Пламя, окутывавшее его воинов, разом усмирилось, потускнело. Мстислав медленно убрал нож от горла кагана, не сводя с него изумлённого взгляда. Отхан, не замечая ничего вокруг, медленно поднялся и, пошатываясь, шагнул к призрачному видению.

Губы женщины-призрака чуть дрогнули в подобии улыбки, и по полю разлилось неописуемое тепло, согревающее и успокаивающее. Она подплыла к Отхану и невесомо, бережно коснулась ладонью его щеки.

Грозный каган закрыл глаза, на его суровом лице отразилось страдание и безмерное, забытое счастье. Казалось, он впитывал эту призрачную ласку, которой был лишён целую вечность.

ГЛАВА 9

МСТИСЛАВ

Воздух, ещё миг назад гудевший от ненависти, звенел оглушительной тишиной. Мстислав медленно, словно боясь спугнуть наваждение, опустил нож. Дыхание застряло в горле, а по затылку побежали холодные мурашки. Он, привыкший ко всяким диковинам, сейчас просто стоял истуканом и во все глаза глядел на то, чего не описать было ни в одной сказке, слышанной у деревенского очага.

Грозный каган Отхан, от которого за версту несло могильным холодом и неупокоенной яростью, пал на колени. Сломился. Словно вековой утёс, подточенный слезами. Его закованные в призрачный металл руки тянулись к полупрозрачному видению, что соткалось из воздуха там, где только что трясся от страха мальчишка-степняк.

Мстислав искоса глянул на брата. Борослав застыл несокрушимой скалой, но в его обычно спокойных, как лесное озеро, глазах плескалось такое же ошарашенное недоумение. Меч он, однако ж, не опустил, лишь хватку чуть ослабил. И то верно. Доверять нечисти, пусть даже и по уши влюблённой, – последнее дело.

Призрачная дева, которую каган назвал Алтантуей, невесомо, не касаясь, провела прозрачными перстами по его лицу. А Отхан, великий и ужасный предводитель огненной рати, плакал. Беззвучно, без всхлипов. По его суровым, выдубленным ветрами щекам просто текли огненные капли, которые, не долетая до земли, испарялись с тихим шипением.

– Доколе? – глухо, с надрывной тоской выдохнул он. – Доколе нам ждать, любовь моя?

Голос девы не звучал, а рождался где-то в самой голове, отзываясь звоном серебряных колокольчиков в утреннем тумане.

– Ходить нам по кругу, покуда кто-то не нарушит проклятие, – прошелестела она, и в словах её слышалась вековая печаль. – Я не могла позволить тебе забыть о чести, мой Отхан. Лишь хотела напомнить, кем ты был, и указать на то, кем можешь стать.

– Но месть… – голос кагана дрогнул, стал почти мальчишеским. – Кровь за кровь… Таков закон степи.

– Кому мстить? – ласково возразила Алтантуя. – Гнев – дурной советчик, он застилает очи. Позволь ему утихнуть, и ты увидишь то, что вижу я.

Она отстранилась и медленно обернулась. Её взгляд, полный мудрости и скорби, остановился на Тархане. Юноша, бледный как полотно и выжатый до последней капли, съёжился, желая провалиться сквозь землю.

Отхан тоже посмотрел на него. И Мстислав увидел, как лютая ненависть в глазах призрака сменилась недоумением, а затем и вовсе безмерным, потрясённым удивлением. Он вглядывался в черты лица Тархана так, словно видел его впервые, пытаясь отыскать что-то давно утерянное.

– Как… как это возможно? – прохрипел он, поворачиваясь к своей возлюбленной.

Алтантуя скорбно, но светло улыбнулась.

– Так распорядилась судьба. Когда враг твой напал на наши земли, он думал, что истребил всех детей твоего рода. Но Цэлмэг, кормилица нашей дочери, успела спрятать нашу Сувдаа и вырастила её как свою. И вот, спустя столько лет, кровь нашей дочери и кровь потомка твоего врага смешались в жилах этого мальчика.

Отхан вновь уставился на Тархана, и его призрачные черты исказила гримаса понимания.

– Он… наш?

