– О, я все успею! – он махнул вилкой с такой уверенностью, что капля сливочного соуса упала на безупречно белую скатерть, оставив миниатюрное желтоватое пятно. – У меня уже готов план каталогизации. Нужно только завершить зарисовки и описания. Знаешь, там есть совершенно удивительный вид морской звезды с восемью лучами вместо пяти! Профессор говорит, это может быть новый вид!

– Этьен, дорогой, – произнесла мадам Мелва своим обычным непререкаемым тоном, поправляя кружевную салфетку, – не забывай о хороших манерах за столом. Ученый муж тоже должен уметь держать вилку, не разбрасывая соус. Что скажут о тебе на научном собрании, если ты испачкаешь их бумаги?

– Простите, бабушка, – смущенно пробормотал парень, опустив глаза и немедленно сгорбившись, как будто хотел стать меньше и незаметнее. На некоторое время за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов в углу да негромким звоном посуды.

– Все в порядке, – я подмигнула сыну, стоило свекрови отвернуться, подзывая лакея для смены блюд. – Энтузиазм иногда берет верх над этикетом. К тому же, – добавила я тише, – если бы ты видел, как некоторые титулованные особы ведут себя на приемах после третьего бокала вина, то понял бы, что твоя капля соуса – сущий пустяк.

Этьен благодарно улыбнулся, выпрямляя спину, и я снова почувствовала этот странный прилив нежности, как теплую волну, поднимающуюся откуда-то из глубины. Что-то подсказывало мне, что Адель часто защищала сына от чрезмерной строгости бабушки и отца, становясь его тихой гаванью в шторме аристократических условностей.

– Я заметила, что ты начала собирать вещи, – вдруг произнесла мадам Мелва, когда лакей удалился, подав десерт – воздушный яблочный пирог с корицей, украшенный тончайшей карамельной сеточкой. – Планируешь путешествие?

Вопрос прозвучал невинно, но глаза свекрови были прищурены, а на тонких губах застыла лукавая улыбка. Этьен тотчас вскинул голову, удивленно на меня посмотрев своими широко распахнутыми глазами, в которых промелькнуло беспокойство. Я же мысленно прокляла любопытных горничных, разнесших новость по всему дому.

– Просто разбираю гардероб, – спокойно ответила я, отламывая кусочек пирога, хруст корочки эхом разнесся по комнате. – После болезни многие платья стали мне велики.

– В самом деле? – мадам Мелва приподняла тонкую седую бровь, ее взгляд, острый как лезвие, скользнул по моей фигуре. – И куда же ты планируешь отправить эти платья? Благотворительность сейчас так модна среди знати.

– Кстати, о вещах, – я поспешила сменить тему, почувствовав, как напрягся Этьен рядом со мной. – Мне кажется, тебе пора обновить гардероб, Этьен. Ты вырос на добрых три дюйма за последние месяцы. Твои манжеты едва достают до запястий. Может быть, сходим завтра к портному?

– Терпеть не могу эти примерки, – он скривил губы, и на мгновение снова стал мальчишкой, несмотря на высокий рост и серьезность научных амбиций. – Часами стоять столбом, пока мсье Лерой тыкает в тебя булавками и причитает о моде на узкие лацканы.

– Увы, это часть взросления, – я мягко улыбнулась, наблюдая за его мученическим выражением лица. – Зато после мы могли бы заглянуть в книжную лавку мсье Дюпона. Я слышала, привезли новую партию научных трактатов из Амевера. Кажется, там есть работа профессора Ленуара о морской фауне.

– Правда? – лицо Этьена тотчас просветлело, а глаза загорелись тем же энтузиазмом, что и при разговоре о своих исследованиях. – Я давно искал его труды! Тогда я готов вытерпеть даже мсье Лероя с его булавками и болтовней о новых фасонах жилетов!

– Значит, договорились, – я кивнула, бросив мимолетный взгляд на свекровь, сидевшую во главе стола, прямую как струна, несмотря на годы. Мадам Мелва наблюдала за нашим обменом репликами с непроницаемым выражением лица, но в уголках её тонких губ таилась едва заметная улыбка, а в глазах промелькнуло что-то похожее на одобрение.

