– Ты не о драке ли между собой, Бизон? – покачав головой, упрекнула его майтера Мята. – Драки такого сорта не вернут нам Хартии ни за что, и богиня, я уверена, не имела в виду ничего подобного. Однако ты за нападение на колонну поддержки? Прекрасно! Я тоже. Не знаю, чего хочется Зорилле, и сомневаюсь, что это известно ему самому, но это неважно: мы в явном большинстве. Где ты предложишь атаковать их, Бизон?

Бизон молча запустил пальцы в пышную бороду.

– Да, часть дезертиров от нас отколется, это я сознаю. Однако определенные меры к тому, чтоб не потерять многих, мы принять можем, а еще вполне можем набрать новых людей. Зорилла, что скажешь?

– Не знаю, майтера. По-моему, решать следует тебе.

– Я думаю точно так же, и решение приму сама. Но, согласись, принимать решения, не выслушав советов, если на это есть время, не слишком разумно. На мой взгляд, атаковать нужно прямо здесь, как только они подойдут к Аламбрере.

Бизон горячо закивал.

– Прежде всего, времени на приготовления у нас не много, а успеть нужно как можно больше.

– Наши по ним с крыш камнями швыряют, – заметил Бизон. – Гонец и об этом докладывал, помнишь? Дадим им шанс – глядишь, пару-другую лягв за нас и прикончат.

– Во-вторых, может быть, часть их молодежи перейдет к нам. Наша задача – предоставить им как можно больше возможностей для раздумий. Ведь тот, кто переходит со стороны на сторону, – вдохновленная воспоминаниями об играх в палестре, пояснила майтера Мята, – идет в счет дважды: у нас одним больше, у них одним меньше. Кроме того, когда они доберутся сюда, стражникам, защищающим Аламбреру, придется открыть те огромные двери, чтобы впустить их.

Судя по выражениям лиц, об этом никто из соратников не подумал.

– Нет, я не утверждаю, что нам самим удастся ворваться внутрь следом за ними, на их плечах, но как знать? – подытожила майтера Мята. – Далее: как нанесем удар?

– Сзади и спереди, всеми силами, какие сумеем собрать, – пророкотал Бизон.

– Врасплох их захватить нужно, майтера, – добавила Лиметта.

– И это еще один довод в пользу удара здесь. Подойдя к Аламбрере, они решат, что достигли цели. Возможно, немного ослабят бдительность. Тогда для нас и настанет час действовать.

– Как только двери откроют, – уточнил Бизон, от души вмазав кулаком по раскрытой ладони.

– Да, согласна. Что у тебя, Зорилла?

– Не стоило бы, наверное, мне этого говорить: вы ведь известно что подумаете, но по нам же стреляли со стен и из верхних окон. Почти все, кого мы потеряли, как раз потому и погибли.

На этом Зорилла умолк, ожидая возражений, но возражений не последовало.

– Напротив, через улицу, дома той же высоты, что и их стена, а чуть дальше в сторону есть дом даже выше. Вот я и думаю, майтера: надо бы людей там расставить. Пусть стреляют по стражникам на стене. Еще часть моих, у кого иглострелов с ружьями нет, тоже можно послать на крыши, швыряться камнями, как гонец говорил. Обломок крылокамня, да с такой высоты, надо думать, шмякнет не хуже пули, а лягвы-то наверняка в латах.

– Ты прав, – вновь кивнув, согласилась майтера Мята. – Эту сторону дела вверим тебе. Назначаю тебя старшим: займись, организуй. Отправь людей – не только своих, а всех, кого сможешь, особенно мальчишек с девчонками, кто постарше – пусть прямо сейчас начинают таскать наверх камни и кирпичи. После пожаров их вокруг полно. Лиметта, твои женщины – не бойцы, кроме тех, кто раздобудет иглострел либо пулевое ружье. Но нам нужны люди, чтоб выносить с поля боя раненых и ухаживать за ними. Если им попытаются помешать, пусть отбиваются ножами – у кого что есть, а ту, с вилами, приведи сюда. Хочу с ней побеседовать.

Оглядевшись, майтера Мята отыскала кусок штукатурки.

– А ты, Бизон, смотри сюда.

Подняв находку, она начертила на закопченной стене за спиной пару далеко отстоящих одна от другой линий.

– Вот это Решетчатая. А здесь…

С быстротой, порожденной многолетним опытом, она дополнила чертеж контурами Аламбреры и зданий напротив.

