– Нет.

– Честное слово.

– Я сказал: нет.

– За что ты так с ней? – Я всеми силами тянула свою злость на поверхность.

Смотрящий молчал, наблюдая за мной своими странными глазами. Телефон продолжал надрываться, но вместо того, чтобы ответить, я прислонилась к стене. Можно было попытаться закинуть Смотрящего в Озеро. Скорее всего, не выйдет, но он хотя бы поймет, что нельзя так с Альбиной.

С нами.

Я нащупала в кармане куртки пачку сигарет. Страшно хотелось закурить. Хотя в подъезде… Хрен с ним. Я достала «Вог» и зажигалку.

– Что, не хватает запала? – усмехнулся Смотрящий. – Быстро ты сдулась.

Я выпустила дым в его сторону.

– Ты же все равно меня не пропустишь. А убить тебя не получится.

– Не получится, – подтвердил Смотрящий.

– И меня ты не убьешь. А мир отлично справится без весны, если что-то пойдет не так. Справлялся же как-то без зимы и лета.

Я безучастно разглядывала бриллиант на безымянном пальце. Альбина там корчится от боли, а я сижу и курю. И даже не пытаюсь… что? Пробить лбом стену?

До чего же странно жить с половиной души и не понимать толком, что чувствуешь.

– Сейчас приедет Фрося. Ее ты пропустишь? – устало спросила я.

– Пропущу, – после паузы согласился Смотрящий.

Я затянулась снова.

– А когда я передам силу, ко мне вернется недостающая часть души?

– Тогда и увидишь.

Да они с Лестером просто названые братья.

По мере того как дым заполнял легкие, напряжение потихоньку отпускало. Я достала телефон – отправить Альбине сообщение, что Фрося в пути, – но тут дверь в дальнем конце узкого коридора отворилась, и в ней показался знакомый длинный силуэт.

Лестер!

Я и не знала, что он теперь тут живет. Лестер, одетый в просторный костюм наподобие пижамы, согнувшись в три погибели, держал за руки маленькую румяную девочку. У нее были короткие русые волосы, круглые щеки и близко посаженные синие глаза. Комбинезон тоже был синий и на удивление чистый. На ногах – белые носочки.

Серьезно? Белые?

– Вот так, моя звездочка, – ворковал Лестер, делая крошечные шаги вслед за девочкой, пока она решительно топала к Смотрящему. – Вот моя умница, ножками уже ходит сама. Чудо, а не ребенок.

От его сахарного голоса хотелось помыться.

Я быстро затушила сигарету о кафель.

– Ты что здесь забыл? – Смотрящий проигнорировал почти дотопавшую до него синеглазку.

– Делаю свою работу, – со слащавой улыбочкой ответил Лестер. Он по-прежнему держал девочку за ручки, и со стороны казалось, будто он кланяется Смотрящему. Тускло-седые волосы свисали по обе стороны узкого лица. – Вот, смотри, Александр, забочусь о первом ребенке Весенней Девы. Жду второго, чтобы позаботиться и о нем. Все как мне велели.

Смотрящий разомкнул губы:

– Тебе не это велели.

– Как же! – с придыханием возмутился Лестер. – Звездочка моя, не трогай дядю, ты ему не нравишься. Разобраться с Девами, проследить, чтобы каждая занималась своим сезоном. Альбина, дурочка такая, любит своих детишек. Она расстроится, если с ними что-то случится. О, привет, Вера. – Лестер поднял белесые брови, сделав вид, что только что меня заметил. – Как поживаешь?

Очень хотелось снова закурить, но я сдержалась.

Дочка Альбины все-таки высвободила ручки из паучьих пальцев Лестера и схватила Смотрящего за колено.

– Дя! – сообщила она уверенно и звонко. – Дя-дя!

– Убери, – процедил Смотрящий.

– А ты пустишь Веру к Весенней Деве? – ласково прошелестел Лестер. – Она такая сердобольная, как раз ребеночком займется.

Я хотела прокомментировать «сердобольную», но не стала.

Лестер увлеченно продолжал:

– Я же не за Весну беспокоюсь. Только за своего подопечного. Как он там… – Он театрально поцокал языком.

– Тебя, может, тоже пропустить? – с мрачной издевкой спросил Смотрящий.

Лестер заботливо отцепил пальчики девочки от его штанины.

