Спустившись, я быстро прошла через гостиную, даже не взглянув на печально знаменитый диван. За несколько минут приготовила скромный, но сытный завтрак и выставила на большой поднос, который чуть не уронила, пока несла наверх.

Поднимаясь по последним ступенькам, я услышала голос Эмира из комнаты Ахмета. Недавно приобретенная дурная привычка вновь проснулась, и я инстинктивно остановилась у двери, чтобы послушать.

– Я твой должник.

Голос Ахмета звучал так, будто он взял у Эмира миллион долларов.

А Эмир, как всегда, говорил спокойно:

– Не переживай. Я просто вернул тебе свой долг. К тому же… Ты знаешь, почему я это сделал.

– Знаю… И если ты… если ты расстроишь ее, ты знаешь, что я сделаю с этой твоей самодовольной рожей!

Минуточку… О чем они говорят?

Эмир коротко рассмеялся, но голос Ахмета все еще звучал напряженно:

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что у тебя есть она.

– Я представляю… – перебил Эмир.

Я не понимала, о ком они говорят, но, когда Эмир заговорил снова, его голос звучал так же серьезно, как и у Ахмета:

– Она… она другая. Совсем другая. Такая правильная. Умна, как лиса, но чиста, как ребенок. Когда она рядом, всё, даже ошибки, кажется прекрасным. Она… как электричество. Ты понимаешь ее ценность, только когда она уходит. Если она рядом – все ярче, живее. Если ее нет… ты снова в темноте. Она…

Эмир смолк и, кажется, выдохнул:

– Ты сам знаешь, о чем я. – Он помолчал, затем продолжил более оживленно: – И в тот день, когда она будет моей, я вспомню твои слова, не волнуйся. Потому что я не хочу, чтобы эта моя прекрасная самодовольная рожа была разбита.

Я нахмурилась, пытаясь уяснить смысл сказанного, когда Ахмет спросил со спокойным любопытством:

– Так вы с ней не вместе?

С губ Эмира сорвался истерический смешок:

– Если бы вокруг не было тебя, этих чертовых писем и свистящих пуль, моя задача была бы проще. Кстати, о пулях… Тебе не нужно было заслонять меня от нее. Если бы ты не подставился сам, тот идиот промахнулся бы, ты же понимаешь?

Теперь челюсть у меня просто-таки отвисла от изумления. В голосе Ахмета прозвучал смех:

– Я знал, что он промахнется, но подумал, что ты захочешь прикрыть меня, поэтому сам сделал то же.

Нет, это было невозможно терпеть! С подносом в руках я ворвалась в комнату и, сдвинув брови, уставилась на их ухмыляющиеся физиономии:

– Вы что, специально бросались под пулю?

Оба просто смотрели на меня, не отвечая. Только сжали губы, словно находили эту ситуацию забавной и изо всех сил старались не рассмеяться.

Я резко поставила поднос на кровать, уперла руку в бок и выставила палец, как мать, которая отчитывает детей за то, что они играют в мяч в доме:

– Вы пытаетесь меня до смерти напугать? И еще смеетесь над этим, будто все это – какая-то книжка про героев?!

Они переглянулись и, не выдержав, громко расхохотались. Я закатила глаза и покачала головой. Не лучше малых детей, что один, что другой.

Наконец их смех стих (отчасти благодаря моему сердитому взгляду), и Эмир, довольно ухмыляясь, вышел из комнаты. Я подняла поднос и села рядом с Ахметом. И была слишком зла, чтобы испытывать волнение от того, что кормлю его.

То, что Ахмет и Эмир бросились под пулю, чтобы защитить друг друга, было так же абсурдно, как если бы Том и Джерри объединились ради общего дела. И меня злило то, что, как они сами сказали, этот дурацкий поступок был бессмысленным. Если бы они просто стояли на месте, вместо того чтобы геройствовать, возможно, никто бы не пострадал.

Я нахмурилась, намазывая варенье на хлеб, пока Ахмет с трудом жевал, стараясь не смеяться. Усталая, я положила нож на поднос и посмотрела на его все еще веселое лицо.

– Ты мог умереть… – сказала я безрадостно.

Его улыбка медленно исчезла. Он опустил голову:

– Мы пошли туда из-за меня. Если кого-то должны были подстрелить, то это должен был быть я.

