– Женщинам не… хотя, разумеется, если Твое Высокомудрие…

– С моего позволения можно, – перебил его Кетцаль. – Позволение я даю. И, кроме того, позволяю тебе, патера, войти в киновию, дабы принести сюда облачение сибиллы. Ваша майтера, – пояснил он, бросив взгляд на майтеру Мрамор, – в любой момент может очнуться. Наш долг – по возможности уберечь ее от конфуза.

Вскинув Ворсинку на плечо, он подхватил Кассаву под локоть.

– Пойдем со мной, дочь моя. Вам с этим мальчиком придется на время стать друг для друга сиделками.

Тем временем Шелк уже миновал садовую калитку. Порога киновии он не переступал еще никогда, однако ее внутреннее устройство, как полагал сам, представлял себе превосходно: первый этаж занимают селлария, трапезная, кухня и кладовая, а второй разделен на спальни (по меньшей мере четыре, а может быть, целых шесть). Следовало полагать, какая-то из них принадлежит майтере Мрамор, невзирая на тот факт, что майтера Мрамор не спит никогда, поскольку не нуждается в сне.

Рысцой поспешая вдоль усыпанной щебнем дорожки, он вспомнил об алтаре со Священным Окном, так и оставшихся посреди Солнечной. Надо бы отнести их назад, в мантейон, и как можно скорее… вот только для этого потребуется не меньше дюжины человек. Однако, распахивая дверь кухни, Шелк неожиданно для себя самого усомнился: а вправду ли сие необходимо? Пас мертв, о чем объявила во всеуслышанье не более не менее как сама Божественная Эхидна, а он, Шелк, отныне не сможет даже представить себя вновь приносящим Эхидне жертвы или хотя бы присутствующим на жертвоприношениях в ее честь. Опечалится ли хоть кто-нибудь, кроме тех самых богов, если посвященный оным богам алтарь либо Окно, посредством коего они столь редко снисходят до обращений к смертным, вдребезги, в прах размелют колеса навозных телег и фургонов торговцев?

С другой стороны, все-таки это кощунство… да такое, что дрожь пробирает!

Кухня киновии показалась Шелку весьма знакомой – по крайней мере, отчасти: ведь майтера Мрамор то и дело поминала в беседах и эту плиту, и этот ящик для дров, и эти посудные полки, и шкаф для провизии… да и вообще, в обители кухня почти такая же, разве что здесь чище.

Наверху обнаружился коридор вроде удлиненной лестничной площадки на втором этаже обители. Стены его украшали три изрядно поблекших картины: Пас, Эхидна и Тартар, одаряющие молодоженов снедью, плодовитостью и процветанием (до приторности слащаво представленным в виде букетика златоцвета); Сцилла, развернувшая прекрасную незримую плащаницу над путником, утоляющим жажду у берега озерца в одной из южных пустынь; и, наконец, Мольпа, небрежно замаскированная под юную даму из высшего класса, с одобрением взирающая на престарелую, одетую гораздо беднее женщину, кормящую голубей.

Возле последнего образа Шелк на миг задержался, пригляделся к нему и решил, что для изображения старухи художнику вполне могла бы позировать Кассава. «А ведь стая голубей, которых она кормит, прекрасно утолила бы ее собственный голод, – с ожесточением в сердце подумал он, – хотя… Хотя в определенном смысле так оно и есть, поскольку свидетельство того, что и она, немощная, неимущая, способна поделиться хоть чем-нибудь хоть с кем-нибудь, наверняка изрядно скрашивает заключительные годы ее жизни».

Дверь в конце коридора оказалась разбита в щепки. Охваченный любопытством, Шелк вошел в комнату. Постель аккуратно прибрана, пол выметен, кувшин на прикроватной тумбочке полон воды… очевидно, это спальня майтеры Мяты, а может, майтеры Розы, или же та, где вечером сциллицы устроили на ночлег Синель. На стене висел образ Сциллы, заметно потемневший от копоти лампадок, установленных перед ним, на небольшом алтаре, а рядом… да, рядом поблескивало стекло, и, похоже, работающее! Если так, спальня, вне всяких сомнений, принадлежит майтере Розе.

Стоило Шелку хлопнуть в ладоши, из серых глубин стекла появилось лицо смотрителя.

– Отчего майтера Роза ни словом не обмолвилась мне, что у нее есть стекло? – осведомился Шелк.

