Детвора гурьбой неслась по обочине, заливаясь весёлым смехом. Девицы, кто постарше, всхлипывали, утирая слёзы концами платков, а бабы причитали на всю улицу. Микуличи шли, глядя прямо перед собой, с лицами непроницаемыми. Ежели с каждым заговаривать – до ночи не уйдёшь.

Лишь раз братья остановились, когда миновали последние избы и ступили на поле, поросшее клевером. Обернулись. Поклонились в пояс родной деревне и людям, что махали им вслед. Борослав, присев, зачерпнул горсть земли, высыпал в тряпицу, туго завязал узел.

– Это ещё за чем? – хмуро буркнул Мстислав, не понимая.

– Своя землица в чужом краю душу греть будет, – просто ответил Борослав и спрятал узелок за пазуху.

Мстислав поглядел на брата, на удаляющуюся деревню, криво усмехнулся и тоже нагнулся. Зачерпнул земли, ссыпал в ладонь и сунул в карман порток.

– Пусть и моему сердцу теплее будет.

Вскоре гомон толпы затих, и братья остались одни посреди бескрайнего поля, овеваемого тёплым ветром. Они шли бодрым шагом, с показным молодечеством, вот только на сердце у обоих скреблись кошки. Как-никак, столько лет дома сидели, а тут вмиг собрались и отправились на край света. Туда, откуда, по слухам, ещё никто живым не возвращался.

ГЛАВА 3

МСТИСЛАВ

– Язык мой – враг мой, – в сотый раз за день прошипел Мстислав, утирая со лба пот рукавом рубахи. – Чтоб ему отсохнуть…

Ярило-батюшка в зените не пекло – жарило. Воздух дрожал и плавился над пыльной дорогой, а раскинувшиеся по обе стороны поля, ещё недавно радовавшие глаз сочной зеленью, пожухли и понуро клонили к земле головки полевых цветов. Каждый шаг давался с натугой, будто ноги не в сапоги были обуты, а в пудовые гири.

– Брат, а брат, давай передохнём, а? – жалобно протянул Мстислав, вконец изнемогая. – Душа горит, в горле суше, чем в полынской степи. Ну хоть глоток бы студёной водицы…

Борослав, шагавший впереди, даже не обернулся. Его широкая спина была прямой и несгибаемой, словно он не знойный путь мерил, а по прохладным палатам княжьим прогуливался.

– Рано, – глухо, как из бочки, донеслось в ответ.

– Да какое ж рано! – взвился младший брат. – Ноги в сапогах горят, будто на угольях пляшут! Мы ж не железные! Силы-то ещё пригодятся, сам ведаешь.

– Потерпи, – и снова этот короткий, тяжёлый, как удар молота, ответ.

Мстислав зло сплюнул в пыль. Потерпи. Легко ему говорить! Исполин. Скала. Вепрь лесной. С него этот зной – что с гуся вода. А он, Мстислав, не из того теста слеплен. Он для другого рождён: для песен под гусли, для плясок до упаду, для сладких речей да девичьих объятий. А не для того, чтобы ноги по стёртой в пыль земле бить, преследуя невнятную братнину мечту.

А ведь и впрямь – мечту. Мстислав нет-нет да и косился на громадный меч за спиной Борослава. Диковинный, из небесного камня кованый, с лезвием, что в сумерках светилось холодным, нездешним светом. Брат говорил, что меч этот ему во сне явился, сам велел себя из найденного в лесу камня выковать. И звал в дорогу. Вот и пошли…

Тьфу ты, пропасть!

Коли б не его хвастовство в Жмуричах да не проклятый спор со Святичем, сидел бы он сейчас в тени под липой, квас холодный цедил да заигрывал с какой-нибудь румяной молодухой. Так нет же, дёрнул бес за язык! Посулил поход за славой, какой ещё свет не видывал. А теперь вот тащись по солнцепёку, проклиная и себя, и свою удаль молодецкую. И ведь не схитришь, не сбежишь – на кону заговорённый лук дедовский да нож, что дороже золота. Отдавать их спесивому смотрителю – хуже горькой редьки. Позор на всю жизнь, смех на всю округу.

