Лилит. Звездный плащ Казановы (страница 9)
Чтоб не потерять внука, бабушка Марция сама приплыла за ним в Падую, оплатила все его карточные и кабацкие долги и забрала обратно в Венецию. На семейном совете, где присутствовали знатные патриции и благотворители Гримани, опекавшие семью Казановы, было вынесено общее строгое решение: юноша начнет благочестивую жизнь и станет аббатом[1]. Или очень скоро превратится в отброс общества и никому не будет нужен. Джакомо решил, что стоит схватиться за брошенный ему якорь и остепениться, и уже через полгода стал аббатом. Патриарх Венеции собственноручно выстриг ему на голове тонзуру. Попутно Джакомо начал легкомысленную жизнь соблазнителя, и первое до поры до времени никак не мешало второму.
В доме у настоятеля церкви Сан-Самуэле он познакомился с двумя сверстницами, сестрами Нанеттой и Мартон, и они стали его первой юношеской любовью. Они легко делили постель на троих и учились взрослой жизни, не обременяя себя ревностью и ссорами. Встречались у тетки сестер по ночам – для этого девушки заказали Джакомо запасной ключ, и он проникал к ним с черного входа, когда ему вздумается. На чердаке дома стояла огромная старая кровать, когда-то брачное ложе, которую жалели выбросить, ее трое молодых людей и превратили в свою райскую поляну. Тетка сюда все равно никогда не забредала. Они же сбрасывали одежды, задували свечи и сплетались так, что иногда казались друг другу одним целым.
Однажды ночью, когда девушки спали, Джакомо обратил внимание на старое зеркало в углу – ему показалось, что по его поверхности пробегает рябь. Что бы это могло быть? Он перебрался через мирно посапывающую Мартон, встал с кровати и подошел к большому вертикальному зеркалу, отставленному в угол за ненадобностью. Оно где-то треснуло, покрылось налетом, но было живым. Так ему показалось. И в этом зеркале сейчас что-то происходило.
Он потянулся к нему и увидел то, отчего разом отступил: в зеркале стояла во весь рост молодая женщина в серебристом платье на широком панье, в высоком седом парике, и она, сложив руки под грудью и сцепив пальцы в перстнях, также внимательно смотрела из зазеркалья на него. Джакомо в испуге оглянулся, но за его спиной никого не было. Там, на широком ложе, сбросив одеяло и во сне переплетясь ногами, спали ангельским сном Нанетта и Мартон. Он вновь посмотрел в зеркало – женщина все еще была там, во мраке зазеркалья, шагах в пяти от разделявшей их преграды. Но теперь она улыбалась ему – заговорщицки, как старый друг. Словно она знала его куда лучше, чем он сам. Но как же знакома она была ему! Где он видел ее? В каком театре? На каком приеме? И вдруг словно молния поразила его! Только теперь он увидел, что на ее голове корона со сверкающими камнями! Это была та самая Прекрасная Дама, что спасла его когда-то, мальчишкой, от тяжелой хвори и напророчила ему будущее.
О которой теперь он вспоминал все реже…
– Ты, – только и прошептал он. – Вы…
Вдруг она зачерпнула из складок платья что-то сверкающее, золотое и бросила в его сторону. Это была золотая пыль! Та самая звездная пыль, которой когда-то она посыпала ему голову! Но вот что интересно, некоторые горящие золотые и рдяные звездочки пролетели через незримую преграду и легкими искрами, подобно огонькам из-за каминной решетки, подкатились к его ногам. Он даже отступил, боясь обжечься. Они вспыхнули и растаяли без следа. А Прекрасная Дама в седом парике приложила руку с перстнями к губам и отправила ему воздушный поцелуй. Несомненно, так она посылала привет и прощалась, но лишь на время! А затем она величаво повернулась и стала уходить, и он провожал ее ошеломленным взглядом до тех пор, пока она не скрылась во тьме зеркала, а само оно не потухло, став просто старым потрескавшимся и пожелтевшим стеклом.
Когда он проснулся утром в объятиях девушек, двух любимых, то недавнее ночное видение – то ли явленное во сне, то ли наяву – показалось ему просто волшебной грезой, не более того.