– Он – путь к свободе для всех нас, – подтвердила Алтантуя, её голос обрёл твёрдость. – Не смертью рвутся такие узы, а жизнью. Простить – не значит забыть. Отпустить его – значит дать надежду нам. Отпусти его, мой Отхан… В его силах это сделать…

Грозный каган медленно поднял голову. В его горящих очах плескалась вселенская тоска, смешанная с обретённой надеждой. Он снова посмотрел на своего внезапного потомка, и что-то в нём окончательно надломилось. Тяжкий вздох, похожий на стон земли, вырвался из его груди.

– Я ждал так долго, – пророкотал он, и в голосе его слышались и боль, и смирение. – Я могу ждать ещё.

Алтантуя подарила ему свою последнюю печальную улыбку, от которой у Мстислава тоскливо защемило сердце. Её образ начал покачиваться, становясь всё прозрачнее. Сквозь него уже виднелась тонкая полоса зари, что неумолимо разгоралась на горизонте.

– Мне пора, милый, – её силуэт таял, растворяясь в свете наступающего утра. – Отпусти его… и я буду тебя ждать…

Отхан протянул руки вслед тающему образу, но пальцы его сжали лишь пустоту. Он на миг замер, а потом медленно повернул голову к Тархану. Взгляд его был тяжёл, как надгробный камень.

– Твоя кровь разорвала круг, потомок, – проскрежетал он, и слова эти, казалось, высекали искры из воздуха. – Но путь твой лишь начался… Будь достойным сыном степей. И карту не потеряй. Она укажет… – и прежде чем он успел договорить, тело призрачного воина вспыхнуло яростным янтарным пламенем.

БОРОСЛАВ

Борослав ощутил, как земля под ногами содрогнулась. Огненная орда, до этого стоявшая на коленях в молчаливом почтении, вытянулась в столпы пламени. Они взметнулись в посветлевшее небо, сливаясь в единый огненный вихрь. Раздался оглушительный, затяжной раскат грома, от которого заложило уши, и небо прочертила кривая, слепящая молния. Мощный толчок ударил снизу, и все трое – и братья, и мальчишка – рухнули на землю.

В нос ударил едкий запах гари и озона. Борослав с усилием разлепил веки. Тишина. Глубокая, плотная тишина, которую лишь подчёркивало робкое, неуверенное пение первой утренней птахи. На месте, где только что стояла призрачная орда, чернели глубокие, дымящиеся выбоины.

– Это что за скоморошество сейчас было? – кряхтя, поднялся Мстислав. Он потёр ушибленный затылок и поморщился, оглядываясь по сторонам с таким видом, будто его обманули на ярмарке.

Борослав, не отвечая, подошёл к Тархану и рывком поставил его на ноги.

– Ты как, воин? Жив?

Мальчишка ощупывал себя с изумлённым видом, крутил головой, приседал, словно проверяя, всё ли на месте.

– Странно… Совсем ничего не болит. Будто и не было ничего…

– Как это не было? – не унимался Мстислав, явно заводясь. – А кто тут чуть в штаны не наложил? А кто тут с прабабкой своей беседы вёл?

Тархан, запинаясь и краснея, пересказал им то, что поведал дух его прародительницы.

– Я же говорил, ты – везунчик! – недовольно пробурчал Мстислав, подбирая с земли свой лук. – В тебе, значит, и кровь хана, и кровь его врага. Вот так замес! Потому и выжил. А мы тут за тебя жилы рвали!

Борослав коротко хохотнул, и смех его прозвучал в утренней тишине, как рокот далёкого камнепада.

– Что есть, то есть.

Он подобрал клинок Тархана и протянул ему рукоятью вперёд. Мальчишка, с благодарностью приняв оружие, повернулся к Мстиславу.

– А то, что ты плёл Отхану… про любовь отца… про то, как он…

– Ещё слово, и я тебе эти речи в глотку обратно вобью, – рыкнул младший Микулич, сверкнув на юнца своими зелёными глазищами. – Благодетель нашёлся!

Борослав снова не сдержал смеха, громкого, раскатистого.

– Уж поверь, степняк, он тебе не родня. Пришибёт и не заметит. Напоминать ему про добрые дела – худшая из благодарностей. Забудь, как страшный сон, и будешь цел. По крайней мере, до следующей переделки.

– Даже поговорить нельзя? – с обидой в голосе протянул Тархан.

– Не след, – отрезал Борослав, становясь серьёзным. – Лучше пожитки свои отыщи, покуда не затерялись в этой гари.

Мальчишка с грустным вздохом отряхнул свой помятый халат, выбил пыль из шапки и с трудом вытащил из-под туши павшего коня свою суму. Бережно перекинул её через плечо, окинув взглядом поле битвы.

