Так и есть: ползет, ползет к северу, будто исследующий миску жук, порой впадая в уныние и отступая, а после вновь с осторожностью, шаг за шажком, устремляясь вперед. Да, здесь, над городом (или почти над городом), она уже побывала. Затем ветер унес ее, очевидно, захваченную врасплох, к озеру, но теперь она, собравшись с силами, возвращается, и ветер ей нипочем. Мало этого, посреди чудовищной, темной летучей громадины вспыхнул крохотный огонек, как будто кто-то там, позади, на затянутой ею небесной тверди, стиснул в руке запальник… однако светлая точка величиной с булавочную головку тут же угасла, оставив майтеру Мрамор в полной растерянности. Быть может, вспышка ей просто почудилась?

Так или иначе, воспрепятствовать неведомой штуковине майтера Мрамор не могла. Вернется она сюда, не вернется, а у нее, у майтеры Мрамор, как обычно, полным-полно дел. Прежде всего необходимо накачать воды – и немало воды! – в выварку для белья…

Вспомнив о стирке, майтера Мрамор с осторожностью двинулась вниз, к слуховому оконцу. Интересно, много ли ущерба нанесла она черепичной кровле, и без того отнюдь не блиставшей прочностью?

Затем нужно будет принести дров – кучу дров, чтобы пожарче растопить плиту, выстирать простыни с кровати, на которой ей довелось встретить смерть, и развесить их для просушки. Если майтера Мята вернется назад (а майтера Мрамор горячо, от всего сердца молилась о ее возвращении), на том же огне можно приготовить ей завтрак. Возможно, майтера Мята даже приведет с собою друзей. Мужчины, если средь них отыщутся таковые, смогут поесть в саду: для них она вынесет из палестры наружу стол подлиннее и кресла, сколько потребуется. По счастью, мяса в запасе полным-полно, хотя часть она приготовила для Ворсинки, а еще часть прихватила в подарок его родителям, когда относила мальчишку домой.

Спустившись на чердак, майтера Мрамор затворила за собою слуховое оконце.

К ростени ее простыни высохнут. Тогда их можно будет отутюжить и снова застелить ими собственную кровать. Она ведь по-прежнему старшая из сибилл… вернее, вновь старшая из сибилл, а значит, обе спальни принадлежат ей, хотя, вероятно, надо бы перенести все пожитки в бо́льшую.

Спускаясь по складной лесенке, она решила оставить ее опущенной, пока не смажет. Да, срезать с туши часть сала, перетопить его в соуснице, пока на плите греется вода для стирки: выварка ведь всей плиты не займет. Вполне вероятно, с наступлением ростени к городу вернется и эта штуковина в небе, и, встав посреди Серебристой, ее можно будет разглядеть во всех подробностях – хватило бы только времени…

Чистик мог бы поручиться, что топает этим коридором целую вечность, и мысленно дивился этакой странности, так как прекрасно помнил, когда и как они, покинув другой коридор, свернули вот в этот, которым идут с тех самых пор, как Пас выстроил Круговорот – Зубр, плюясь кровью, тащит тело, сам он держится чуть позади, на случай, если Зубра потребуется взбодрить оплеухой, рядом, чтоб разговаривать без помех, идут Елец с Шахином, затем патера с громадным солдатом при пулевом ружье, указывающий, куда и как идти (и поди-ка ослушайся), и, наконец, Синель в ризах патеры, с ракетометом и Оревом. Конечно, Чистик бы лучше пристроился к ней – даже попробовал пристроиться – да жаль, не выгорело.

Обернувшись, он бросил на нее взгляд. Синель дружески помахала ему рукой, и Шахин с Ельцом куда-то пропали. Подумав, не спросить ли Наковальню и солдата, что с ними стряслось, Чистик решил, что с ними разговоры вести не желает, а до Синели далековато, с нею без лишних ушей не поболтать. Надо думать, Шахин просто ушел вперед, поглядеть, как там да что, а старика прихватил с собой. На Шахина это вполне похоже, а если Шахин отыщет чего-нибудь пожрать, то и ему принесет, поделится…

«Молись Фэа, – велела майтера Мята. – Фэа – богиня пищи. Молись ей, Чистик, и непременно будешь накормлен».

Чистик заулыбался.

– Рад видеть тебя, майтера! Я ж за тебя знаешь, как волновался!