Они миновали последние островки знакомых земель. Жмуричи и Родиничи остались далеко за спиной, скрывшись в дрожащей от зноя дымке. Родные леса и перелески уступили место бескрайней, враждебной равнине. Братья вошли в Дикое Поле, в края чужие, по которым лишь ветер гулял да слухи страшные ходили. Здесь начинались земли кочевников – лютого народа, что вечными набегами донимал приграничные деревни. То скот угонят, то избу подпалят, а то и девку-красавицу в полон уволокут. Давали им отпор, конечно, но уж больно юркими и быстрыми были низкорослые воины на своих косматых лошадках – не угнаться за ними деревенским тяжеловозам.

Воздух стал сухим и колким, запахло пылью и горькой полынью. Земля под ногами потрескалась от зноя. Мстислав поёжился. Нехорошее место. Тревожное. Душа не на месте.

– Гляди, дымок, – он прищурился, вглядываясь в едва заметную струйку, что лениво тянулась к раскалённому небу. – Их стойбище. Надо мимо прошмыгнуть, брат. В обход возьмём.

– Зачем? – Борослав, наоборот, приосанился, поправил перевязь своего исполинского меча и, не сбавляя шага, направился прямиком к дыму.

Мстислав аж споткнулся.

– Как это – зачем? Ты умом тронулся? Это ж степняки!

– Вот именно, – не оборачиваясь, бросил Борослав. – Мы из дому ушли. Родную деревню без присмотра оставили. Ежели вороги нагрянут, кто их встретит? Староста Твердич, что ли? Ему сто лет в обед, он из рук ложку роняет.

Мстислав нагнал брата, заглядывая ему в лицо с откровенным ужасом.

– И что ты удумал, скажи на милость?

– А то, – Борослав впервые за долгий час обернулся, и в глазах его сверкнул недобрый огонёк. – Заглянем в гости. Совет дадим. Дельный.

– Эт-то какой такой совет? – с замиранием сердца переспросил Мстислав, уже догадываясь, что ничего хорошего братнина головушка не породила.

– Чтоб к нашим не совались, покуда мы по свету ходим, славу добываем, – совершенно спокойно пояснил тот. – Мы ж своих в обиду не даём. Вот по пути всех недругов и навестим. Предупредим по-хорошему.

Мстислав замер столбом, не веря своим ушам. Сердце в груди заколотилось, как пойманная птаха. Точно спятил! Спятил его братец-богатырь! Идти в самое логово врага, чтобы объявить, что деревня без защиты осталась? Это не храбрость, это дурость несусветная! Любой бы схоронился, обошёл десятой дорогой, а этот прёт напролом, как лесной вепрь. Упёртый, сил нет!

Опомнившись, Мстислав торопливо бросился догонять брата, с опаской поглядывая по сторонам. И как в воду глядел. Едва они приблизились к стойбищу на расстояние полёта стрелы, как с обеих сторон от них заклубилась пыль. Из степного марева, словно из-под земли, выросли два десятка всадников.

– А вот и нас первыми навестили, – прошипел Мстислав, срывая с плеча свой верный лук. – Дюжина справа, и столько же слева. Ладно встречают.

– Гостеприимные, – крякнул Борослав и с обманчивой неспешностью снял из-за спины свой огромный, подрагивающий от нетерпения меч. Лезвие тускло блеснуло, вбирая в себя солнечный свет.

Мстислав стиснул зубами древко стрелы, накладывая её на тетиву. Пальцы привычно и крепко легли на оперение. Можно было бы уложить добрую половину из них, пока скачут, но тогда со всего стойбища примчится подмога, и бойни не миновать. А вдвоём против целой орды… Он выжидательно покосился на брата, ища в его лице хоть тень сомнения.

Но Борослав стоял как вкопанный, монолитная скала. Ноги чуть согнуты, плечи расправлены. Взгляд тяжёлый, свирепый, а меч в его ручищах, казалось, жил своей жизнью, жадно вдыхая запах близкой битвы. Мстиславу на миг стало не по себе. И впрямь, велик и грозен его брат, точно медведь-шатун, поднятый из берлоги. А с этим мечом из небесного камня – так и вовсе жуть берёт.

Лихие наездники налетели, как саранча. Не нападая, они с гиканьем и свистом закружили вокруг братьев, поднимая тучи едкой пыли. Поигрывали оружием: кто кривой саблей поблёскивал, кто целился из короткого тугого лука. Все как на подбор – низкорослые, коренастые, в цветастых халатах, подпоясанных истёртыми кушаками. На головах – малахаи, отороченные мехом. Длинные смоляные волосы заплетены в косы, лица скуластые, глаза узкие, внимательные и злые.

Микуличи встали спина к спине, готовые к бою.