– Боюсь, Александр, тут я плохой помощник. По мне, если женщина долго кричит, проще ее прикончить. Да, Танюша? – замурлыкал он. – Чтобы человек не мучился, надо ему помочь…

Тут в квартире что-то грохнуло, будто уронили шкаф. Или разбили несколько ваз сразу. Танюша заревела, и Лестер проворно подхватил ее на руки.

– А еще, Александр, люди от боли иногда творят непредсказуемые вещи, – многозначительно сказал он. – Например, с разбегу прыгают в окно.

Изменившись в лице, Смотрящий распахнул треклятую дверь и ринулся в квартиру. Я поспешила за ним.

– Запомни, Танюша, – донеслось вслед бормотание Лестера, – никаких капризных маленьких детишек. От них одни беды. О, вот и Ефросинья. Пойдем, моя звездочка, они там сами разберутся.

* * *

Небольшая комната с кроватью и огромным шкафом с раздвижными дверцами тонула в сером свете. На улице гремело так, что содрогался потолок. Оконная рама походила на рамку без картины: в ней не было стекла. Видимо, лопнуло, когда Альбина пыталась справиться с болью. Дождь сердито хлестал по карнизу, заливал подоконник и паркет. Хотя формально весна еще не наступила, это уже была не моя злость. Она принадлежала женщине, что, вцепившись двумя руками в железное изголовье кровати, тихо рычала сквозь стиснутые зубы, не отрывая глаз от Смотрящего.

– Ненавижу, – цедила Альбина, и ветер протяжными завываниями вторил ее голосу. – Сука. Ненавижу тебя!

Новая схватка вгрызлась в тело, безжалостной волной прокатилась по позвоночнику – я увидела, как содрогнулась под белой ночной рубашкой хрупкая фигура с огромным животом.

Смотрящий стоял у раскрытого окна в той же позе, что недавно в подъезде, – ноги на ширине плеч, руки сложены на груди, – и молча смотрел на мучающуюся Альбину. Фрося разминала ей плечи. Видимо, она приехала прямо с детской площадки – на лице ни капли косметики, волосы скручены в гульку, спортивный костюм из мягкого плюша плотно облегает располневшую фигуру. Фрося то и дело ежилась от порывов ветра, но куртку принести не просила.

Я сидела в узком закутке между стеной и шкафом, борясь с отчаянным желанием закурить, но при роженице не решалась – и в итоге сверлила Смотрящего взглядом, прикидывая, как с ним расправиться. Вытолкнуть в окно? Вряд ли разобьется. Превратить в ледышку и разбить? Вроде я видела такое где-то в мультике…

– Интервал между схватками полторы минуты, – констатировала Фрося, сверившись с розовыми часами на руке. – Дай посмотрю, как там.

Она беспардонно задрала на Альбине ночнушку, обнажив напряженные худые ноги. Присела на корточки, развела руками бедра.

Альбина снова утробно зарычала, и я прикрыла веки. В этом звуке было столько глухой, безнадежной ярости, что отзывалось даже тем ошметкам души, что у меня остались.

– Пока не тужься, – велела Фрося, опуская ночнушку. – Дыши ртом. Можешь лечь, если хочешь.

Альбина не шелохнулась, только плечи и грудь ее заметно вздымались на каждый вдох, пальцы побелели на реечном изголовье. Фрося оглянулась на меня, потирая плечи.

– Есть сигареты, Вера?

Я пошарила в кармане, протянула ей пачку вместе с зажигалкой.

Пока Фрося курила, отвернувшись от нас и игнорируя Смотрящего, я все-таки выбралась из своего угла и подошла к Альбине. Сердце ее билось рвано и часто, прозрачно-русые волосы липли ко лбу и щекам, глаза метали серые молнии.

– Аля, прости, – шепотом сказала я.

Она качнула головой, наградив Смотрящего очередным испепеляющим взглядом.

– Ты не виновата, – устало отозвалась она.

Новая схватка вышибла воздух из ее легких. Страдание исказило тонкие черты, выщипанные брови почти сошлись на переносице. С губ сорвался мучительный стон.

Я коснулась ее руки.

– Дыши.

– Руки убери, – холодно приказал Смотрящий.

– Я ничего не делаю! – огрызнулась я.

– Вот и не делай.

Я обернулась. Он так удобно стоит у окна. Может?..

