– Готовые зелья. Созревающие экстракты. Ректификационную колонку. Стекло, колбы, пробирки. Клубни родиолы, мох и травы, – непослушными губами произнесла я.

– Какой мох, какие травы? Что могло вызвать пирофорную реакцию? – блеснул термином офицер.

– Что вы несете? Там не было препаратов, способных к самовозгоранию! – взвилась я. – Жидкие зелья самопроизвольно не воспламеняются! Там противопожарная руна!

– Да что вы? – обманчиво ласково спросил офицер. – Тогда каким образом могло выгореть содержимое вашего ящика? Вместе с ящиком?

– Никак оно не могло выгореть! Это диверсия либо провокация… Кража интеллектуальной собственности!

– Так, – веско сказал декан. – Вы меняете куратора и тему дипломной работы с этого дня.

Что? Что?! Да как такое возможно? Я все жилы себе вытянула с этими ноотропами, у меня уже диплом почти написан и зелья готовы… были. Почему молчит мур Ларим? Как свою фамилию в статью вписать, так он не стеснялся!

– Это невозможно. Я не успею подготовить новую работу, – выдавила, убедившись в молчании научного руководителя.

– Отныне ваш куратор мури Эванс. Придется успеть, – декан повел мужественными плечами и покинул лабораторию. О нет, только не она! Не работа, а сплошное противостояние будет!

– Не могла взять тему попроще? – ехидно усмехнулась мури Эванс. – Ожирение, потливость, веснушки, окрашивание волос, натоптыши, стойкие духи? Непременно надо было выпендриться?

Я опустилась на стул у двери и закрыла лицо руками. Все кончено. Мой диплом уничтожен. Я должна неимоверную сумму компании. Если я не смогу защитить диплом, меня выгонят из общежития в тот же день. Куда я пойду? На панель? Я слышала краем уха о черных лабораториях, где маги-рабы создавали запрещенные зелья и артефакты, но…

– Держите ее! – воскликнула вдруг мури Эванс.

Ее голос пробился до меня, будто сквозь толщу воды.

Мне неоднократно приходилось бывать в лечебнице, и я без труда определила свое местонахождение. Возле меня жужжала целительская конструкция из полудрагоценных и драгоценных камней, и испуганно таращила глаза Хольда, помощница старшей целительницы.

– Венди, ты что? Переутомилась? – шепотом спросила она, выравнивая проволочный угол лечебного артефакта.

– В точку. Переутомилась, – безрадостно кивнула я. У меня украли дипломную работу! Мой ящик сперли! Да еще предстоит почти полгода изощренных издевательств от мури Эванс. И новая работа. Я закрыла глаза и застонала.

– Нет, нет! К ней нельзя! – Хольда встала насмерть в дверях палаты и не пускала офицеров. – Да хоть главный инквизитор, пускать к Венди никого не велено! Полный покой! У нее ядро на грани разрыва!

Я горестно вздохнула. Мало неприятностей, еще и здоровье пошатнулось. Впрочем, для укрепления и стабилизации ядра есть один чудесный эликсирчик… Мне нельзя болеть! Мне просто некогда.

Впрочем, для декана нашего факультета Хольда сделала исключение.

– Итак? – магистр Тариэль Бревис пошевелил идеальными изумительными бровями.

У магистра в предках отметились эльфы, и их изысканная красота в полной мере сказалась в нашем декане. Изящный, тонкокостный, длинноногий, с платиновым длинным хвостом, он вызывал трепет в животе у первокурсниц и поголовное слюноотделение у технического персонала. И специалистом он был хорошим, растения всегда охотно отзывались эльфам.

Я привыкла его видеть с раннего детства, он дружил с папой и часто приходил к нам. Они то весело смеялись, вспоминая студенческие проделки, то ожесточенно спорили над очередной гениальной формулой. Магистр Тариэль выбил мне стипендию и помог с общежитием.

– Не мог ящик взорваться бесследно! Кто-то его украл!

– Нам всем приказано придерживаться версии со взрывом, – тихо сказал магистр, складывая ногу на ногу. – Твои наработки, увы, слишком понравились военному ведомству. Делать стимуляторы из болотного мха и сорняков чрезвычайно перспективно. Твой диплом изъят и засекречен.