«Да улыбнется тебе каждый из бессмертных богов, Чистик, в сей день и во все дни будущие».

Улыбка майтеры Мяты превратила холодный сырой коридор в роскошный дворец, а зыбкое зеленоватое мерцание светочей сменилось золотистым заревом – тем самым, что разбудило его.

«Отчего же ты волновался за меня, Чистик? Я верой и правдой служила богам с пятнадцати лет. Они меня не оставят. Уж о ком о ком, а обо мне волноваться нет ни малейших причин».

– А не могла бы ты упросить кого-нибудь из богов спуститься сюда да пройтись с нами? – вдруг осенило Чистика.

– Чистик, сын мой! – возмутился Наковальня, шагавший следом.

Издав в ответ малоприличный звук, Чистик огляделся по сторонам в поисках майтеры Мяты, но обнаружил, что она тоже куда-то исчезла. Наверное, вперед умчалась, с Шахином потолковать… однако еще минуту спустя Чистик сообразил: да нет же, это она за кем-нибудь из богов – сам ведь просил – отправилась! Она ж всегда так: о какой мелочи в разговоре ни заикнись, подорвется и сделает, если, конечно, сможет…

Однако тревога о ней не унималась. Если она помчалась в Майнфрейм, позвать к нему бога, ей же придется миновать демонов, устраивающих людям пакости по пути, сманивающих путников со Златой Стези враньем да байками! Надо было попросить ее, чтоб Фэа сюда привела. Фэа и, может, еще поросят пару штук. Дойки бы ух как ветчинке обрадовалась, а у него и полусабля, и засапожник – все при себе. Заколоть поросенка, разделать, и ветчины ей – на-ка! Вдобавок сам он тоже, лохмать его, здорово голоден, а Дойки все равно целого поросенка не съест. Язык надо будет оставить Шахину: он поросячьи языки любит с детства. Ну да, сегодня же фэалица, а значит, майтера, скорее всего, приведет с собой Фэа, а как же Фэа без хрюшек? Хоть одну да прихватит наверняка. Любой бог обычно – или по меньшей мере довольно часто – водит с собой живых тварей из тех, которым особенно благоволит.

Свиньи принадлежат Фэа. (Хочешь на будущий год учиться чему-то новому, затверди все это назубок.) Свиньи – любимицы Фэа, а львам или хоть тем же кошкам покровительствует Сфинга. Ну кошек есть вряд ли кому захочется. Вот рыба – дело другое. Правда, рыбой распоряжается Сцилла, однако он, Чистик, от рыбки сейчас бы не отказался. Мольпа – хозяйка всяческой мелкой птицы. Эх, как бы старик ловил воробьев на клей! Солил, а когда наберется достаточно, запекал в пироге!.. Ладно, что дальше? Нетопыри. Эти принадлежат Тартару вместе с совами и кротами…

Кротами?

Внезапно Чистика осенила не слишком приятная мысль. Тартар – бог подземелий, бог рудников и пещер, а значит, здесь тоже его владения. Значит, здесь Тартар ему вроде как первый друг, а поглядите-ка, что с ним случилось! Видимо, чем-то он Тартара, лохмать его, разозлил, всерьез разозлил, потому что голова жуть как болит, потому что с головой нелады: что-то внутри соскальзывает, подклинивает, точно иглы, никак не желающие подаваться в ствол, сколько ты их ни смазывай, сколько ни проверяй, что все до единой прямы, будто само солнце…

Вспомнив об иглостреле, Чистик сунул руку под рубашку, но иглострел тоже оказался совсем не в порядке – настолько не в порядке, что куда-то исчез, хотя майтере Мяте, его матушке, позарез нужен и его иглострел, и он сам.

– Бедный Чистик! Бедный Чистик! – закаркал Орев, кружа над его головой.

Поднятый усердными взмахами птичьих крыльев ветер взъерошил волосы, однако на плечо Чистику Орев усаживаться не стал, а вскоре вообще улетел обратно, к Синели. Оставшийся и без нее, и без Орева, Чистик заплакал.

Отданный капитаном салют изрядно превосходил элегантностью изорванный, грязный зеленый мундир.

– Мои люди на месте, генералиссима. Пневмоглиссер патрулирует окрестности. Втайне прислать подкрепления гарнизону более невозможно. Привести их с боем, на острие меча, невозможно также, пока мы живы.

