусабли. – Как тебя звать?

– Зубром. Слышь, Чистик, мы ж козырными товарищами с тобой были! Помнишь малину того барыги? Ты еще с заднего хода пошел, а я улицу держать остался.

– Ага, помню, помню. Тебя в ямы отправили, а было это…

Чистик умолк, задумался, но ничего, кроме боли, в голове не нашлось.

– Всего-то пару месяцев как, да еще свезло мне на удивление, – зачастил Зубр, придвинувшись ближе и умоляюще сложив руки на груди. – Знал бы я, что это ты, Чистик, вся деляна бы по-другому пошла! Кому-кому, а тебе мы с ребятами пособили бы обязательно. Только откуда ж мне было знать, понимаешь? Этот олух, Гелада, только про нее да про него нам сказал, – пояснил он, указав парой быстрых кивков на Синель с Наковальней. – Рослая, говорит, телка, вроде из тутошних, из ям, а с ней недомерок какой-то, понимаешь, Чистик? Ни о служивом, ни о тебе – ни словца. Вскоре я вижу, служивый мимо топает, надо, думаю, ноги делать… и тут он назад повернул.

– А с чего это, – начала было Синель, – ты…

– Так на тебе ж, Дойки, нет ничего, – со вздохом пояснил Чистик. – У них перед тем, как отправить вниз, забирают все тряпки. Я думал, это весь город знает. Присядь-ка. И ты тоже, патера. И ты, Молот. Эй, дед, а ты где там застрял?

– Эй, дед! – гортанно подхватил его зов Орев.

Однако ответа из отступающей тьмы не последовало.

– Садитесь, – повторил Чистик. – Все мы, лохмать его, вымотались – Иеракс знает, как… а идти нам, пока не отыщем ужина или хоть ночлега, надо полагать, еще долго. У меня вот к нему, к Зубру, пара вопросов имеется. У остальных, наверное, тоже.

– У меня – безусловно, и еще как.

– Ну, значит, шанс тебе вскоре представится.

Подавая прочим пример, Чистик с опаской опустился на холодный каменный пол.

– Для начала должен сказать: все, что он говорит, слово-лилия, только проку в том не шибко-то много. Знакомых шпанюков, которым можно чуток – чуток, с осторожностью – доверять, у меня наберется, наверное, с сотню. Вот этот был одним из них, пока его в ямы не бросили, а больше между нами никаких дел нет.

Слушая его, Наковальня с Молотом тоже уселись на пол, а следом за ними, дождавшись дозволяющего кивка, сел и Зубр. Одолеваемый головокружением, Чистик прислонился спиной к стене и прикрыл глаза.

– Я обещал, что шанс будет у каждого, кто пожелает. Одно только хочу прояснить, а там уж валяйте вы. Зубр, где Елец?

– А кто это?

– Дед наш. Старый рыбак. С нами шел. Ельцом звать. Ты его кончил?

– Никого я не кончал!

Казалось, до Зубра – целая лига, если не больше.

– За что в ямы брошен?

Голос Молота тоже звучал будто откуда-то издали.

– Сейчас-то какая разница? – возразил голос Синели. – Мне куда интереснее, что он здесь делает. Тебе полагается в яме сидеть, и меня ты принял за девчонку из ям. Почему? Потому что голой хожу, как Чистик сказал?

– Сын мой, положение я всесторонне обдумал, – подал голос и Наковальня. – Вряд ли ты мог предвидеть, что я, авгур, окажусь при оружии.

– Да я вообще не знал, что ты из авгуров! Этот олух, Гелада, сказал: долговязая шкура, а с ней недомерок какой-то. Больше мы, когда начали светочи с потолка сдергивать, про вас ничего не знали.

– Выходит, это Гелада пустил в меня костяную стрелу?

– Не в тебя, патера, – в нее. Сказал: у нее-де ракетомет… потому и выстрелил, только промазал. У него лук такой, из костей склеенный, но стреляет Гелада куда хуже, чем думает. Слышь, Чистик, мне бы выбраться отсюда, и больше ничего не надо. Выведи меня наверх, куда угодно, а? Что скажешь, все сделаю.

– Посмотрим, – проворчал Чистик.

– Я выпустил по меньшей мере двадцать игл, – вновь вклинился в разговор голос Наковальни. – Нас поджидали ужасные звери и столь же зверообразные люди!

– А ты не подумал, что нас запросто поубивать можешь? – вскипела невидимая Синель. – Вот так вот, паля из Чистикова иглострела в темноте, наугад? Нет, это ж надо!..

– Меня б не убил, – заметил Молот.

– Не сделав этого, дочь моя, я вполне мог бы погибнуть сам. К тому же стрелял я вовсе не наугад. Я знал, знал, куда целить! Будь я даже слепцом, вышло б нисколько, нисколько не хуже. Чудо, воистину чудо! Должно быть, руку мою направляла сама Сцилла. Все они, все разом бросились ко мне, дабы предать меня смерти, но пали сами! Пали, поверженные мною!