– Понятия не имею, сударь. Ты о нем спрашивал?

– Разумеется, нет!

– Возможно, в этом-то и причина, сударь?

– Если ты…

Осекшись, Шелк пожурил себя за несдержанность и невольно заулыбался. Какие же все это пустяки в сравнении с гибелью доктора Журавля или теофанией Эхидны! Сколько можно давать волю чувствам, не подумав прежде сего головой?

Должно быть, стеклами для старшей сибиллы и старшего авгура мантейон обеспечили во время постройки: подобное вполне естественно и даже достойно всяческой похвалы. Стекло старшего авгура в комнате, ныне принадлежащей патере Росомахе, не работает, так как вышло из строя многие десятилетия тому назад, а это, предназначенное для старшей сибиллы, до сих пор пребывает в исправности – возможно, лишь потому, что им куда реже пользовались…

Шелк запустил пятерню в неопрятную копну соломенно-желтых волос.

– Имеются ли в сей киновии еще стекла, сын мой?

– Нет, сударь.

От души пожалев, что не может опереться на трость, Шелк подошел к стеклу еще на шаг.

– А в сем мантейоне?

– Да, сударь. Стекло есть также в обители авгура, сударь, но на вызовы оно более не отвечает.

Убедившийся в своей правоте, Шелк задумчиво закивал.

– Не слишком рассчитываю на ответ, но все же не мог бы ты сообщить мне, сдалась ли Аламбрера?

Лицо смотрителя тут же исчезло, уступив место зданию о нескольких башнях, соединенных стеной. У мрачных железных дверей его столпилась не одна тысяча человек, а дюжины две из них пытались пробиться внутрь при помощи тарана из толстого строительного бруса. Не успел Шелк разглядеть их, как двое стражников, выставив из бойниц правой башни стволы пулевых ружей, открыли огонь.

Тут в поле зрения появилась майтера Мята. В развевающемся по ветру облачении, верхом на громадном, скачущем галопом жеребце белой масти, она казалась не больше ребенка лет десяти. Осадив коня, она повелительно взмахнула рукой. Очевидно, ее новообретенный голос, глас серебряной боевой трубы, заиграл сигнал к отступлению, однако слов Шелк разобрать не сумел. Из вскинутой над головою руки майтеры Мяты устремилась на волю ужасающая дизъюнкция, клинок азота, и зубцы башни разлетелись вдребезги, брызнув во все стороны осколками камня.

– Еще один вид, – безмятежно объявил смотритель.

Казалось, теперь Шелк смотрит на толпу у дверей с какого-то возвышения в пятнадцати, а может, и двадцати кубитах над мостовой. Некоторые из мятежников, развернувшись, пустились бежать, остальные с прежней яростью продолжили атаковать железо и камень Аламбреры. Взмокшие силачи, орудовавшие тараном, перевели дух, изготовились к новому удару, но один из них рухнул наземь еще до того, как они устремились вперед. Лицо упавшего превратилось в жуткую алую с белым кашу.

– Довольно, – пробормотал Шелк.

В стекле вновь появилось лицо смотрителя.

– Полагаю, сударь, мы, не рискуя ошибиться, можем считать, что Аламбрера еще не сдалась. И, позволю себе заметить, на мой взгляд, вряд ли капитулирует до прибытия подкреплений, сударь.

– То есть подкрепления уже в пути?

– Да, сударь. Первый батальон Второй бригады городской стражи и три роты солдат.

Смотритель ненадолго умолк.

– В данный момент, сударь, отыскать их не удается, однако не столь уж давно они двигались по улице Пивоваров. Не угодно ли взглянуть?

– Не стоит, мне пора идти.

С этим Шелк развернулся к двери, но тут же остановился и оглянулся назад.

– Как тебе удалось… выходит, где-то напротив, высоко на стене здания по ту сторону Решетчатой улицы, имеется глаз? И еще один глаз – над дверьми Аламбреры?

– В точности так, сударь.

– Должно быть, ты прекрасно знаком с нашей киновией. Какую из комнат занимает майтера Мрамор?

– Гораздо хуже, чем ты можешь предполагать, сударь. Других стекол в этой киновии, как я тебе, сударь, уже сообщил, не имеется, и глаз, кроме моих, тоже. Однако, исходя из некоторых замечаний моей хозяйки, я, сударь, рискну утверждать, что тебе нужна вторая дверь слева.