Я собиралась сказать, что это чушь, но тут Ахмет резко поднял голову и посмотрел на меня строже, чем я ожидала:

– Если бы с ним что-то случилось, ты всю жизнь винила бы меня, Сахра.

Я тупо смотрела на него, не находя ответа. Потом опустила голову и покачала ею. Не хотелось думать о том, была ли в словах Ахмета правда. Подавая ему хлеб с вареньем, я повторила:

– Ты мог умереть… – И сказала это так, будто такая возможность была хуже всего на свете.

Он улыбнулся, игнорируя мою напряженность:

– Тебя это так расстроило бы?

Я возвела глаза к потолку со страдальческим видом и сунула хлеб ему в рот. Поправила поднос и посмотрела ему в глаза:

– Помнишь, в детстве ты заболел корью? Мама не выпускала тебя из комнаты, чтобы никто не заразился. Я взобралась по приставной лестнице к твоему окну и увидела, как ты сидишь там – такой грустный, беспомощный, покрытый красными пятнами. Мне было невыносимо думать о том, как тебе там одиноко, так что я вернулась домой и разрисовала себя пятнышками с помощью красного фломастера. А потом обманула Барыша: «Смотрите, я тоже заболела корью, теперь мне можно к Ахмету!» – и пробралась в твою комнату.

Ахмет громко рассмеялся:

– Помню. А на следующей неделе ты действительно заболела корью, и тогда уже я не отходил от тебя, потому что не мог заразиться снова.

Когда наш смех стих, я посмотрела на него:

– Так, чтобы ты понял, как это меня расстроило, мне нужно взять пистолет и выстрелить себе в плечо?

Ахмет не ответил. Долго смотрел мне в глаза. Его взгляд снова стал таким глубоким, что в нем можно было утонуть.

Решив, что он наелся, я встала и подняла поднос. Когда я уже была у двери, он тихо позвал меня по имени. Я обернулась. Он просто спокойно смотрел на меня, а потом тихо спросил:

– А если бы пуля попала в него, тебе было бы хуже?

Я нахмурилась. Что за вопрос? Но тут перед глазами всплыл мой сон. Сердце снова забилось чаще.

Я стиснула зубы. Образы окровавленных Ахмета и Эмира сменяли друг друга у меня перед глазами, и я поняла, что не могу ответить.

– Думаю, тебе стоит поспать до следующего приема таблеток, потому что ты начал нести чушь, Ахмет-аби.

* * *

Проходя через гостиную, я снова старалась не замечать того, о чем не хотела думать, – а именно этого чертова длинного дивана.

Когда я поставила поднос на кухонный стол, я уже устала и от своего кошмара, и от того, что Эмир постоянно напоминал мне о нем, и от глупых вопросов Ахмета. До следующего приема лекарств еще оставалось время, и я решила сварить суп – ему пойдет на пользу, а меня отвлечет.

Пока суп закипал, я проверила телефон.

Эрва звонила восемь раз, Кенан – три, а Су – два. Су еще и написала: «Позвони мне». Помешивая суп, я набрала ее номер. Я решила начать с нее, потому что Эрва, скорее всего, звонила по какому-то пустяку. Наверняка там было что-то незначительное для мира, но жизненно важное для нее. И я была уверена, что смогу разобраться с этим позже.

А говорить с Кенаном мне вообще не хотелось. Наше последнее прощание все еще вызывало у меня дискомфорт. Он сказал, что хочет остаться друзьями, и я по глупости согласилась. Так что теперь, чтобы случайно не дать ему ложных надежд, мне нужно держать дистанцию, и имеет смысл проигнорировать пару его звонков.

Взяв трубку, Су сразу спросила:

– Где ты?

Они, наверное, испугались, когда я не вернулась в общежитие.

– У Эмира, – невесело ответила я.

Услышав ее многозначительное «А-а», я раздраженно добавила:

– И Ахмет тоже здесь.

Она захикикала:

– Сахра, я и не знала, что ты настолько современна и радикальна!

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее намек, и я, с отвращением передернувшись, воскликнула:

– Су, не будь мерзкой!

Но она еще несколько секунд смеялась. Наконец, когда соседка успокоилась, я кратко рассказала ей о событиях прошлой ночи. Даже просто говорить о них было неприятно. Она расстроилась, понимая мои чувства, поэтому после моего рассказа задала лишь несколько вопросов.