Кедровых поленьев оставалось еще предостаточно, и пламя на алтаре не успело угаснуть. Водрузив на алтарь новую порцию дров, Шелк подождал, пока ветер не раздует огонь, осыпая Солнечную тучами искр.

Кетцаль, взявший на себя заботу о теле Мускуса, благопристойно уложил труп рядом с гробом майтеры Розы. Майтера Мрамор, ушедшая в киновию за простыней, пока что не возвращалась.

– Человека негоднее, злее его я еще не встречал.

Говорить вслух Шелк вовсе не собирался, однако слова эти сорвались с языка сами собой.

– Не встречал, но мне, несмотря ни на что, жаль его, и всех нас тоже жаль, поскольку он нас оставил…

– Что делает тебе честь, патера кальд, – пробормотал Кетцаль, начисто вытирая лезвие отысканного в пыли жертвенного ножа, принадлежавшего мантейону.

Надо же… когда он, Шелк, успел его обронить? Обычно о ноже заботилась майтера Роза – мыла, оттачивала лезвие после каждого жертвоприношения, неважно, сколь незначительного, однако майтера Роза ушла из жизни, мертва, как и Мускус…

Ну да, конечно же: наклонившись, чтоб высосать из ранки яд, после того как вырезал на лодыжке Ворсинки символы сложения!

В фэалицу, при первой встрече, Кровь обмолвился, что обещал кому-то – «одной особе», предположительно, женщине – вознести за нее в этом мантейоне пару молитв. Сейчас Шелку вдруг сделалось ясно (хотя что послужило причиной прозрения, он не смог бы ответить даже под страхом смерти): а ведь этой «особой» был Мускус… Может, дух Мускуса, задержавшийся поблизости от его трупа, и подсказал, шепнул пару слов на ухо так тихо, что не расслышишь? Чертя в воздухе знак сложения, Шелк подумал, что ему следовало бы прибавить к сему благодарственную молитву Фельксиопе, богине колдовства и духов, но сделать это сил в себе не нашел. Мускус купил мантейон по поручению Крови, на деньги Крови, однако, еще не до конца погубленный всеми свершенными злодеяниями, должно быть, чувствовал за собой грех, понимал, что подобным приобретением оскорбляет богов. Понимал и посему попросил Кровь помолиться за него, а может, за них обоих, в купленном мантейоне, и Кровь пообещал выполнить его просьбу.

Пообещал… вот только сдержал ли слово?

– Не поможешь ли мне с ногами, патера кальд? – окликнул Шелка Кетцаль, подойдя к изголовью гроба майтеры Розы.

– Да, разумеется, Твое Высокомудрие. Отнесем его внутрь…

– Нет, патера кальд. Мы возложим его на священный огонь. Если погребения не осуществить, кремация вполне позволительна. Будь добр…

Поднимая изножье гроба, Шелк обнаружил, что гроб куда легче, чем он полагал.

– Твое Высокомудрие, разве нам не надлежит обратиться к богам с молитвой об усопшей?

– Я уже сделал это, патера кальд. Ты просто слишком глубоко о чем-то задумался. Давай: как можно выше, и сразу же на огонь. Только, будь добр, не бросай. Раз, два… три!

Опустив гроб на алтарь, Шелк поспешил отступить от взвившихся кверху языков пламени.

– Возможно, нам следовало бы подождать майтеру, Твое Высокомудрие?

Кетцаль вновь отрицательно покачал головой.

– Так лучше, патера кальд. И в огонь глядеть лучше воздержись. Кстати, знаешь ли ты, зачем гробам придают такую своеобразную форму? Смотри на меня, патера кальд.

– Как объясняли нам, для того, чтобы оставлять припуск под плечи, Твое Высокомудрие.

– Да-да, – кивнул Кетцаль, – именно так сие всем и объясняют. Однако очень ли нужен вот этой вашей сибилле припуск под плечи? Смотри на меня, тебе сказано!

Тонкие крашеные доски уже сделались черными без обмана, обуглились в лижущем гроб пламени, запылали, порождая новые, новые языки огня.

Как странно… неужели этот согбенный, плешивый старик – действительно сам Пролокутор?

– Нет, – признал Шелк и снова отвел взгляд от алтаря. – Нет, Твое Высокомудрие. Как и большинству женщин, и даже многим мужчинам.

Ноздри защекотала вонь сгорающей плоти.