– А патент? Рецептура?

– Патентовать зелье можно было бы после официальной защиты диплома.

– То есть, меня попросту обокрали? – горько убедилась я.

– Есть и хорошая сторона: тебя не арестовали и не заперли в военной лаборатории. Дадут доучиться, – магистр покачал ногой. – Сделаешь какое-нибудь условно-полезное средство от прыщей, защитишь диплом, получишь специальность и рабочий сертификат.

– И буду сто лет отрабатывать долги отца, – угрюмо продолжила я.

– Какие долги? У Лоренса не было никаких долгов!

Я вытаращила глаза и посмотрела в безмятежно-зеленые глаза декана.

– К-как же… «Верена Фармари»?

– Так это они твоему отцу должны были выплатить за эксклюзивное право использования одного занятного зельица.

– Но их юрист сказал точно, что я должна фирме два миллиона!

Теперь глаза вытаращил декан.

– Что за дикая сумма? Откуда?

– Он сказал, неустойка за невыполненный заказ, – нахмурилась я.

– Так! – декан вскочил и наклонился над моей кушеткой. – Ты что-то подписывала? Тебе показывали бумаги? Документы? Формулы?

– Да, мне показали договор с подписью отца. Я там уже целый месяц работаю… даже почти два. Бесплатно, – добавила шепотом и вжалась в подушку.

– Тебя оформляли в отделе кадров?

– Да, там сделали жетон-пропуск.

– Ты где-то расписывалась? Контракт читала?

– В журнале за получение жетона, – растерянно ответила я. – Не было никакого контракта. Мне сказали, ничего не нужно, действует договор, подписанный отцом.

– Замечательно! – магистр отвернулся к окну. Посмотрел в него минуты две и сказал:

– Придется дипломникам ввести курс по праву. С экзаменом!

– А что случилось? – я почувствовала себя донельзя глупо.

– Почему ты не пришла ко мне и не сказала, что у тебя вымогают немыслимую сумму? Зачем у нас в академии целый штат законников, если лучшую дипломницу облапошили, как ребенка?

– Но они сказали, что подадут в суд и докажут… тогда сумма удвоится.

– Венди, ты конечно, наследница, только наследовать тебе нечего. Нет наследства – нет обязанности принять долги наследодателя. Контракт твоего отца окончился автоматически с его смертью. Никто не может заставить тебя что-то отрабатывать по его договору!

Я часто заморгала.

– Они сказали, что сегодня переведут меня с фасовки на растворы…

– Фасовка?! – Декан зарычал. – Примитивная тупая работа для лучшей зельеварки курса? Тебе самой это не показалось странным?

– Это испытательный срок. Даже интересно было, – пролепетала я.

– Бедная девочка! – Декан вздохнул, погладил меня по голове, как собаку и вышел из палаты.

Хольда застала меня в полном расстройстве, слезах и соплях.

– Ну почему я такая ду-у-ура? – спросила я ее, сморкаясь в салфетку.

– Ты умница! Только в своем деле. А в другом деле, незнакомом, любой человек окажется дураком. Нельзя все знать и во всем разбираться, – резонно ответила Хольда. – Вот моя бабушка разбирается абсолютно во всем: в политике, экономике, спорте, кулинарии, моде, психологии, педагогике… Но чем намазать колени, она спрашивает у меня! Правда, всегда критикует мои советы, и никогда не бывает довольна, – вздохнула Хольда.

Целители продержали меня в лечебнице до самого утра понедельника.

Утром я пошла на занятия. Нельзя было отстать, экзамены совсем скоро.

На лекции по конформности артефакторных модулей все перешептывались и пялились на меня. Я смотрела только на доску и в тетрадь, с тоской ожидая перемены.

– Что, звезда курса, говорят, ты завалила диплом? – ко мне приблизилась первая красавица Мэдлин со своими подпевалами Ойрой и Кристаль. Темой диплома Мэдлин было создание стойкого красителя для окраски бровей. Очень животрепещущая тема! Ойра занималась средствами для эпиляции, а Кристаль кремом от морщин. Зато теперь я знаю, что в вереновский крем от морщин входит яд тропических сороконожек и никогда его не куплю!