– Что ж, – наконец произнесла она, складывая салфетку аккуратным треугольником и поднимаясь из-за стола с грацией, удивительной для женщины её лет. – Мне пора на дневной отдых. А вам двоим советую пройтись по саду. День чудесный, грех сидеть в четырех стенах. А также же, – добавила она, направляясь к дверям, шурша пышными юбками, – свежий воздух полезен как для растущего организма, так и для выздоравливающего.

Мы с Этьеном не стали возражать и послушно вышли в сад, где провели несколько приятных часов, гуляя по тенистым аллеям. Этьен показывал мне своё любимое место для чтения – укромную беседку, увитую диким виноградом, чьи лозы образовывали природный полог, скрывая от посторонних глаз.

– Здесь я прочел «Естественную историю» Бюффона, – с гордостью сообщил он, проводя рукой по деревянной скамье, отполированной годами использования. – И здесь же решил, что хочу стать натуралистом, как он.

Он рассказывал о книгах, которые прочел за последние месяцы, от скучных учебников по юриспруденции, которые требовал изучать отец, до захватывающих трактатов о неизведанных землях и их флоре и фауне. Делился планами на будущее – об экспедициях, открытиях, научных статьях. О том, как однажды его имя будет выгравировано на мемориальной доске Академии Наук. Его глаза сияли, руки порхали в воздухе, иллюстрируя рассказ, а голос то понижался до заговорщического шепота, то возвышался в моменты особого волнения.

Я слушала, задавала вопросы, порой смеялась над его шутками – и все это время меня не покидало странное ощущение, что я играю роль в спектакле, но роль, которая с каждым днем становится все более естественной, почти моей собственной. Словно граница между мной и Адель размывалась, создавая что-то новое.

Когда солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в розовые и золотистые тона, мы вернулись в дом. Из окон уже лился теплый свет зажженных ламп и свечей, создавая впечатление уюта и безопасности. В просторном мраморном холле нас встретил седовласый дворецкий в безупречной ливрее, чей строгий вид смягчился при виде молодого господина.

– Мсье Этьен, мадам, – он слегка поклонился. – Герцог вернулся и ожидает вас к ужину через полчаса. Он просил передать, что ужин будет подан в большой столовой.

Это было необычно – большая столовая использовалась в основном для приемов гостей, а не для семейных трапез. Я обменялась быстрым взглядом с Этьеном, увидев в его глазах то же удивление, что испытывала сама.

– Как думаешь, в каком он настроении? – тихо спросил Этьен, поднимаясь по мраморной лестнице рядом со мной. Его рука едва касалась перил, словно он считал, что в свои пятнадцать уже слишком взрослый, чтобы держаться за них. – Большая столовая… может, у нас гости?

– Увидим, – я ободряюще сжала его плечо, почувствовав под тонкой тканью сюртука напряженные мышцы. – В любом случае не принимай близко к сердцу, если он будет хмурым. Дела не всегда идут так, как хотелось бы. И это не твоя вина.

Этьен кивнул, но его лицо стало серьезным, почти взрослым, словно он готовился к битве. Я вдруг остро осознала, что этот мальчик, возможно, всю свою короткую жизнь ходил по тонкому льду отцовского настроения, подстраиваясь, скрывая свои истинные интересы, пытаясь соответствовать ожиданиям, которые никогда не мог полностью оправдать.

К моему удивлению, в большой столовой не оказалось гостей – только Себастьян и мадам Мелва, уже занявшие свои места за длинным столом, сервированным лучшим фарфором и хрусталем.

И Себастьян действительно был хмур. Он едва отвечал на вопросы сына, рассеянно ковырял еду на своей тарелке и несколько раз бросал на меня странные, оценивающие взгляды, от которых по спине пробегал холодок. Мадам Мелва безуспешно пыталась поддерживать беседу, расспрашивая Этьена о завтрашних планах, но в итоге сдалась, и мы ужинали в гнетущей тишине, нарушаемой лишь стуком столовых приборов о фарфор да приглушенными шагами лакеев, подающих блюда.

– Этьен, кажется, ты хотел показать бабушке свои зарисовки с практики? – сказала я, когда подали десерт – изысканное парфе с фруктами и взбитыми сливками, чтобы как-то разрядить напряжение, висевшее в воздухе, как грозовая туча.

