Обманный бросок (страница 15)
Опустошив косметичку, я раскладываю все свои средства на полочке в том порядке, в котором буду их использовать. И вдруг я замечаю, что у меня нет зубной щетки.
Я выглядываю из ванной и вижу, что Исайя разговаривает по телефону.
– Можешь спросить, есть ли у них зубная щетка? Я забыла свою.
– Ладно, отлично, – говорит он в трубку. – А у вас там не найдется лишней зубной щетки? Моя лучшая половинка забыла свою.
При словах «лучшая половинка» он подмигивает мне.
– Ох. Ладно, а в продаже? – Он кивает. – На выходе. Аптека на углу. Идеально! Так и сделаем. Большое спасибо, Полли! Я надеюсь, что ты тоже отлично проведешь вечер. Не переутомляйся.
Флирт.
Исайя вешает трубку.
– Бесплатные щетки закончились, а в магазине их не продают. Неподалеку есть аптека, и я узнал, как тук нейда пройти.
– У Полли?
Его губы кривятся в ухмылке.
– Ревнуешь?
Он хватает первую попавшуюся рубашку и натягивает ее, а затем и кепку – разумеется, задом наперед. И мое тело еще раз напоминает о том, чего оно желает, на что способно и что ему совсем не противен мой муж, пусть и выбранный спьяну.
– Готова? – Исайя сует ключ от номера в задний карман брюк.
– Готова к чему?
– Идти за покупками.
На моем лице написано недоумение.
– Ты собирался на встречу с Трэвисом и Коди.
– Я хотел пойти с ними только потому, что у меня не было других планов. А теперь они появились, так что идем.
– Сходить в аптеку – это не план.
– Для меня – план. – Исайя придерживает для меня дверь. – Давай, Кенни, займемся семейными делами.
Стоя бок о бок, мы с Исайей изучаем стенд с зубными щетками.
Не знаю, почему я не схватила первую попавшуюся, чтобы мы могли уйти. Я растеряна и совершенно сбита с толку: рядом со мной стоит гигантский бейсболист, которого я знала только как дамского угодника. Но вместо того, чтобы провести выходной со своими друзьями, он пошел со мной за средствами для гигиены полости рта.
Наконец Исайя протягивает руку, чтобы взять одну из щеток.
– Вот, – говорит он, вручая ее мне. – Красная. Ты ведь любишь красный цвет, верно?
– Это оранжевый.
– О. – Его щеки слегка розовеют. – Виноват.
Забрав у меня зубную щетку, он вешает ее обратно и сразу же убирает руки в карманы, как будто испытывает неловкость.
Так же было в Вегасе, когда он схватил пару туфель, которые были не красными, как он думал, а розовыми.
Я не прошу объяснений, но Исайя все же решает их дать.
– Этот цвет очень похож на твои волосы, а Трэв как-то сказал мне, что они рыжие. Я знаю, что это не просто рыжий цвет – это оберн. Кеннеди Кей Оберн.
Трэвису пришлось сказать ему, что у меня рыжие волосы?
Одежда, которая не сочетается по цвету… Он ошибается, подбирая цвета. Ему пришлось спросить о цвете моих волос…
– Исайя, ты дальтоник?
Он смущенно улыбается…
– Да.
Как я могла не знать об этом? Неужели я пропустила что-то в его медицинской карте?
Теперь многое становится понятным. Он неправильно подбирает носки. Его одежда не сочетается по цветам. Меня пронзает чувство вины: я нагрубила, сказав, что он одевается так, словно ему все равно. На самом деле он просто не понимает, когда вещи не подходят друг к другу!
– Не то чтобы я видел мир черно-белым, – продолжает Исайя. – Это называется протанопия [13]. У меня проблемы с восприятием красного цвета. Я вижу его как зеленый. По крайней мере, так мне говорят.
Конечно, я знаю, что такое протанопия, дальтонизм. Это означает, что у Исайи отсутствуют или повреждены длинноволновые колбочки, из-за чего он не может различать оттенки красного. Оранжевые и теплые коричневые тона также кажутся ему оттенками зеленого или синего.
– Ты запомнил цвет моих волос?
– Да, – сдержанно улыбается он. Я никогда не слышала, чтобы этот самоуверенный шорт-стоп был так смущен. – В тот день, когда мы познакомились в туалете, я не смог определить цвет твоих волос. По большей части я отличаю только блондинок и брюнеток, поэтому и спросил Коди, какого цвета твои волосы, и он сказал, что это оберн. Кеннеди Кей Оберн. – Его взгляд скользит по моим волосам, и он нежно накручивает прядь на палец. – Никто больше не может быть Кеннеди Кей Оберн.
Это вовсе не так, но я солгу, если скажу, что от этих слов мое якобы холодное сердце не потеплело.