Но тревожной, загадочной, волнующей грезой…
Джакомо старался вести примерную жизнь, но получалось плохо. Он то и дело срывался. Старый сенатор Малипьеро сделал его своим протеже, ввел в высший свет Венеции и был ему во всем порукой. Через него Джакомо стал завсегдатаем светских вечеров и даже долгих многодневных выездов на чью-нибудь роскошную виллу. Во время одной такой поездки он очень рисковал. Впрочем, как и некая молодая замужняя дама. Она подозревала мужа в измене и позволила молодому аббату соблазнить себя прямо в экипаже во время загородной поездки. Это придало немалой уверенности взрослеющему юнцу, он двинулся дальше и зашел слишком далеко. Легкомысленный Джакомо наставил старику Малипьеро рога, соблазнив его юную воспитанницу, которую безумно вожделел сам сенатор. Из высшего света его выгнали с треском. А тут еще он явился в церковь читать проповедь под мухой. Молодого аббата осмеяли, да так громогласно, что он свалился без сознания от волнения и стыда прямо у кафедры. Падуанская студенческая школа разгильдяйства, граничившего с хулиганством, давала о себе знать.
Тогда его матушка Дзанетта Фарузи, к тому времени солистка Дрезденской оперы, у которой были огромные связи, попросила знакомого иерарха церкви отца Бернардиса взять сына к себе. Путешествие в Калабрию, на самый юг Италии, вышло полным самых ужасных приключений, во время которых Джакомо в очередной раз проигрался до нитки. Его спасло только то, что по дороге он продал «секрет превращения ртути в золото» одному жадному греческому купцу, которому очень хотелось быстро разбогатеть. Это позволило Джакомо добраться до места назначения, в бедный и угрюмый край, откуда он сбежал уже через несколько дней, посоветовав монсеньору Бернардису сделать то же самое.
В Неаполе, куда он прибыл с рекомендательными письмами от отца Бернардиса, который был бесконечно рад избавиться от прыткого непоседы, Джакомо Казанова познакомился с молодым знатным синьором, который носил ту же фамилию. Обрадованный богатый однофамилец спросил: а знаменитый полководец Теодоро Казанова, десять лет назад отличившийся при Лепанто, не общий ли их предок? И тотчас получил ответ: конечно! После этого высший свет Неаполя принял Джакомо с распростертыми объятиями, наградил подарками и деньгами и со слезами на глазах, так не хотелось расставаться с очаровательным молодым человеком, эрудитом, умницей, стихотворцем, отправил с новыми рекомендательными письмами в Рим.
У него было все: молодость, смелость, привлекательность, сила и знания, сонм талантов и туго набитый кошелек, рекомендательные письма. Хотелось одного: закрутить роман с прекрасной незнакомкой, которая ошеломила и пленила бы его красотой и умом. И магнетическим, божественным притяжением.
Он мечтал об этом, садясь в большой пассажирский экипаж на четверых, который должен был с несколькими остановками доставить путешественников в Рим.
И вот он сидел напротив той самой, о которой мечтал. Справа от Джакомо разместился крупный мужчина лет пятидесяти, в дорогом камзоле, а напротив – две элегантные дамы, постарше и помладше. Первая из них, едва Джакомо разглядел ее, как раз и явилась доказательством того, что его молитвы услышаны. Словно сверкнула молния, прогремел гром, и велением свыше она оказалась напротив, чтобы смущать его взгляд и волновать воображение.
Все были неаполитанцами, мужчина и младшая из дам говорили почти непрерывно и очень музыкально. Их можно было слушать как веселую тарантеллу. Мужчина, синьор де Валатти, оказавшийся адвокатом, время от времени удачно шутил и смеялся, младшая из дам, юная девица, заливалась хохотом и закрывала при этом лицо ладонями. Мужчина был супругом красавицы постарше, ее звали Лукреция де Валатти, а юная дама, Анджелика, приходилась той младшей сестрой. Все они направлялись в Рим, и у каждого была своя забота. Они проехали уже изрядно, прежде чем Лукреция, едва заметно улыбавшаяся шуткам мужа, стала изредка поглядывать в сторону молодого спутника.
Во время первой ночевки в Капуе им предложили на постоялом дворе одну комнату и две кровати на всю компанию.
– Что ж, – развел руками мужчина, – мне выпала честь спать с господином аббатом. Да будет так!