Бизон, фыркнув, качнулся назад в тяжелом дубовом кресле, отданном ему во временное пользование.

– Прекрасно, капитан, – с улыбкой ответила майтера Мята. – Благодарю тебя. Быть может, сейчас тебе лучше всего отдохнуть хоть немного?

– Поспать я успел, генералиссима, хоть и не так уж долго. И даже поел, а вот ты, как мне доложили, нет. Сейчас я собираюсь проверить посты, а завершив проверку, возможно, сумею поспать еще час. Затем дежурный сержант меня разбудит.

– Мне хотелось бы пойти с тобой, – сообщила ему майтера Мята. – Сможешь ли ты подождать пять минут?

– Разумеется, генералиссима. Для меня это великая честь, вот только…

Майтера Мята смерила его пристальным взглядом.

– В чем дело, капитан? Будь добр, объясни.

– Тебе самой следует выспаться, генералиссима, а также поесть, иначе завтра будешь ни на что не годна.

– Я так и сделаю, но позже. Будь добр, сядь. Все мы устали, а ты, должно быть, вовсе валишься с ног, – заметила майтера Мята и вновь повернулась к Бизону. – У нас, в Капитуле, имеются общие правила для сибилл наподобие меня и авгуров наподобие патеры Шелка. Называются они дисциплиной – словом, происходящим от древнего корня, означающего воспитанника. Ученика. Любому наставнику – например, мне – прежде всего необходима дисциплина в классе, иначе он никого ничему не научит. Без этого ученики так увлекутся разговорами между собой, что попросту не услышат наставника, либо начнут рисовать картинки вместо выполнения заданного урока.

Бизон согласно кивнул.

Вспомнив одну из прошлогодних историй, майтера Мята невольно заулыбалась.

– Разве что ты велишь им рисовать. В таком случае они начнут писать друг дружке записки.

Капитан расправил тонкие усики.

– Мы, офицеры и рядовые штурмовики городской стражи, также обязаны блюсти дисциплину, генералиссима. Слово то же самое, да и средства ее поддержания, осмелюсь заметить, отличаются ненамного.

– Знаю, однако отправить вас патрулировать улицы и пресекать грабежи не могу. Не могу, капитан, как ни хотелось бы. Да, задача как раз для вас, и справились бы вы с нею, вне всяких сомнений, лучше, чем кто бы то ни было, но многие из горожан считают стражу врагом. Чего доброго, люди восстанут против нашего восстания, а вот этого-то мы себе позволить не можем.

Вздохнув, она вновь обратилась к Бизону:

– Ты понимаешь, для чего это нужно, не так ли? Будь добр, ответь.

– Так мы, получается, сами себя грабим, – пророкотал Бизон.

Оценить выражение его лица изрядно мешала окладистая борода, однако майтера Мята, приглядевшись, решила, что великану не по себе.

– Истинная правда. Те, чьи дома и лавки подвергаются грабежу – тоже наши люди, вынужденные обстоятельствами сидеть по домам, защищая свое добро, вместо того чтобы драться за нас. Но это еще не все, не так ли? Что еще ты хотел сказать?

– Ничего, генералиссима.

Майтере Мяте захотелось коснуться его плеча. Точно так же она в подобные моменты поступала, разъясняя что-либо одному из ребятишек, но сейчас почла за лучшее воздержаться – во избежание превратного истолкования.

– Ты должен рассказать мне все. Все. Отвечать полностью, когда я прошу об ответе – тоже, если угодно, проявление дисциплинированности. Неужели мы позволим страже нас превзойти?

Бизон не ответил ни слова.

– Однако на самом деле сие много важней дисциплины. Сейчас для нас нет ничего важнее моей осведомленности о том, что полагаешь значимым ты. Ты, и вот он, капитан, и Зорилла, и Калужница, и все остальные.

Бизон упорно молчал.

– Скажи, Бизон, готов ли ты пожертвовать нашей победой, лишь бы избежать конфуза? Не делясь друг с другом знаниями и заботами, нам ведь не победить… мы просто подведем богов и погибнем. Вполне вероятно, все до единого. Уж я-то точно, поскольку буду биться, пока меня не убьют. В чем дело?

– Они ж еще и жгут, что сумеют, – выпалил великан. – Пожары куда как хуже любых грабежей. С таким-то ветром у нас весь город сгорит, если не прекратить поджоги. И это… как бы…