Круг разомкнулся, и вперёд выехал всадник на вороном жеребце. Халат его был богаче, а малахай украшен цветными каменьями и пером какой-то диковинной птицы.

– Я – Тургэн-хан, – проговорил он, с трудом выговаривая чужие слова. Голос его был скрипучим, как несмазанная телега. – Вожак народа степного. Кто такие будете? И зачем в мои земли пожаловали с недобрым железом в руках?

– Мы из Оглебычей, братья Микуличи! – зычно, на всю степь, прогудел Борослав и криво усмехнулся, глядя на хана сверху вниз. – Нешто не слыхали?

При имени братьев по рядам степняков прошёл удивлённый, даже испуганный шёпот. Они загомонили на своём гортанном наречии, с опаской поглядывая то на исполинскую фигуру Борослава, то на его жутковатый меч.

– Отчего ж не слыхали, – после паузы медленно кивнул хан, и глаза его недобро сощурились. – Слыхали. Только мы на ваши сёла давно не хаживали. Мирно живём. Так зачем пришли? С войной?

Мстислав понял – это его выход. Если сейчас Борослав ляпнет про свой «дельный совет», им обоим крышка. Драки не избежать, а на каждого из них придётся по дюжине степняков. Шансов никаких.

Он сделал шаг вперёд, картинно опуская лук и демонстрируя пустые ладони.

– С миром пришли, о великий хан! С миром и с просьбой.

– Просьбой? – недоверчиво хмыкнул Тургэн.

Мстислав окинул взглядом его отряд, коней, оружие и тяжело, сокрушённо вздохнул, будто заранее зная ответ.

– Вот потому и пришли, что мирно живёте, – заговорил он быстро, складно, вплетая в слова лесть и хитрость. – Слыхали мы по всей округе, что Тургэн-хан не только могучий воин, но и мудрый правитель. Что кони у него – быстрее ветра, а воины – вернее стали. Мы, братья Микуличи, в дальний путь собрались. За славой да подвигами. А какой же поход без добрых коней? Вот и решили зайти, поклониться тебе да попросить помощи.

Хан молчал, сверля его тёмными буравчиками глаз. Его воины тоже притихли, с любопытством слушая речи чужака.

– Просить коней? – наконец, выдавил из себя Тургэн, и в голосе его прозвучало откровенное изумление такой наглости.

– А что ж нам ещё просить у владыки степей? – обезоруживающе улыбнулся Мстислав. – Не золота же, не шёлка. Только то, в чём ты лучший. Мы ведь к тебе не как к врагу пришли, а как к соседу доброму. С открытым сердцем. Ну так что, уважишь добрых путников, о мудрейший из ханов? Приветишь гостей незваных или прикажешь своим джигитам испытать на прочность наши головы и твои сабли?

Наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь фырканьем лошадей да стрекотом кузнечиков. Мстислав замер, чувствуя, как по спине катится холодная капля пота. Сейчас решится всё. Либо его наглость и лесть сработают, либо их разорвут на куски прямо здесь, посреди выжженной степи.

Тургэн-хан долго, очень долго смотрел на него, потом на невозмутимого Борослава, потом снова на Мстислава. На его лице не дрогнул ни один мускул. Наконец, он чуть заметно дёрнул подбородком.

– Будь по-вашему, – скрипнул он. – Гостей в степи встречать умеют. Посмотрим, какое у вас сердце – открытое или лживое. Следуйте за мной.

ГЛАВА 4

МСТИСЛАВ

Стойбище кочевников выросло посреди выжженной добела степи, будто россыпь крепких, приземистых грибов-боровиков после тёплого дождя. Ни деревца рядом, ни овражка, чтобы укрыться от злого степного ветра, что без устали гнал по равнине колючую пыль. Народ, видать, и впрямь ничего не боялся, выставляя своё жилище на всеобщее обозрение.

Мстислав, не слезая с коня, окинул взглядом пёстрый, шумный табор. Дюжина шатров из грубой, просмолённой кожи была разбросана без всякого порядка и умысла. В самом сердце этого хаоса, будто старый гриб-отец, возвышался шатёр побогаче и пошире прочих. У его полога, точно два каменных истукана, застыли воины с длинными, хищно поблёскивающими на солнце копьями. Неподалёку от них жарко полыхал костёр, вокруг которого, жужжа, как пчёлы у улья, суетились бабы в цветастых халатах. Там и была их стряпня, под открытым небом.