В черных глазах предупреждающе взвился туман.

– Попробуй, – без улыбки сказал Смотрящий.

– Хотя бы не пялься!

– Нет, Вера, пусть смотрит, – пробормотала Альбина и с тихим выдохом опустилась на корточки, широко расставив ноги. – Пусть смотрит и знает, что это первый и последний раз, когда я рожаю его ребенка.

Новая судорога скрутила измученное тело. Фрося выбросила сигарету в дождь и скомандовала:

– Ну все. Можно тужиться. Только плавно, на выдохе, а то порвешься.

Фрося обошла ее и примостилась внизу, заглядывая туда, куда я предпочла бы никогда не смотреть. Александр так и не сдвинулся с места. Фрося давала команды: тужься, подожди, дыши, теперь дыши глубже, расслабься, соберись…

У окна налило уже целую лужу. Я отрешенно разглядывала кладку на кирпичных стенах и черно-белые фотографии под самым потолком. На них Альбина позировала в причудливых позах – завершив карьеру танцовщицы, она стала преподавателем йоги. На одной фотографии она держала упитанную розовощекую Танюшу – та тянула ручки к фотографу, а ножками упиралась в колени матери.

Пару раз я сидела с Танюшей, пока Альбина уходила по делам. Закрывалась в соседней комнатке с расстеленными пеленками и свежим ароматом сирени и на время сбегала от всего: от голосов, без конца зовущих смерть, от мира, в котором женщины не выбирали свою судьбу, а волшебство им впаривали насильно – и заставляли просто жить. Так, как постановил кто-то другой. Мироздание. Смотрящие. Бог.

Альбина взвыла особенно жалобно, и Фрося громко сообщила:

– Пошла головка! Вера, принеси пеленку и таз с водой. И еще один пустой.

Я кинула последний взгляд на Альбину, которая уже стояла коленями на полу. Рубашка задралась к огромному животу, блестящая бордово-алая плоть натянулась, готовясь вытолкнуть голову ребенка.

Займись делом.

Тазик. Пеленки. Теплая вода. Я на автомате собирала то, что велела Фрося. Удивительно, что в прошлый раз мы с Альбиной справились одни. Впрочем, в прошлый раз она не мучилась. Сколько нужно пеленок? Обтереть ребенка, завернуть. И шапочку обязательно. Ножницы еще… Перекись водорода. Нужно будет перерезать пуповину.

Когда я вернулась в комнату, Смотрящий склонился над замершей на кровати Альбиной и что-то ей говорил.

– Ты не можешь отказаться, – донеслось до меня.

Я остановилась с тазиком в руках. Она что, уже родила? Альбина не открывала глаз. Ребенка нигде не было видно.

Да что произошло-то?

– Фрося?.. – нерешительно спросила я, попутно размышляя, не заморозить ли Смотрящего, пока он так стоит.

Фрося курила в окно. Дождь потихоньку заканчивался, но воздух был до того влажный, что казалось, из него вот-вот польется вода.

Лицо Альбины побелело, волосы тускло-золотистым облаком разметались по подушке – она перестала их красить после того, как ушла из клуба. Одеяло кто-то снял, и в своей белой рубашке она напоминала покойницу на смертном одре.

– А ты думал, если она рожать будет не как Весенняя Дева, а как обычная женщина, она и превратится в обычную женщину?

– Ребенок же задохнется! – выпалила я.

Это не говоря уже о том, что и Альбина тогда вряд ли выживет.

Пора звонить Петровичу. Где мой телефон… Я с третьей попытки нашла его в кармане.

– Да, Вера. Родили детенка? – с ходу спросил Петрович.

– Еще нет. – Я отошла к двери, чтобы создать хотя бы иллюзию личного пространства. – Дмитрий Петрович, роды остановились. Потуг больше нет. Ребенок не вышел.

– Звони в скорую.

– Мы сами ничего?..

– Вера, если родовая деятельность замерла, ребенка надо доставать. Срочно. Скорую. Все, давай. Расскажешь потом, как прошло.

Он положил трубку.

Ощущение было такое, будто на меня готовится рухнуть потолок. Слабо верилось, что сегодня утром я преспокойно пила кофе рядом с Аскольдом и обсуждала его интервью очередному интернет-изданию. Хотя обычно катастрофы так и случаются: неожиданно, на пустом месте.