– Делается так затем, чтоб мы, живые, не перепутали, с какой стороны голова, когда гроб накрыт крышкой. Гробы, видишь ли, порой ставят стоймя… патера!

Сам не заметив, как вновь устремил взгляд в огонь, Шелк отвернулся от алтаря, прикрыл ладонью глаза.

– Я бы избавил тебя от этого вовсе, будь у меня возможность, – вздохнул Кетцаль.

– От чего именно, Твое Высокомудрие? – осведомилась майтера Мрамор, вернувшаяся с простыней.

– Его Высокомудрию не хочется, чтобы я видел лицо майтеры Розы, сгорающее в огне, – пояснил Шелк и протер глаза, надеясь, что майтера Мрамор подумает, будто это уже не впервые, будто слезятся они лишь от дыма.

Майтера Мрамор подала ему край простыни.

– Прошу прощения, что так долго, патера… случайно увидела собственное отражение, а после искала зеркальце майтеры Мяты. У меня царапина на щеке.

Шелк стиснул уголки простыни в мокрых от слез пальцах. Ветер рванул ткань из рук, но он держал простыню крепко.

– Так и есть, майтера. Когда же ты оцарапалась?

– Понятия не имею!

Тело Мускуса Кетцаль, к немалому удивлению Шелка, поднял без напряжения: очевидно, сил в этом почтенном старце оставалось куда больше, чем могло показаться со стороны.

– Простыню расправьте и опустите наземь, – велел он. – Уложим его поверх и укутаем.

Не прошло и минуты, как водруженного на алтарь Мускуса тоже охватило пламя.

– Долг велит нам поддерживать огонь, пока оба не догорят. Смотреть на них не обязательно, а посему предлагаю от сего воздержаться, – объявил Кетцаль, загораживая алтарь от Шелка. – Об упокоении их духов помолимся в частном порядке.

Шелк смежил веки, склонил голову и мысленно обратился к Иносущему, хотя отнюдь не питал уверенности в том, что самый таинственный из богов слышит его, неравнодушен к его словам, да и вообще существует.

– Однако я твердо знаю вот что, – говорил он, шевеля губами, но вслух не произнося ни звука. – Для меня ты – единственный бог, и, пусть на деле это не так, мне куда лучше отныне почитать только тебя, чем поклоняться Эхидне или даже Киприде, чьи лики я видел воочию. Посему молю тебя: смилуйся над сими людьми, над нашими усопшими. Вспомни, что я, тот, кому ты однажды оказал величайшую честь, должен был полюбить их обоих, но не смог, и посему не сумел, не успел привести их к тебе, прежде чем обоих призвал Иеракс. По сей причине вину во всех прегрешениях, совершенных ими за время знакомства со мною, по справедливости следует возложить на меня. Принимаю ее и молю тебя простить их, горящих в огне, а также меня – меня, чей огонь еще не разожжен. Не гневайся на нас, о Таинственный Иносущий, пусть даже мы никогда не почитали тебя в должной мере. Тебе, Иносущий, принадлежат все изгнанники, все отверженные, все презираемые. Неужто сими мужчиной и женщиной, оставленными мной в небрежении, пренебрежешь и ты? Вспомни убожество нашей жизни и их смерти. Неужто нам вовек не сыскать покоя? Оглянувшись назад, дабы уразуметь, чем мог навлечь на себя твое недовольство, я осознал, что всеми силами избегал майтеры Розы, хотя она могла заменить мне бабушку, которой я не видел ни разу в жизни, а Мускуса ненавидел и в то же время боялся, хотя он не причинил мне ни малейшего зла. Теперь-то я понимаю, вижу: оба они принадлежат тебе, Иносущий, и ради тебя мне надлежало полюбить их обоих. Зарекаюсь впредь поддаваться гордыне, а память их буду чтить до конца своих дней. Клянусь в сем, о Иносущий, а тебе приношу в дар собственную жизнь, только даруй прощение сим мужчине и женщине, предаваемым ныне огню!

Открыв глаза, он обнаружил, что Кетцаль уже завершил молитву, если молился вообще. Вскоре подняла склоненную голову и майтера Мрамор.

– Не мог бы Твое Высокомудрие, знающий о бессмертных богах более всех в нашем круговороте, просветить меня в отношении Иносущего? – осведомился Шелк. – Да, он, как я и сообщил твоему коадъютору, удостоил меня просветления, однако я был бы чрезвычайно рад узнать от тебя что-либо новое.