Братья Микуличи (страница 12)
Мстислав, едва его голова коснулась подложенной под неё сумы, тут же затих, провалившись в сон. Тархан, свернувшись у самых углей, мелко подрагивал, будто в ознобе. Его бледное лицо во сне то и дело искажалось страдальческой гримасой, губы шептали что-то неразборчивое на своём, степном наречии. Мальчишку скрутила хворь – запоздалая плата и за ледяные объятия Властницы, и за погоню призрачной орды. А может, и сам этот лес, чуя в нём слабость, впился в него незримыми клыками.
Борослав сурово сдвинул брови и подбросил в костёр охапку сухих веток. Пламя взметнулось, заплясало, отгоняя плотные, маслянистые тени. Ночь не сдавалась. Она дышала ему в затылок могильным холодом. Глаза слипались, тело, измотанное переправой и долгой дорогой, молило о покое. Стоило на миг прикрыть веки, как дрёма тут же ласково окутывала его, убаюкивала мирным треском костра.
Вдруг совсем рядом, так близко, что волоски на загривке встали дыбом, раздался протяжный, тоскливый вой. Не волчий – иной. В нём слышался плач покинутого дитя и скрежет гнилых зубов.
Богатырь вздрогнул, дико озираясь. Никого. Он яростно тряхнул головой, отгоняя наваждение. Но стоило огню чуть приутихнуть, как во тьме, обступившей их поляну, то тут, то там начали вспыхивать огоньки. Зелёные, как болотная топь. Синие, как предсмертный холод. Им вторил зловещий хруст, будто кто-то огромный, невидимый, шагал по лесу, ломая вековые деревья, как сухие прутья.
Холодный, липкий страх, которого он не знал в самой отчаянной сече, прокрался в душу. Борослав придвинул к себе свой исполинский меч. Прохладная рукоять привычно легла в ладонь, и одна лишь близость верного оружия согрела сердце, прогнала стыдную дрожь.
Лес ожил. Кособокие, узловатые подобия людей, сплетённые из гниющих корней и тьмы, тянули к нему свои кривые руки-ветви. Они не нападали в открытую, нет. Они возникали на краю света от костра, качались, корчились и беззвучно шевелили губами-щелями, суля ему покой и прохладу вечного сна. Борослав отмахивался мечом – клинок со свистом резал лишь воздух, но в ответ раздавались хриплые, полные сожаления вздохи, и нечисть отступала, растворяясь во мраке.
Проклятущий!
Тархан у огня застонал громче. Брат рядом заворочался, что-то неразборчиво мычал во сне. Видать, и до них добрались духи этого леса. Лесовик балует, не иначе. Ничего, до утра бы продержаться, а там, под солнцем, станет легче. Борослав снова и снова подбрасывал дрова в огонь, и тьма нехотя отступала, но не уходила, затаившись за деревьями и выжидая. Он держал оборону до первого серого луча, что с трудом пробился сквозь чёрную листву.
МСТИСЛАВ
Мстислав зевнул так, что челюсть свело, и нехотя сел. Ощупал шею, покрутил головой, разминая затёкшие мышцы. Состояние было такое, будто его всю ночь месили цепами, а после ещё и конями топтали.
– У-ух, – выдохнул он, с неудовольствием оглядываясь.
Куда это их бес занёс? Лес был чужой, неприветливый. Могучие, змеевидные корни выпирали из земли, похожие на жилы чудовища. Пахло гнилью и сырой землёй, и от этой вони мутило.
– Борослав, – хрипло позвал Мстислав.
Старший брат, дремавший сидя, дёрнулся и запоздало схватился за меч. Глаза его были красными, лицо – серым от усталости.
– Тише ты, – укоризненно осадил его Мстислав, кивнув на Тархана.
Степняк лежал у догорающего костра, скрючившись. Бледное лицо покрылось синюшной испариной, тело сотрясала лихорадка. Мстислав приложил ладонь к его лбу – огонь.
– Захворал, – заключил он, отдёрнув руку. – Коли знахаря не сыщем, помрёт малец.
Борослав яростно помотал головой, окончательно прогоняя остатки сна. Он торопливо поднялся, на ходу поправляя рубаху, и натянул просушенные у огня сапоги.
– Нельзя здесь мешкать, – глухо произнёс он, и впервые в его голосе Мстислав услышал неприкрытую тревогу. – Лесовик всю ночь вокруг кружил, сжить со свету норовил. Похоже, до самого Черниг-Леса добрались. Назад дороги нет. Только вглубь. Ведьма тут жить должна.
– С ума сошёл? – опешил Мстислав. – Какая ещё ведьма? Ты что удумал?!
– Ты над мальцом потешался, а я слушал, – вкрадчиво пояснил старший, и Мстислав почувствовал, как щёки заливает краска. – Много он чего дельного сказывал. А ты всё шутки шутил.
Мстислав проглотил обиду. Укор был справедлив, но что поделать с натурой своей?
– Так вот, в его сказах, – невозмутимо продолжал Борослав, – главное было то, что все россказни о ведьме – домыслы да страхи бабьи. А на деле – ведунья она, травами лечит, людям помогает.
– И ты решил на наших шкурах проверить, так ли оно? – не удержался от едкого замечания Мстислав.
– А есть у нас иной выбор? – отрезал Борослав, и его взгляд стал твёрд, как кремень.
Выбора не было.
Собрались наспех, о завтраке и не помышляя. На Тархана, что в беспамятстве прижимал к груди свою суму с картой, натянули штаны, рубаху, халат. Чертыхаясь, Мстислав взвалил почти бесчувственное тело степняка себе на спину.
– Ух, костлявый, а тяжёл, зараза, – пробурчал он, продираясь сквозь заросли.
Шли долго. Конца и края этому лесу не было видно. Могучие корни, будто назло, раскинулись по земле огромными волнами – приходилось либо обходить их, делая крюк, либо переползать, тратя последние силы. Мстислав всё чаще опускался на колено, но, поймав на себе тяжёлый взгляд брата, упрямо поднимался и шёл дальше.
Во время очередной передышки он опёрся о ствол дерева, жадно хватая ртом воздух. Ноша казалась неподъёмной.
– Давай я, – раздался за спиной голос Борослава.
Мстислав обернулся. Брат был бледен, глаза ввалились, под ними залегли тёмные тени. Сам на грани истощения.
– Сам, – выдохнул Мстислав, через силу поднимаясь на ноги. – Ты всю ночь не спал.
Он упрямо побрёл дальше, стирая с лица едкий пот. Скинуть бы обузу… и делов-то. Пусть валяется…
Чёрт! Совесть колола больно, не позволяя бросить мальца. Вроде и не свой, а всё ж… Привык.
Впереди раздался треск. Листва неестественно зашелестела, в стороны полетела щепа, будто стадо свирепых туров ломилось сквозь чащу. Стволы деревьев оживали. Они покачивались, поскрипывали, а их ветви-руки со свистом рассекали воздух, норовя хлестнуть, схватить, утащить.
Борослав отмахивался мечом от загребущих сучьев, что стегали его, точно розги. Лезвие исполинского меча отсекало вражьи «руки», и те с хлюпаньем падали на землю. Дерево с гулом сотрясалось, а потом замирало, но тут же оживало соседнее.
Надо помочь! Мстислав уже было порывался сбросить Тархана, как вдруг Борослав, проскользнув под очередной нападающей веткой, с размаху рубанул мечом по толстому стволу. Глухой удар – и в коре осталась глубокая рваная рана, из которой засочилась тёмная, густая жижа. Дерево затихло. И разом всё вокруг вымерло. Наступила зловещая, напряжённая тишина.