Эпифания Длинного Солнца (страница 36)
Заскорузлая от крови рубашка не годилась для носки ни под каким видом. Швырнув ее под ноги, Шелк уселся на кровать, натянул исподники, брюки, чулки, зашнуровал ботинки, поднялся и рывком выдвинул ящик комода.
Почти все рубашки, обнаружившиеся внутри, оказались жизнерадостно яркими, красными либо желтыми, однако среди них удалось отыскать синюю, явно неношеную, настолько темную, что, если не приглядываться особо придирчиво, вполне сойдет и за черную. Выложив ее на подушку, рядом с письмами, Шелк надел желтую. В шкафу нашелся небольшой саквояж. Сунув оба письма в карман, Шелк свернул ризы, уложил их на дно саквояжа, а сверху прикрыл темно-синей рубашкой. Судя по счетчику боезапаса, больший из иглострелов был заряжен. Тем не менее Шелк открыл магазин, задумался, припоминая, как Чистик держал свой иглострел тем вечером, в ресторации, и в последний миг вспомнил о предостережении насчет пальца на спусковом крючке. Магазин оказался полон или почти полон длинных, смертоносных на вид игл. Чистик говорил, что в магазине его иглострела их умещается… сколько? Да, верно: сотня, а то и более, и этот большой иглострел, принадлежавший Мускусу, должен вмещать как минимум не меньше… вот только не испорчен ли он? А что, вполне возможно!
В коридоре за дверью не оказалось никого. Затворив дверь, Шелк пару секунд поразмыслил, заткнул щель под ней пледом, захлопнул окно, и, совершенно разбитый, ужасно ослабший, опустился на кровать.
Когда ему в последний раз удалось поесть?
Ранним утром, в Лимне, с доктором Журавлем, с тем капитаном, чьего имени так и не узнал, а может, забыл, и его подчиненными. Киприда, удостоившая мантейон на Солнечной улице новой теофании, явилась им, и майтере Мрамор с патерой Росомахой, и под впечатлением свершившегося чуда все трое вернулись к вере, прониклись религиозными чувствами, до каких не возвысился еще ни один человек. В их компании он съел превосходный омлет, затем полдюжины ломтиков свежего, еще горячего хлеба с деревенским маслом, так как повар, поднятый с постели одним из штурмовиков, весьма кстати отправил в печь поднимавшиеся с вечера караваи, а после выпил горячего, крепкого кофе, сдобренного сливками того же цвета, что и бумага письма Гиацинт, и медом из белой, расписанной голубыми цветочками миски, переданной ему доктором Журавлем, мазавшим мед на хлеб. Случилось все это утром. С тех пор доктор Журавль и один из завтракавших с ними штурмовиков погибли, а капитан со вторым штурмовиком, скорее всего, тоже умерли, но несколько позже, пав в сражении у дверей Аламбреры…