– Вообще, я звонила тебе из-за Кенана, – наконец сказала Су.

Я нахмурилась:

– Из-за Кенана?

– Да. Вчера он был в кампусе. Спрашивал о тебе у нескольких людей. И Дамла видела, как он разговаривал с хоббитшей Эзги.

Я скривилась:

– С той самой Эзги, которая поклялась регулярно выводить меня из себя?

Су рассмеялась:

– Да, с ней. И, по словам Дамлы, разговор был довольно долгим. Притом что он выбрал наименее подходящего человека, чтобы узнать, где ты, меня удивило, что их беседа так затянулась.

Меня тоже. Закончив разговор, я застыла, глядя на экран. Нужно было позвонить Кенану, но мои пальцы замерли над его именем в телефонной книжке. Я до сих пор не понимала, что именно меня в нем беспокоило. Когда он был Счастливой бабочкой, мне определенно больше нравилось с ним общаться. Лучше бы он так и остался летать внутри тех синих конвертов…

Боковым зрением я заметила, что мне через плечо кто-то заглядывает, и повернулась. Глаза цвета морской пены улыбнулись мне. Заблокировав экран мобильника, я отпихнула голову Эмира и, пытаясь не обращать на него внимания, продолжила помешивать суп.

Но игнорировать такого человека, как он, было непросто. Эмир оперся о кухонный стол и весело сказал:

– Счастливая бабочка ищет тебя?

Я убавила огонь и повернулась к нему. Похоже, он только что принял быстрый душ: короткие волосы были влажными. На Эмире была темная рубашка, которая хорошо смотрелась с джинсами, застегнутая лишь на несколько пуговиц. Стараясь не пялиться на грудные мышцы, которые танцевали при каждом его движении, я скрестила руки на груди:

– Подслушивание телефонных разговоров и подглядывание в экран тоже нарушают правила приватности, джентльмен.

Его губы растянулись в улыбке, и я поняла, что упустила главное:

– Погоди-погоди… Откуда ты знаешь про Счастливую бабочку?

Эмир скрестил руки, как бы подражая мне, и его брови весело приподнялись.

– Ты рылся в моих вещах?

Он пожал плечами с беззаботным видом:

– В ту ночь, когда я зашел в твою комнату, пока тебя еще не было, я мог кое-что посмотреть. И, если подумать, ты делала то же самое, пока я спал, так что ты сама-то не слишком-то соблюдаешь этикет.

И то правда. Или я просто устала злиться на него, так что лишь раздраженно вздохнула. Эмир был как маленький ребенок, который не может и двух секунд усидеть спокойно. Я уже собиралась вернуться к плите, когда он спросил:

– Так эта бабочка работает в журнале?

Мгновение я колебалась и, не знаю почему, отвела взгляд.

– Да, но он сказал, что на самом деле он репортер, – ответила я и вернулась к супу.

Эмир молчал несколько секунд. Когда он заговорил, в его голосе не было веселья:

– То есть ты привела в мой дом репортера?

Я нервно посмотрела на него. Было ясно, что человеку вроде Эмира, у которого много секретов, такое не понравится. Но несмотря на недовольный тон, его взгляд был по-прежнему озорным, как у ребенка. Не желая давать ему козыри, я ответила равнодушно:

– Если подумать о всех людях, которые тут перебывали, это не такая уж проблема.

Он с веселым любопытством приподнял бровь, и я пояснила:

– Чтобы попасть к тебе в дом, не нужно быть шпионом. Достаточно трех вещей: пара больших сисек и такая же большая задница! Обладая этими сокровищами, ты можешь прошествовать в поместье Эмира Ханзаде по красной ковровой дорожке.

Он громко рассмеялся, затем окинул меня оценивающим взглядом:

– Получается, тебя мне пускать в дом не стоило, Джульетта.

Я сузила глаза, поправила платье и швырнула в него кухонным полотенцем. Эмир хихикнул, выпрямился и подошел ближе. Я сделала вид, что мне все равно, что он стоит так близко, и бесстрастно посмотрела на него. Он же уставился мне в глаза, как тигр, выслеживающий добычу:

– Так для входа в мое поместье достаточно этих трех вещей, да?