– Хозяйкой ты называешь майтеру Розу? Где она?

– Да, сударь. Моя хозяйка, покинув сию юдоль невзгод и печалей, отправилась в пределы куда более благодатные, сударь. Иными словами, в Майнфрейм. Короче выражаясь, моя хозяйка, присоединилась к сонму бессмертных богов.

– Так, значит, она умерла?

– Точно так, сударь. Что же до местопребывания ее останков, полагаю, ныне они несколько разрознены. Взгляни, сударь. Это все, чем я могу помочь.

Лицо смотрителя снова исчезло из виду, и в стекле появилось изображение Солнечной улицы: алтарь (с которого рискованно, угрожая соскользнуть, свисал обгорелый труп Мускуса), а чуть позади него – обнаженное металлическое тело майтеры Мрамор, распростертое подле гроба из крашеной черным сосны.

– Выходит, все это было прощанием с нею, – пробормотал Шелк себе под нос. – Последним жертвоприношением майтеры Розы… а я так ничего и не понял…

– Да, сударь, боюсь, все это было прощанием с нею, – вздохнув, подтвердил смотритель. – Я, сударь, служил ей сорок три года, восемь месяцев и пять дней. Не угодно ли тебе взглянуть на ее прижизненный образ, сударь? Или же на последнюю сцену из тех, что я имел удовольствие ей демонстрировать? В порядке этакого неуставного поминания? Осмелюсь предположить, сие может если не утешить, то хоть смягчить твою очевидную скорбь, сударь.

В ответ Шелк отрицательно покачал головой, но тут же спохватился:

– А не внушил ли тебе этой мысли кто-либо из богов, сын мой? Возможно, Иносущий?

– Насколько я могу судить, нет, сударь.

– В минувшую фэалицу мне довелось познакомиться с весьма общительным, услужливым смотрителем, – пояснил Шелк. – К примеру, он помог мне отыскать оружие хозяйки, чего смотрителям – хотя это пришло мне в голову лишь задним числом – обычно делать не полагается. Несколько позже я пришел к заключению, что приказ оказать мне помощь он получил от одной из богинь. От Киприды.

– Немалая честь для всех нас, сударь.

– Он в этом, разумеется, не признался: ведь ему было велено молчать. Покажи мне ту сцену… последнее, что видела при жизни твоя хозяйка.

Смотритель исчез. На сей раз стекло от края до края заполнила лазурная зыбь, водный простор, тянущийся до самого горизонта. Под хмурым небом среди волн, в некотором отдалении, виднелась небольшая рыбацкая лодка, идущая круто к ветру. На рее (тут Шелк придвинулся ближе) хлопала крыльями черная птица, а рядом с рулевым стояла рослая, нагая или почти обнаженная девушка. Взмаху ее левой руки сопутствовала неяркая кроваво-алая вспышка.

Шелк машинально потер щеку кончиком пальца.

– А можешь ли ты повторить приказание майтеры Розы, побудившее тебя показать ей все это?

– Разумеется, сударь. Приказ ее гласил: «Давай-ка посмотрим, что поделывает та шлюха, навязанная на наши головы Шелком». Прошу, о чем просил и хозяйку, простить меня за столь мелкий масштаб, сударь. Возможности показать названную особу с более близкой точки мне не представилось, а фокусное расстояние стекла, посредством которого я наблюдал ее, увы, не беспредельно.

Услышав приближающиеся шаги Шелка, майтера Мрамор отвернулась от Окна и, как сумела, прикрыла наготу новенькими руками. Старательно отводя взгляд в сторону, Шелк подал ей облачение, снятое с гвоздя в стене ее спальни и лишь после заговорил:

– Неважно все это, майтера. Поверь, неважно.

– Понимаю, патера, и все-таки… все-таки… готово, надела.

Шелк, повернувшись к ней, подал ей руку.

– Встать можешь?

– Не знаю, патера. Как раз… как раз перед твоим возвращением собиралась попробовать. А где же все?

Стиснувшие ладонь Шелка пальцы оказались много жестче, тверже человеческой плоти. Тянуть пришлось изо всех сил, разбередив полузажившие раны, оставленные клювом белоглавого.

Довольно уверенно встав, майтера Мрамор немедля принялась отряхивать от пыли длинную черную юбку.