– О, да! – мальчик оживился, а его плечи, наконец, расслабились. – Я совсем забыл. Они в моей комнате, в папке. Ты будешь удивлена, бабушка, как много видов водорослей существует в северных озерах!

– Тогда самое время, – я ободряюще улыбнулась ему, незаметно бросив взгляд на Себастьяна, который, казалось, ушел глубоко в свои мысли. – Уверена, бабушке будет интересно. Особенно те рисунки с морскими звездами, о которых ты рассказывал за обедом.

Мадам Мелва бросила на меня проницательный взгляд, в котором читалось понимание моего маневра, но не возразила. Она промокнула губы салфеткой и поднялась, расправляя складки своего темно-зеленого платья.

– Что ж, пойдем, дитя мое, – сказала она, протягивая руку внуку. – Покажешь мне своих морских чудовищ. Только не забудь принести лампу поярче – мои глаза уже не те, что прежде.

Вскоре они удалились, оставив нас с Себастьяном наедине в огромной столовой, внезапно ставшей слишком просторной и пустой для двоих. Но муж продолжал молчать, задумчиво вертя в длинных пальцах бокал с рубиновым вином, не глядя на меня.

– Что-то случилось? – наконец спросила я, когда пауза затянулась настолько, что стала почти осязаемой.

– Я встречался со своим поверенным, – медленно произнес он, оторвав взгляд от бокала и пристально на меня посмотрев. – По вопросу прошения о разводе.

– И? – я непроизвольно выпрямила спину, почувствовав, как напрягаются мышцы, готовые к обороне.

– Я думаю отозвать его, – он отставил бокал и подался вперед, опираясь локтями о стол, нарушая все правила этикета, которые сам же так рьяно соблюдал обычно.

– У нас соглашение, – напомнила я, рывком поднимаясь со стула.

– Я передумал, – коротко бросил муж, его тонкие губы сжались в упрямую линию.

– Что ж, как пожелаешь, – я обошла стол, чувствуя, как бурлит внутри гнев, – но жить в этом доме я более не намерена. Мне надоело притворство. Надоели приемы, лживые улыбки и шепот за спиной. Я хочу оказаться как можно дальше от столицы и жить так, как мне хочется.

– Ты говоришь, как сумасшедшая, – он нервно дернулся в кресле, и на мгновение его маска хладнокровия соскользнула, обнажив растерянность. – Женщина твоего положения не может просто уехать и жить как ей вздумается.

– Не может? – я горько усмехнулась, останавливаясь у высокого окна, за которым уже сгустились сумерки. – Или ей не позволяют? Разница существенная, не находишь?

– Чего ты от меня хочешь? – муж резко поднялся, опрокинув бокал с вином, и шагнул ближе. – Я предлагаю тебе вернуться к прежним отношениям. Ради сына, ради положения в обществе. Я даже готов… – он запнулся, словно слова давались ему с трудом, – я готов дать тебе больше свободы. Позволить заниматься благотворительностью или чем там обычно занимаются женщины твоего круга.

Я смотрела на него, а перед глазами проносились образы из памяти Адель – как он игнорировал её на приемах, оставляя одну среди хищных улыбок и оценивающих взглядов; как заставлял надевать открытые платья в холодную погоду, глухой к её робким возражениям; как оставлял наедине с мужчинами, чьи намерения были более чем очевидны. И мои собственные воспоминания – его насмешки, его угрозы, его попытки манипулировать мной.

– Не впутывай сюда Этьена, – резче, чем следовало, ответила я, невольно отступив в сторону, увеличивая расстояние между нами. – Он достаточно взрослый, чтобы понять, что его родители не могут жить вместе. И достаточно умен, чтобы видеть, как ты относился ко мне все эти годы. Как использовал меня. Как обращался словно с красивой куклой, которую можно выставлять напоказ, когда нужно, и запирать в шкаф, когда надоест.

– Ты… – осекся муж, сжав кулаки так, что побелели костяшки. – Я не узнаю тебя. Ты говоришь странные вещи. Непозволительные для женщины твоего круга.