Мстислав тем временем прохаживался по изрытой земле и вдруг расцвёл в довольной улыбке, подняв с земли свой колчан. Все до единой стрелы с диковинными костяными наконечниками, что он пускал в призраков, были на месте, целы и невредимы, словно и не покидали его.

– Ну, чего стоим? Кого ждём? – бодро крикнул он, поправляя на себе рваную рубаху и перевязывая за спиной оружие. – Вперёд, к ручью и девам! Пора и честь свою спасать!

– А передохнуть? – жалобно простонал Тархан, нахлобучивая шапку. Ноги его подкашивались.

– Ага, у ручья и передохнём, – подозрительно мягко отмахнулся Мстислав. – Он тут недалече!

– Правда? – воодушевился мальчишка, ковыляя следом.

– Истинная правда, – хищно усмехнулся младший Микулич, не оборачиваясь. – Ежели идти, как ворона летит. Дней пять.

Борослав лишь хмыкнул про себя. Значит, топать ещё долго. Но что-то неуловимо изменилось и в брате, и в мальчишке. Этот проклятый степняк больше не казался таким уж бесполезным.

Эх, не зря всё же поход затеяли…

Он ещё раз оглядел поле битвы, потом опустился на одно колено. Зачерпнул горсть тёплой, пахнущей грозой земли и ссыпал её в маленький кожаный мешочек, что всегда висел на поясе. Родная земля. И чужая. Пропитанная болью и обретённым покоем. Авось, и впрямь в ней теперь сила хранится.

– Вставай, брат, – поторопил его Мстислав, уже отойдя на порядочное расстояние. – Дорога сама себя не пройдёт.

Борослав поднялся. Они стояли посреди бескрайней степи, залитой золотом восходящего солнца. Трое, измотанные до предела, а впереди – неизвестность.

– Дойдём-то дойдём, – протянул Мстислав, оглядываясь на него с лукавой ухмылкой. – Вот только чует моё сердце, брат, что от большой беды мы лишь к ещё большей шагнули. Да и девы, поди, где-то заждались. Негоже заставлять их томиться.

ГЛАВА 10

ТАРХАН

Жалобный скулёж вырвался из груди сам собой, тонкий, постыдный, как у побитого щенка. Тархан тут же прикусил губу до крови, но звук уже утонул в липкой духоте леса. Мстислав, шагавший впереди, поморщился, будто у него разом заболели все зубы, но, на диво, промолчал. Степной царевич, сын грозного Тургэн-хана, а ныл так, что самому тошно становилось. Хотя, положа руку на сердце, ноги его больше не слушались, превратившись в две набитые мокрой соломой колоды.

Ночка после встречи с огненными призраками выдалась – лютому ворогу не пожелаешь. Бежали без оглядки, не разбирая дороги, ломая грудью молодой подлесок, спотыкаясь о скользкие корни-вывертни и по колено проваливаясь в гнилую, чавкающую топь. Гнал их не враг из плоти и крови – гнал первобытный, леденящий нутро страх.

Пот заливал глаза, едкими ручьями струился по спине, пропитывая рубаху до последней нитки. Дыхание вырывалось из лёгких рваными, жгучими хрипами. А мелкий, назойливый гнус, что чёрной тучей вился перед лицом, лез в рот, в нос, в уши, доводя до тихого исступления.

И только старший брат, Борослав, казалось, был вытесан из камня. Шагал себе и шагал – широкий, несокрушимый, как древняя скала. Лишь изредка поводил могучими плечами да чесал густую, смоляную бороду. Даже не вспотел, идол! Тархану порой чудилось, что этому человеку неведомы ни усталость, ни страх.

– Далеко ещё? – прохрипел наконец степняк, в очередной раз споткнувшись о корягу и едва не ткнувшись носом в прелую листву.

– Покуда не свалимся, – весело донеслось от Мстислава, хотя веселья в его голосе было не больше, чем воды в пересохшем степном колодце. Просто дразнить этого изнеженного юнца, каким он сам себя сейчас чувствовал, доставляло ему какое-то злое, горькое удовольствие.

– По нужде бы… – снова проныл Тархан, чувствуя, как от стыда горят уши.

Борослав, не оборачиваясь, махнул своей огромной ручищей в сторону колючих кустов.

– На ходу управишься. Не девица красная, не растаешь.