Подняв глаза, я наблюдаю за этим мужчиной, который слишком много улыбается и помнит цвет моих волос. Он совсем не такой, как я ожидала.
Его рука скользит от кончиков моих волос к локтю. Я невольно вздрагиваю, но только потому, что его прикосновение теплое, и это неожиданно, а не из-за того, что мне не понравилось. Тем не менее он мгновенно убирает руку.
– Прости.
Отлично.
Он, как и Коннор, быстро поймет, что со мной что-то сильно не так.
Мои щеки пылают, и я перевожу взгляд на стенд с зубными щетками, надеясь скрыть румянец.
– Кенни, можно тебя кое о чем спросить?
Нет.
– Мне нравится мягкая щетина. Видишь те, что с мягкой щетиной?
– Кеннеди.
Я осторожно встречаюсь с ним взглядом. Его лицо выражает крайнюю степень беспокойства.
В конце концов он поймет, что, хотя мне почти тридцать, физические прикосновения иногда кажутся неприятными. Он думает, что я ему нравлюсь, но это скоро пройдет. Так будет лучше. Его представления о той, на ком он женился, развеются, как только Исайя узнает, какая я на самом деле.
– Могу я тебя кое о чем спросить? – повторяет он.
– Можешь.
Исайя говорит очень осторожно:
– Кто-нибудь прикасался к тебе так, как тебе не нравилось?
– Нет, – быстро успокаиваю я его. – Нет, дело не в этом.
– Я просто не хочу, чтобы ты чувствовала дискомфорт, но иногда мне кажется, что ты испытываешь его из-за меня.
Может, стоит расставить все точки над i? Будет гораздо лучше, если он избавится от чувств, которые, как ему кажется, Исайя ко мне испытывает.
Я быстро переключаю все внимание на него в надежде запомнить этот блеск в глазах, прежде чем он исчезнет навсегда.
– Дело не в том, что ко мне прикасались так, как мне не нравилось. Дело в том, что ко мне вообще никогда по-настоящему не прикасались.
У меня покраснели щеки? Они стали такими горячими.
– Не понимаю.
– Я, эм… – Сухость в горле мешает говорить. – Кажется, впервые меня обняли в колледже.
Его карие глаза расширяются. Ну, началось! Это должно очень быстро развеять чувства, которые он испытывает.
– Меня воспитывали совсем не так, как тебя. Я провела детство в одиночестве, изолированная от всего мира. Меня растили няни, а когда я подросла, отправили в школу-интернат. Знаю, это душещипательная история ребенка из богатой семьи. – Я неловко усмехаюсь. – Я видела родителей только на праздниках и общественных мероприятиях. Пока не стала старше, я не осознавала, что объятия и прикосновения – это обычное дело. Знаю, это странно, и я сама странная, но я работаю над этим. Когда ты прикасаешься ко мне, это просто непривычно.
И вот, стоя в аптеке в центре Атланты, я наблюдаю за тем, как исчезает влюбленность Исайи Родеза. Он ничего не говорит, просто изучает мое лицо, а потом наконец спрашивает:
– Ты хочешь, чтобы к тебе прикасались?
Я моргаю. Он точно хотел сказать именно это? Не «теперь понятно, почему ты такая фригидная сучка»?
Хочу ли я, чтобы ко мне прикоснулись? Меня никогда не спрашивали об этом. Я отвечаю шепотом:
– Да.
– Я?
– Да.
Исайя слегка, но искренне улыбается:
– Хорошо.
Он тут же поворачивается к стенду с зубными щетками, как будто только что не узнал, что я ненормальная.
– Те, что с мягкой щетиной, здесь. – Он указывает на правый верхний угол.
И это все? Весь разговор?
– Какой твой любимый цвет?
Да, кажется, об этом и шла речь.
– Мне нравятся нейтральные тона. Черный. Белый. Бежевый.
– Я не собираюсь покупать тебе бежевую зубную щетку. Ты видишь все цвета спектра и выбираешь бежевый? Ну же, Кенни!
Я рассматриваю щетки, и на моем лице появляется улыбка.
– Может быть, фиолетовая? – Приподнимаясь на цыпочки, я пытаюсь достать фиолетовую зубную щетку со второго ряда сверху.
Я не могу дотянуться туда даже в своих кедах на платформе, и Исайя слегка нависает надо мной, чтобы ее взять. Я замечаю, что он старается не касаться меня ни одной частью своего тела. Пожалуй, такое мне не нравится.
– Эта? – спрашивает он, указывая на щетку, к которой я тянулась.
– Да.
Исайя снимает ее с полки.
– Ты не различаешь и фиолетовый?
– Да, я думал, это синий.
Его взгляд прикован к моей левой руке, но Исайя не прикасается к ней.
– Это, – говорит он, имея в виду кольцо своей мамы. – Оно ведь фиолетовое, верно? Я всегда считал, что оно фиолетовое.