– Не волнуйся, Мэдди, сделаю новый. Создам зелье для ращения ресниц, например. Или эликсир от угревой сыпи.

– Тебя вчера по всей академии разыскивал мужик, кто он?

– Меня? Мужик? – что за глупости? Я и мужчина, уже смешно!

– Красивый, высокий, в кожаной куртке, – уточнила Ойра.

У меня был только один знакомый парень в кожаной куртке, но что ему делать в академии? Салон синего рейдоса намного предпочтительнее обшарпанной общаги. Он по возрасту давно не студент, старше меня лет на восемь, не меньше. И девушка у него должна быть яркая, броская, модно и дорого одетая. Блондинка. С тугими завитыми локонами, пухлым капризным ртом, идеальной фигурой и бесконечными ногами. На Мэдлин и ее подруг он даже не посмотрит, хотя отец Мэдди баснословно богат и Мэдлин натуральная блондинка. Впрочем, мне какое дело, на кого он будет смотреть?

– Наверное, из службы безопасности академии, отчет составить, – предположила я, на что Мэдди презрительно фыркнула.

Глава 4. Неудавшиеся похороны.

После лекций и беседы с законниками я бездумно вышла из ворот академии. Морально была опустошена и раздавлена. Это же надо быть такой наивной идиоткой и верить всему, что говорят! Только что мне убедительно доказали, что мне не то, что диплом и ценные зелья, мне погремушку давать в руки нельзя: отдам первому, кто попросит, да еще уговаривать буду.

Расследование гибели отца вовсе не закончено, в нем много белых пятен, и рано говорить о каком-либо результате. Нет, законники были вежливы, педантично разъясняя мне положения законов, но я просто видела в их глазах жирную надпись «ДУРА». И даже утешающее заявление, что девушке, никогда не сталкивающейся с изнанкой жизни, простительна некоторая легковерность, меня не успокаивала.

Стены академии давили. На работу мне больше не нужно, я видела, с каким азартом законники взялись за составление претензии к «Верена Фармари». Не будь я студенткой, меня не стали бы защищать, я бы и не знала, что меня обманули. Да еще так нагло!

Зазвенел колокольчик подъехавшего омнибуса, и я тут же шагнула на ступеньку. Прокачусь, проветрю мозги, а слезы осушит ветер. Никто и не заметит, что я плачу.

Сегодня было не менее сыро и промозгло, весна забыла придти в Десадан. На крыше омнибуса никого не было, все норовили спрятаться от ветра внутри кареты. Никто не мешал мне лить слезы по моим разбитым мечтам.

Папа обещал мне на выпуск самое красивое платье, какое я только захочу. После праздника – поездка на курорт и может быть, знакомство с интересным мужчиной. Папа смеялся, что на курорте для богатых встретить обеспеченного мужчину вероятность больше, чем в рыбацкой деревушке. Он заботился обо мне. А я даже не знала, над чем он работал в последнее время, не слушала его. Настолько была поглощена собой и своими эгоистичными заботами. Я отвратительная дочь.

– Тпру! – возница омнибуса натянул вожжи, останавливая пару флегматичных бретонцев.

Внутрь влетела стайка щебечущих девушек. Только бы они не полезли наверх! Я отвернулась не желая видеть чужую радость. С омнибусом поравнялся роскошный открытый катафалк. О да, вот то, что мне больше подходит под настроение!

Четверка белых лошадей с черными султанами, белый атлас, гирлянды из белых роз… Это весной-то, когда для белых роз не сезон! Их пришлось везти из соседнего Невасама, не иначе! Гроб был открыт, и в нем покоился пожилой военный в парадном мундире. Надо же, сколько орденов заслужил! Седые волосы веером лежали на подушке, ветерок шевелил пышные седые усы. Какой необыкновенно нарядный, респектабельный покойник. А папу не нашли. Не откопали, хотя там работала целая бригада магов-земельщиков. На месте нашего дома теперь голый пустырь.