Открыв глаза, Чистик сощурился, устремил взгляд в темноту позади.

– А вот Ельца они, видно, прикончили… хотя кто его знает? Минутку еще посижу и пойду проверю.

Синель заерзала, готовясь подняться на ноги.

– Да ты ж на ногах еле держишься! Лучше я схожу.

– Не время, Дойки. Видишь, там до сих пор темно. Зубр, ты сказал, ваша шайка светочи с потолка поснимала. Это чтоб тут, на темном отрезке, нас со спины взять, так?

– Точно так, Чистик. Гелада забрался мне на плечи и сдернул четыре штуки, а Гаур побежал подальше их унести. Они ж зачем ползают? Темноту ищут. Ты про это знал?

Чистик лишь неопределенно крякнул.

– Да, только ползают-то небыстро. Вот, значит, мы и рассудили: прижмемся к стене, переждем, пока вы не пройдете. То есть не вы, а она с этим недомерком, авгуром. Думали, с ними больше нет никого.

– И сзади на меня бросились!

– Ну а сама-то ты что? – (Тут Чистик, даже не видя Зубра, почувствовал, как тот развел руками.) – Ракетой в Геладу пульнула. Если б не поворот, всю нашу шайку прикончила бы.

– Др-рянь человек! Сквер-рный! – высказался Орев.

Чистик снова открыл глаза.

– Троих или четверых точно. Молот, что ты там говорил о паре зверюг, которых патера подстрелил?

– Было дело, – подтвердил Молот. – Это подземные боги. Вроде собак – помнишь, я по дороге рассказывал? – только совсем не славные. Злые.

– Надо назад сходить, – пробормотал Чистик. – Надо проверить, что с дедом стряслось… да и на богов этих взглянуть любопытно. Зубр, ты – это раз. Одного кончил я – получается, два. Молот говорит, патера пристрелил парочку – всего четверо. Еще кто-нибудь кого-нибудь уложил?

– Я. Одного, – сообщил Молот. – И один из тех, в кого патера стрелял, катался по полу, ногами сучил. Его тоже мне пришлось пристрелить.

– Ага, это я, кажется, слышал. Выходит, пятеро. Зубр, слушай сюда. Бодягу мне прогонишь, пеняй на себя. Сколько вас было?

– Шестеро, Чистик. Шестеро. И пара булек.

– Вместе с тобой?

– Точно, вместе со мной. Слово-лилия.

– Я собираюсь сходить назад, – повторил Чистик. – Как только светочи туда доползут, а мне малость полегчает. Если кто захочет со мной – ладно. Если кто дальше захочет пойти – тоже ладно. Но мне надо взглянуть на этих богов и проверить, что там с Ельцом.

С этим он снова прикрыл глаза.

– Человек… хор-роший!

– Точно, пернатый, человек он неплохой.

Умолкнув, Чистик подождал, не скажет ли кто что-нибудь, но нет, никто не проронил ни слова.

– Зубр, вот тебя в ямы бросили. Туда – что ж, вправду сбрасывают? Давно гадаю…

– Только если допечь их всерьез. Если нет, могут в корзине спустить.

– И кормят так же? Пайку в той же корзине спускают?

– Ага. И кувшины с водой… иногда. Обычно-то воду сам запасай, если с дождем повезет.

– Вот, значит, как…

– Да нет, не так уж оно все страшно. Я, например, приспособился. Главное, уживаться друг с дружкой, понимаешь? К тому же новенькие – они обычно покрепче.

– Если в корзине спустят, конечно: с переломанными-то ногами в ямах небось не жизнь.

– Слово-лилия, Чистик.

Кто-то (вроде бы Наковальня) негромко ахнул.

– Сброшенных у вас сразу кончают и жрут, пока жира не растрясли?

– Не всегда. Вот те слово-лилия, не всегда. Только ежели новенький никому не знаком… к примеру, тебя не сожрали бы.

– Ладно. Стало быть, угодил ты в яму, в корзине проехавшись, а бычарой был видным… пока не отощал. Глядишь, соямники копать затеяли, так?

Снова открыв глаза, Чистик твердо решил больше не закрывать их, как бы ни хотелось.

– Точно. Подкоп наружу думали вывести. Рыли, рыли, докопались до большой стены и под нее пошли, в глубину, насколько потребуется. Наша-то яма – одна из самых глубоких, понимаешь? Одна из самых старых, из тех, что возле стены. Копали костями. Двое роют, еще двое землю выносят в горстях, остальные глядят, чего лягвы поделывают, да вынесенное утаптывают, чтоб на виду не валялось. И мне обо всем рассказали.